"Я знаю, почему мне претит этот разговор", - вспылил наконец Феликс под пристальным взглядом Сильвы и доктора. "Неужели вы не видите, что мы делаем то же самое, что и наши враги? Мы руководствуемся все тем же сталинским рецептом: обеспечиваем душевный рай в нашем небольшом коллективе, доказывая друг другу, что мы все - дерьмо, что все на свете дерьмо, что все мы - соучастники и подлецы, не лучше сексотов из КГБ. Такой хорошо организованный обоюдный шантаж. Прожив изрядное количество лет за границей, я склонен называть эту уникальную рабскую зависимость друг от друга дружбой по-российски. Поразительно, но если бы не появление этого бзикнутого лорда на нашем эмигрантском горизонте, я бы об этих вещах никогда бы не задумался".
"Не стоит увлекаться интеллектуальным самоуничижением", - потрепал Феликса по плечу доктор Генони. "Ваши трагически сложные аморальные отношения не столь оригинальны, как вы думаете. Ваш треугольник, особенно отношения Виктора с Сильвой и Юлией, - прямая реминисценция "Двух веронцев". Не забывайте, что все в России пришло с Запада - даже самое дурное. То, что для вас звучит как трагедия в духе Достоевского, на самом деле не более чем комедия в духе Шекспира. Однако: продолжайте в том же духе. Продолжайте", - по-режиссерски взмахнул рукой доктор Генони.
20
На реках Вавилонских
Советский поэт-переводчик своего добился. Он захватил внимание если и не всех присутствующих, то, по крайней мере, одного весьма важного слушателя. Лорд-егерь Эдвард-Эдмунд сидел с остекленелым взором, как будто пригвожденный к стулу в углу, а над ним, нависая как сыч, приседал и приподымался под ухающий ритм своих библейских виршей неуемный Куперник. Он успел заграбастать Эдварда-Эдмунда под шумок мелких склок и старых счетов и теперь напрягал голосовые связки, чтобы окончательно заглушить последние попытки человеческого разговора. Читал традиционно по-русски - с завыванием, с каждой навязчиво звонкой рифмой как будто раздавая оплеухи с оттяжкой. Хотелось отвернуться, закрыть лицо руками, защищаясь. Накурившийся гашиша Эдвард-Эдмунд сидел, однако, с совершенно неподвижным лицом, как будто оглох и не слышал ни зарифмованного плача, ни рек Вавилонских, грохотавших железным потоком в виршах Куперника. Впрочем, неудивительно: по-русски он успел выучиться двум фразам: "Давай выпьем" и "Осторожно: злая собака". Когда Куперник отчитался, в зловещей паузе было слышно лишь его сопение и отдышка запыхавшегося докладчика. Короткий полухрюк-полухрап одного из гостей нарушил тишину, положив конец идиллической дреме, в которую погрузилось большинство гостей. Этот обнадеживающий хрюк развеял страхи Сильвы: ей на мгновение показалось, что тела заснувших посреди пьяного развала гостей - это трупы жертв Куперника, тела слушателей, замученных его переводами. Эдвард-Эдмунд первым захлопал в ладоши.
"Очень интересный звук", - сказал он с выражением любопытства на лице. "На такой звук хорошо приманивать фазанов во время кормежки".
"Это был перевод псалмов", - гордо нахохлившись, вежливо проинформировал его Куперник.
"А каких псалмов?" - спросила ради вежливости Сильва, чтобы затушевать отсутствие энтузиазма среди собравшихся.
"Как - каких псалмов?" - удивился Куперник. "Псалмов царя Давида. Не читали? Замечательная книга, очень рекомендую. Перевод, правда, неудачный".
"Вы изучали древнееврейский?"
"Нет, не изучал. Зачем мне его изучать?" - пожал плечами Куперник.
"С какого же вы языка переводили?" - спросил Феликс.
"Я? С подстрочника. Я всегда перевожу с подстрочника", - ответил Куперник, ничуть не смутившись.
"С какого подстрочника? Что вы в Библии подстрочником называете?" - Феликс не мог понять, что Куперник имеет в виду.
"Ну сам этот безобразный текст - разве можно его назвать профессиональным переводом? Подстрочник! Да и то любительский". Куперник стал разъяснять свою мысль тоном школьного учителя. "Сами знаете, какие у нас на Руси толмачи-переводчики были с древнегреческого: все напутали, безобразные архаизмы, все это ни к чему, это все гандикап, как говорят англичане. Они затемняют совершенно современный смысл библейского псалма".
"Безобразные архаизмы? Затемняют?!" - Феликс вытаращил глаза. "Вы отдаете себе отчет, что вы несете? Вы понимаете, что русская Библия - плохой ли это был перевод с древнегреческого или даже с начала и до конца ошибочный - это уже и есть русский язык! Какой получился, такой и есть. Вы русский язык собираетесь переводить на русский?"
"Но я не следую тупо оригиналу, как некоторые. У меня стих рифмованный", - сказал Куперник, отчасти защищаясь, отчасти с гордостью.
"Рифмованный? Весь русский язык собираетесь зарифмовать? Верлибр царя Давида вам не подходит?"
"На царя Давида вы не похожи. Вы похожи на фазана", - продолжал свою мысль Эдвард-Эдмунд, вмешавшись в этот лингвистический спор из своего угла. Он нес уже нечто несуразное. "Ясно вижу, что вы фазан царя Давида".
"Вы - наш лорд, Our Lord", - подхватила невысказанную мысль наширявшаяся Мэри-Луиза. "Мы возведем Иерусалим на английской зеленой и приветливой земле", - затянула она патриотический гимн.
"Да вы уже вполне позеленели", - в раздражении на это воркование сказала ей Сильва.
"Иерусалим, да-да". Куперник приблизился к ним, пользуясь поводом избавиться от соседства назойливого Феликса и продолжить свои поэтические чтения. "На реках Вавилоно-Ассирии без Иерусалима мы сирые", - продекламировал Куперник. "Оригинальная рифма не правда ли: Ассирия - сирые. Евтушенковско-вознесенские ритмы, вы знаете. Для современного заострения темы. Вавилоно-Ассирия - это же, конечно, Советская Россия (замечаете аллитерацию: Россия - Ассирия?), где евреи-отказники мечтают о репатриации в Израиль. Один гитарист из сионистского движения хотел даже переложить мой перевод этого псалма на музыку, получился бы, знаете, эдакий марш отказников: "В тоталитарном мучаясь режиме, мы плачем о тебе, Иерусалиме". А дальше припев: "На реках Вавилоно-Ассирии - без Иерусалима мы сирые". Отлично было задумано: композиция и все такое. Но гитарист в Израиль уехал обжираться питой с фалафелем. Мы же остались плакать на реках Ассиро-Вавилонских".
"Кто это - мы? Мы в данный момент - на берегах Темзы. И в отличие от вас, здесь и останемся. И плакать по этому поводу не собираемся", - сказал Феликс.
"Jerusalem? Иерусалим? Israel?" - воскрес из угла нагашишенный Эдвард-Эдмунд. "Туда надо отправлять не советских евреев, а фазанов. Пусть убивают фазанов, вместо того чтобы убивать друг друга. Я предпочитаю иной Иерусалим. Иерусалим на небесах. Или даже на картинке. Где-то я видел Иерусалим в этой квартире?" Он поднялся, шатаясь с пола, все отступили в испуге: его огромная фигура угрожающе раскачивалась - вот-вот грохнется, круша все перед собой. Сильва и Мэри-Луиза шагнули к нему, как две санитарки, подхватили его под руки и повели в комнату Феликса. Куперник вздохнул с облегчением: он явно не знал, как себя вести в присутствии столь загадочной личности.
"Не понимаю, при чем тут фазаны? Иерусалим и фазаны - какая, собственно, связь?" - раздраженно пожал плечами Куперник, когда Эдварда-Эдмунда вывели из гостиной.
"Связь очень простая: наш лорд, Our Lord, обменивает фазанов на диссидентов", - сказал Феликс. "Безумных птиц на безумных диссидентов. Для поддержания баланса по количеству психов во всем мире".
"А в ходе обмена вас может искусать бешеная собака", - добавил Карваланов, заговорщически подмигнув Феликсу. Странным образом они оба чувствовали себя в одном лагере с Эдмундом-Эдвардом перед лицом общего врага Куперника. Они дразнили его и явно находили в этом удовольствие.
"Вы назвали его лордом? Карваланов, если не ошибаюсь, назвал его егерем? Странный какой-то титул: лорд-егерь!" - Куперник моргал и улыбался заискивающе, слабо понимая макабрический обмен репликами между Виктором и Феликсом.
"Ничего странного в этом не вижу", - сказал Феликс с деланным безразличием в голосе. "Лорды бывают разные. Лорд - хранитель печати, лорд-егерь. Такой лорд, ответственный за придворных егерей".
"Вроде лорда-гофмейстера", - проявил осведомленность Куперник.
"Гофмейстер? Это по шахматам, что ли?" - наморщил бровь Феликс.
"Так последнее издание Страноведческого словаря переводит титул Lord Chamberlain", - проинформировал его Куперник.
"Лорд Чемберлен - это, уверяю вас, лорд-камергер, а никакой не гофмейстер".
"Есть разные тенденции перевода", - продолжал настаивать, несколько смутившись, Куперник. "Например, в Литгазете так прямо и пишут: лорд-чемберлен, с маленькой буквы. Есть такая вообще тенденция: специфические понятия из другого языка не переводятся, а просто транскрибируются, вроде спрей, имидж, андерграунд. Никому в голову не придет переводить слово "андерграунд" как "подполье"".
"Еще немного, и вслед за эмигрантской газетой "Русское слово" в Нью-Йорке вы станете величать камерный оркестр, chamber orchestra, оркестром Чембера?" - с неожиданной злостью сказал Феликс. "Да нет никаких тенденций перевода и лордов-гофмейстеров, а есть просто безграмотность и лорд-камергер без всяких ваших страноведческих словарей и подстрочников".
"Меня, вы знаете, титулы в этой жизни не волнуют. Камергер так камергер, егерь - значит егерь", - поспешил замять конфликтную ситуацию Куперник. "Просто не каждый же день встречаешь английского лорда. Хочется знать: а какой лорд, как звать. Это естественно. Вы знаете, я согласен с Федор Михалычем: России не хватает десятка благородных людей, тех самых аристократов духа, ради которых вся Русь и явилась миру".
"Какой еще Федор Михалыч?"
"А Достоевский. А как же, разрешите поинтересоваться, вашего лорда-егеря величают?"
"Эдвард. Лорд Эдвард", - не моргнув глазом, сказал Карваланов.