- Обычно. Как всегда - как с педиком.
- Слушай, по-моему, кто-то идет.
- Да, точно. Прячь журналы, быстрее. Если найдут, точно отнимут.
- Умираю от голода.
- Пожалуйста, Валентин, только охраннику не жалуйся.
- Ладно…
- …
- …
- Бери…
- Маис…
- Да…
- Спасибо.
- О, как много…
- Ну, теперь счастливы, ребята?
- А почему вторая порция такая маленькая?
- В чем дело, приятель? Со мной спорить все равно бесполезно…
- …
- …
- Ради тебя, Молина, я ему ничего не сказал. Но если б не ты, я бы запустил ему в рожу этим кукурузным клеем.
- Какой смысл жаловаться?
- На одной тарелке в два раза больше, чем на другой. Охранник совсем обнаглел, жирный сукин сын.
- Слушай, Валентин, я возьму порцию поменьше.
- Нет, ты эту кашу больше любишь, возьми большую.
- Нет, я же сказал, что не голоден. Оставь большую себе.
- Хватит препираться, бери.
- Нет же, говорю тебе. Почему я должен брать большую?
- Потому что я знаю, что ты любишь маис.
- Валентин, я не хочу есть.
- Съешь немножко, и аппетит появится.
- Нет.
- А сегодня каша неплохая.
- Я не хочу. Я не голоден.
- Боишься потолстеть?
- Нет…
- Тогда ешь, Молина. К тому же сегодня клей ничего, по вкусу даже смахивает на маис. Мне и маленькой порции вполне хватит.
- А-а-а… а-а-а…
- …
- Ой-ой-ой…
- Что такое?
- Ничего, ой… девчонке плохо, вот и все.
- Какой девчонке?
- Мне, глупый.
- Чего ты так стонешь?
- Живот…
- Хочешь блевануть?
- Нет…
- Я достану пакет на всякий случай.
- Нет, не надо… Болит ниже, в кишечнике.
- Это не понос?
- Нет… Острая боль, очень сильная.
- Я позову охранника…
- Нет, Валентин. Похоже, проходит…
- Что ты чувствуешь?
- Как будто ножами режут… Очень острыми…
- С одной стороны?
- Нет, по всему животу…
- Может, аппендицит?
- Нет, мне уже вырезали.
- Еда вроде нормальная была, как мне показалось…
- Наверное, нервы. Я сегодня перенервничал… Но, похоже, отступило…
- Постарайся расслабиться. Расслабь руки и ноги.
- Вроде постепенно отпускает.
- Давно болит?
- Ага, довольно. Прости, что разбудил.
- Да ладно… Надо было еще раньше, Молина.
- Не хотел беспокоить тебя… ой-ой…
- Сильно больно?
- Будто ножами… А сейчас снова отпустило.
- Поспать не хочешь? Или не сможешь?
- Не знаю… А-а-а, как больно…
- Может, если мы поговорим, ты отвлечешься от боли?
- Нет, давай лучше спи, а то потом вообще не заснешь.
- Да я ведь уже проснулся.
- Прости.
- Да нет, я часто просыпаюсь сам по себе и потом не могу заснуть.
- Похоже, проходит. А-а, нет, а-а, опять…
- Может, я позову охранника?
- Нет, уже отпустило…
- Знаешь что?
- Что?
- Мне все еще интересно, чем фильм закончится. Этот, про нацистов.
- Тебе ведь не нравилось.
- Да, но все равно интересно, чем все закончится, просто чтобы понять образ мыслей того, кто снял фильм, что они пытались пропагандировать.
- Ты даже не представляешь, какой он замечательный, этот фильм.
- Что ж, если тебе это поможет отвлечься, расскажи мне вкратце. Только окончание.
- О черт!
- Опять заболело?
- Боль будто приходит и уходит. Когда болит, там вроде как ножами режут, а потом совсем не больно.
- Чем он заканчивается?
- А где мы остановились?
- Когда она собиралась помочь маки, а потом ей пришло приглашение сниматься в Германии.
- Все-таки он тебя зацепил, да?
- Ну необычный фильм. Рассказывай быстрее, мне интересно, что дальше.
- Так, что было дальше… М-м-м, а-а, как больно. Ужасно…
- Рассказывай, тогда не будешь думать о боли. Будет не так больно, если ты отвлечешься…
- Боишься, я отдам концы, не рассказав до конца?
- Нет, просто пытаюсь хоть как-то помочь.
- Ладно, она отправляется в Германию сниматься в кино, и страна ужасно ей нравится, и люди тоже. И она прощает своего офицера, потому что выясняет: парень, которого он отправил на казнь, был матерым преступником и творил разные бесчинства. И ей показывают фотографию другого преступника, которого еще не поймали, сообщника того, первого, приговоренного к смерти… А-а, опять…
- Ладно, не надо, попробуй уснуть.
- Нет… не выйдет… очень больно.
- И часто у тебя такие боли?
- Господи боже! Никогда еще не было так больно… А-а… Видишь, опять прошло…
- Я, пожалуй, попробую уснуть.
- Нет, погоди.
- Ты тоже заснешь.
- Нет, не получится. Я дорасскажу.
- Хорошо.
- Так, что потом? А, и ей кажется, что она узнала этого мужчину, но не может вспомнить. А потом Лени возвращается в Париж, где, ей кажется, она его и встречала. По приезде она тут же связывается с маки, но только потому, что ей хочется увидеть человека, который стоит за всей организацией, за черным рынком, кто ответствен за то, что в городе в магазинах ничего нет. И она обещает показать им, где спрятан немецкий арсенал, за которым охотился хромой, помнишь?
- Да, но маки вообще-то были героями.
- Слушай, ты думаешь, я совсем глупая?
- Раз ты опять о себе в женском роде, значит, тебе гораздо лучше.
- Ну не знаю… Просто пойми, когда дело доходит до любовных сцен, фильм просто божествен, настоящая сказка. А всю эту политику, наверное, режиссеру навязало правительство, ты же знаешь, как это бывает.
- Режиссер, который снимает такой фильм, становится соучастником преступлений режима.
- Ладно, дай я наконец закончу. А-а-а, вот ты опять за свои дискуссии, и у меня опять живот заболел… А-а…
- Рассказывай дальше, отвлекись.
- А дальше она ставит условие, что выдаст местоположение немецкого арсенала только высшему руководству маки. И вот однажды ее увозят из Парижа в какой-то загородный замок. До этого она договаривается с офицером: тот со своими подручными будет следить за ней, чтобы там, на месте, повязать всех маки. Но водитель, который ее везет, - тот самый убийца, возивший хромого, - понимает, что за ними слежка, и внезапно меняет маршрут, чтобы отделаться от хвоста, потому что немцы едут прямо за ними, во главе с дружком Лени. В общем, ее привозят к замку, ведут внутрь и, если быть кратким, знакомят с главой маки, а это мажордом! Который постоянно за ней шпионил!
- Кто?