Многие из этих рассказов, написанные в те времена, когда об их издании нечего было и думать, автор читал по квартирам и мастерским, срывая аплодисменты литературных дам и мрачных коллег по подпольному письму. Эротическая смелость некоторых из этих текстов была совершенно в новинку. Рассказы и сегодня сохраняют первоначальную свежесть.
Содержание:
Из цикла "Синица в руках" - (1970 - 1972) 1
Из цикла "Запретная зона" - (1974 - 1976) 4
Из книги "Ранние берега" - (1977) 6
Из книги "Фотографирование и проч. игры" (1990) 10
Главы из романа - "Дорога в Рим" (1995) 18
Из книги "Далее везде" - (2002) 37
Из книги "АЗБУКА ИМЕН" 40
Николай Климонтович
Гадание о возможных путях
(рассказы ранних лет)
Из цикла "Синица в руках"
(1970 - 1972)
СИНИЦА В РУКАХ
Грузовик дал задний ход, въехал на тротуар и остановился.
Иван Кузьмич вылез из кабины, оглядел сквер, увидел старика на скамейке.
Старик сидел на скамейке. На коленях, на газете, лежал кусок черного хлеба.
- Закусываем? - деловито справился Иван Кузьмич, оглядывая сквер.
- Чем Бог послал…
- Как дела?
- Все хорошо, спасибо вам.
- Не за что… Давай, - крикнул он, - сюда подъезжай!
Грузовик въехал на газон.
- Выгружать? - спросил шофер, высунувшись из кабины.
- Погоди. Эй, старик, встань-ка.
Старик суетливо свернул газету, сунул сверток за пазуху, отошел в сторону.
- Пойди сюда, - позвал Иван Кузьмич шофера.
Тот подошел нехотя:
- Чего их двигать-то, - сказал он, - нечего их двигать, пущай так стоят.
- Не дорос, видать, до понимания. - Иван Кузьмич сплюнул досадливо. - Люди ж сюда отдыхать приходят. А людям что надо - чтоб красиво было, не шаляй-валяй. Берись.
Они подняли скамейку.
- Так, на меня чуть подай, - покрикивал Иван Кузьмич, - теперь влево чуть-чуть. Немножко. Так хорошо. Видишь - аккурат напротив той стоит. А урны сюда и сюда…
- Черт с ними, с уриами. Все одно - кто ими пользуется. Кому надо чего бросить - и так бросют. Вон сколько мусора валяется…
- Удивляюсь я на тебя - где так рассуждать учили?! О стране подумай - все б так рассуждали, порядка б никакого. А порядок нужен, чтоб не как попало…
Старик стоял рядом.
Иван Кузьмич забрался в кузов и принялся выбрасывать оттуда свежевыкрашенные жестяные урны. Урны раскатывались по блеклой траве. - Эту вон туда, - приговаривал он. - И еще одну туда… Красиво должно получиться, верно?
- Верно, красиво, - тихо сказал старик. - Только вот спросить не у кого - правда иль нет? Ума нет - у русских не займешь. А правду - зa пять рублей не купишь. - Он повернулся и побрел прочь, продолжая бормотать про себя.
- Эй, старик, теперь и посидеть можешь.
- Спасибо, Иван Кузьмич, я пойду, если можно.
- Отчего ж нельзя, иди. - Он отвернулся. - Эту вон туда ставь, не с той стороны, с другой, слышишь! Слепой что ли…
- Ты брось командоватъ, - огрызнулся шофер. - Я тоже командовать могу. Командовать все умеют…
ПРИНОСИТЬ И РАСПИВАТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ, - гласит плакат на стене.
- Чего с ими, с делами, случится, - говорил Федорович, держа по привычке руку в кармане халата, - дела в порядке.
- Слава Богу, - кивнул человек, слушавший его. Он отодвинул тарелку из-под супа, вытер губы ладонью и придвинул второе. - Слава Богу…
Рядом с ним на столе стояла клетка. В клетке на перекладине сидел щегол. Одинокий пожилой еврей щегла повсюду носил с собой.
- … А вчера двое сидят вон там, - Федорович указал на столик у окна, - вижу - один тянет бугьлку из портфеля, а с портфелями оба, интеллигентные. Подхожу - они ноль внимания, а тот, в шляпе, распечатывать собирается. Граждане, говорю, у нас не положено. Объявление, говорю, видели, для вас написано. А этот, в шляпе, мне книжечку показывает, красную, понимаешь, мол, удостоверься…
- Боже мой, - покачал головой еврей и сунул щеглу в клетку крошку хлеба.
- … Порядок для всех, говорю. У меня самого книжечка не хуже - вы знаете, капитаном в отставку вышел.
- Капитаном, - эхом отозвался собеседник. - Как же, как же…
- Так и ушли, не выпив.
Старик вошел и остановился на пороге.
Владелец щегла доедал второе.
- Так что работем помаленьку, - закончил Федорович, - на посту, так сказать. - Он увидел старика, подозрительно оглядел его.
- Продаешь, - спросил пожилого еврея угрюмый пьяный мужик, сидевший рядом.
- Щегла?
- Да, птицу продаешь?
- Продаю.
- А что - поет она?
- Раньше пела, - вздохнул человек со щеглом.
Мужик повернулся к нему вместе со стулом.
- …Она ученая, хоть и птаха божья. Фью-фью, - постучал он пальцем по клетке - птица тревожно завертела головой.
- А ведь врешь, что дрессированная, - задохнулся вдруг мужик. - Врешь, падло, морда жидовская. Крылья у ей подрезаны, лететь она не может…
- Такая и была. Бог свидетель - такой и подобрал. - Человек со щеглом говорил быстро, проглатывая слова.
- Продаешь, - зашелся мужик, рванулся со стула и повалился на пол.
- Боже мой, - шептал человек со щеглом.
Мужика сгребли под руки. Он плакал и ругался.
- Нажрался, - сказал Федорович ему вслед. - Видно с собой принес.
- Какие люди, - качал головой человек со щеглом, - Боже мой…
Старик сидел у окна.
- Красиво все вокруг, - шептал он, - а правду не у кого узнать. За пять рублей ее не купишь - вот в чем беда.
Он развернул на столе газету, достал четвертинку из кармана.
У него дрожали руки, когда он снимал пробку.
Пряча бутылку под стол, он выливал водку в стакан.
- Для кого написано, - загремел по залу голос Федоровича. - А?
Старик застыл на мгновение, потом затряс бутылку, выжимая из нее последние капли. Затем, полуотвернувшись, едва не расплескав водку, поднес стакан ко рту.
- Кому говорят, мать твою…
Старик глотал, давясь, водку, скосив глаза на белый халат. Струйка водки текла по седой щетине на подбородке.
- Прекратить, - выкрикнул Федорович и дернул старика за рукав.
Стакан дрогнул у того в руке, Выскользнул, покатился по столу. Водка закапала на пол.
- Гражданин начальник, - только и шепнул старик. Он, не отрываясь, смотрел на мутный ручеек на столе, на прозрачные капли, падающие вниз.
- Ты посуду бить!..
Старик сунул пустую бутылку за пазуху, собрал хлеб. Залитый стол будто очаровал его.
Когда он плелся к выходу, человек со щеглом проводил его глазами.
Держа руку в кармане халата, Федорович вернулся на свое место под плакатом. Его халат сверкал белизной, как бакен, в дымных сумерках полуподвала.
Старик шел вдоль витрин, в которых отражались прозрачные от неба лужи.
Он шел и говорил сам с собой.
- Я все могу: пахать, сеять. А скажи стебелек сорвать - не могу. Русский человек не может. А ты заставь его. Сам себя ущипнешь - и то больно, а как другие за шею возьмут да и начнут крутить - все сделаю, скажу, только отпусти…
Он шел, останавливался иногда, будто раздумывая - упасть ему здесь или идти дальше.
К крыльцу он подошел сбоку, стоял молча, пока дворничиха сама его не заметила.
- Пришел. Ты где ж, ядрена мать, пропадал два дня?
Старик по-прежнему молчал.
- Как жрать захочется, так приходишь.
Старик смотрел себе под ноги.
- Иди в дом. Все одно - толку от тебя не добьешься.
Старше спустился в подвал.
Он вошел в комнату - здесь стоял густой запах жилища. Прошел в чулан - на кровати лежали матрас и старое ватное одеяло. Старик лег, не раздеваясь.
Он очнулся и долго лежал, не двигаясь, в темноте.
- … Теперь садик один остался, за кинотеатром - там сегодня скамейки выкрасили, завтра урны расставим и, почитай, к весне готовы, - громко говорили в соседней комнате.
- Иван Кузьмич, вот в честь весны и выпейте.
- Да что ж мы с вами все на одну тематику разговариваем. Не пью я, нельзя, как выпью - знаете, так и схватывает…
- Удивляюсь на вас - такой вы… не такой какой-то. Кругом пьют - a вы нет…
Старик прислушивался в темноте - голос дворничихи звучал незнакомо.
- … Я ж для вас и покупаю.
- А что ж для меня. Вы для мужа покупайте.
- Да какой он мне муж. Живет - и Бог с ним.
Замолчали. Старик открыл глаза. Из комнаты пробивалась полоска света.
Старик встал, подошел к двери.
В щель он увидел накрытый стол. Самовар на табуретке. Ивана Кузьмича - он крутил в pуках ложку. Дворничиху - ее красное лицо с будто вымазанными маслом губами.
Стрик открыл дверь.
- Вот, шляться снова пошел, - жалостливым чужим голосом говорила дворничиха, - бутылки по помойкам собирать, естъ ему не дают будто. А все она, водка эта самая…
Старик будто не слышал.
Он вышел из комнаты, поднялся по лестнице, отворил дверь на улицу.