Успокоившись немного и наведя дома порядок, обе женщины присели к столу. В чашках стыл чай, намазанный маслом хлеб лежал не тронут. Мать и дочь обсуждали очень важный вопрос - как назвать новорожденного? Уже улеглись спать, потушили свет, и только уличный фонарь отбрасывал блики на противоположную стену, когда, наконец, решили: назовём Андрей.
- Мама, есть такая толстенная книжка, называется "Война и мир", так там князь Андрей, прекрасный человек!
- Ну, вот и ладно, пусть и у нас князь Андрей растёт хорошим человеком.
Кончился декрет. Андрюшка подрастал. Уже сидел и, улыбаясь миру голубыми глазами, тянул губы трубочкой.
- Ой, мам, смотри, смотри - он уж разговаривать пытается!
- Да что ты, дочка. Рано ещё. Это он так, балуется.
Анна вышла на работу, а Марфа, опасаясь надолго оставить комнату в бараке без присмотра, моталась взад-вперед. Иногда проведать комнату в город ездила Анна. Вот в один такой приезд она и встретила возле соседнего барака Родкина Ивана. Знакомы они были давно. Да жизнь развела по сторонам. Постояли, поговорили. Анна сказала, что надо печь протопить, вот пошла в стайку за дровами.
- А что муж-то не помогает?
- Разошлись мы. Так что некому мне помочь. Ладно, иди, а то жена не похвалит.
- Да и меня хвалить некому. Давно уж больше холостякую, чем женат. Вот живу с матерью, как в прежние времена, - и направился впереди Анны в стайку, за дровами.
Огонь в печи потрескивал и шуршал сухими полешками. Анна аккуратно накрывала на стол, даже не спросив Ивана, будет ли есть. Ясное дело, человек с работы пришел. Потом Анна мыла посуду и изредка вытирая слёзы тыльной стороной мокрой руки, рассказывала историю своего замужества.
- Так что растёт у меня Андрей Иванович без отца. Иван молча курил у приоткрытой печной дверки. Было уже далеко за полночь, когда он собрался уходить.
- Мой Сергей Иванович. И рад бы быть при нём, да не выходит. Ладно. Мать не спит. Ждет. И так припозднился, - и он, стараясь не скрипеть, прикрыл за собой дверь. Как-то так получалось, что Иван всё чаще стал видеться с Анной. Особых разговоров это ни у кого не вызвало. И когда он сказал дома, что собирается сходиться с Анной, никто не удивился.
Теперь почти всегда по субботам проведать Марфину комнату приезжала Анна. В один из таких вечеров Иван зашел к Анне и увидел упакованные рулоны обоев.
- Никак ремонт делать собралась?
- Надо. А то на стены смотреть страшно.
- Ладно, к следующему выходному оформляй пропуск, подмогну вам.
- Да как-то неудобно.
- Неудобно одной обои клеить. Так что оформляй.
Через неделю Иван шел по чистому и уютному городку. Встречные люди шли степенно, не спеша заходили в магазины, так же не спеша выбирали дефицитные в Красноярске продукты. Многие друг друга знали, вежливо раскланиваясь о чем-то спорили, или просто разговаривали, и шли дальше.
Иван тоже зашел в магазин. Купил два больших красных яблока и банку сгущенки.
Дверь ему открыла Анна. Марфа держала на руках русоволосого, голубоглазого мальчонку.
"Точно как мой Сергей", - подумал Иван, и сердце жалобно екнуло. "Тоже Иваныч… и без отца, точно как мой".
Мальчишка заулыбался и спрятался на груди у бабушки.
- А ну-ка, ну-ка, мужик, иди сюда, - Иван протянул к ребенку руки.
Теплые детские ручки обхватили за шею, и нос-пуговка прислонился к его колючей щеке. Пахло от Андрюшки молочком, детством, его деревенским детством.
- Баба Марфа, помой-ка парню яблоко, - кивнул на пакет Иван.
Потом разводили самодельный клей, заварив муки, кроили и клеили обои. Старые-то Анна с Марфой уже ободрали, готовясь к ремонту. Андрей всё это время сидел на кровати и обеими руками держал яблоко, пытаясь его укусить. Анна смеялась:
- Кусачки ещё не выросли, - как вдруг яблоко выпало из рук ребёнка и бухнулось на пол.
- А-а-а-а… - Андрей как мог, выказывал свое недовольство потерей. Марфа подняла яблоко:
- Аня, Ваня, гляньте, гляньте… - морщинки лучиками разбежались от её глаз.
- У него же первый зуб прорезался!
На яблоке четко был виден след - тонкая белая полоска. Все смеялись, радовались, а Андрей, сидя на Ивановой шее, обхватив его голову руками прижимался к ней щекой, иногда пытаясь взглянуть на вдруг так близко оказавшуюся лампочку.
Обои поклеились легко и ровно. Решили, что не худо бы было ещё окно и пол покрасить, поэтому к следующему выходному Марфа с Андреем должны уехать в Красноярск, а Иван и Анна, за время их отсутствия, всё покрасят.
Как-то вечером Иван после ужина попросил:
- Мам, Анна ремонт делает. А всего-то времени - выходной день. Не успеть. А если на долее растянуть, то Андрюшку надо к бабе Марфе хоть на неделю переселять.
- Ну, так щёж?
- Подмогни. Мало ли, если ей куда надо будет, так ты не против чтоб к нам принесла?
- Дитё, он и есть дитё. Пусть кипят уж заодно.
Ещё через некоторое время Иван переехал жить к Анне, устроившись работать на то же предприятие, где работала Анна. А на Бумстрое у бабы Устиньи по выходным дням, как она говорила, "кипели" уже шестеро внуков. И самый младший - Андрей Иванович. После развода Иван и Анна зарегистрировали свой брак. А так как по стечению обстоятельств отчество Адрюшки было тоже Иванович, то и хлопотать о его перемене не пришлось. В бараке даже пошушукались, что Андрюшка, скорее всего, и в самом деле Родкиного Ивана, потому и у Анны жизнь с первым мужем не сложилась. Когда эти слухи дошли до Ивана, он только улыбнулся. Удивившись, что на самом деле ему они были приятны. Пошушукались и забыли. У всех своих проблем хватает. В родню Родкиных Анна вошла естественно, да так и осталась на всю жизнь. Уготовила судьба вырасти Андрею Ивановичу в дружной семье, любимым сыном. Только правду говорят, что всё тайное когда-нибудь становится явным.
Осенние вечера в Сибири короткие и тёмные. Устинья загнала всю ребятню домой. Была суббота, и внуков оставили ночевать. Это был день в неделе, когда всех приводили к бабушке.
- Кулинка, воду-то согрела щёль?
- Вон, в тазике. Давай сначала девок перемоем, а уж потом ребят.
- Ага, я чистый. Не буду я в тазике мыться, - пряча за спиной грязные ладошки, Володька явно хотел избежать мытья.
- Вовочка, я тоже не буду в тазике мыться. Нас мама в ванной под краном купает, - Галина тоже не желала мыться, но была самой чистой из всех.
- Так, первая Татьяна, - и Акулина взялась умывать старшую внучку.
- На, - передала Устинье. Та вытерла ребёнка и посадила на кровать.
- Ага, меня вымыли, а свою Наташечку нет, - высказала та своё неудовольствие.
Андрей с Наташкой мылись сами, пыхтя и фыркая. Обращаться с тазиком они умели, потому что жили в бараке, в отличие от своих братьев и сестёр, живших в благоустроенных квартирах.
Татьяна легла спать с Акулиной, как-то так уж сложилось. Возле Устиньи шёл делёж. Кому где спать.
- Устишка, ложись поперёк кровати, да под ноги себе табуретку подставь. С одной стороны лягут девки, с другой парни, а то мы так до утра всему бараку спать не дадим, - Акулина устроилась поудобнее, пытаясь заснуть.
- Ну, куды ж деваться? - и Устинья устроилась поперёк кровати, раскинув руки. Слева легли Наталья и Галина, справа Володька и Андрей. Ещё какое-то время слышалась возня и сопение, но буквально через пятнадцать-двадцать минут ровное детское дыхание заполнило комнату.
Распластавшись поперек кровати, Устинья сморённая дневной усталостью, уж было начала засыпать, как в этой полудремоте ей показалось, что кровать покачивается, да нет, это уже не кровать. Это товарный вагон поезда. И на одной руке у неё спят Лёнка и Наська, а на другой Илюшка и Иван. Вон и Тихон у щёлки в вагонной стене всматривается в мелькавшие придорожные фонари. Ощущение было таким ярким, что Устинья невольно застонала, просыпаясь.
- Отлежала что, щёль? Ложись уж на диван, не мучайся, - дремотно проговорила Акулина.
- Я счас, - Устинья встала, накинула на плечи старую Иванову фуфайку, - До ветру, - и шлепая обутыми на босу ногу туфлями, вышла из комнаты.
А небо, как назло, осеннее Сибирское небо все было затянуто тучами, и их с Тихоном звезды не было видно.
Устинья подняла глаза к небу, руки сами собой сложились на груди крестом. И она стала разговаривать с мужем так, будто он был рядом и всё слышал, только вот ответить не мог.
Глава 30
МОРОЖЕНОЕ
Прямо на выходе с базара, того самого, что располагался рядом с Устиньиным бараком, стоял синий деревянный киоск, мечта всей окружной ребятни. Сверху белыми буквами по голубой фанере значилось: "МОРОЖЕНОЕ". Если встать на приступочек, и заглянуть в его темное нутро, то можно было увидеть алюминиевые бидоны со льдом, внутри которых и хранилось мороженое.
В дни получки, или в праздничные дни, ребятне везло - всем покупали по мороженому. Молочное - семь копеек, шоколадное - восемь копеек, а сливочное в глазури - одиннадцать копеек.
Рядом с киоском, на деревянном ящике сидела полная, опрятная пожилая женщина. Напротив неё на таком же ящике, но застеленном чистой газеткой, в блюдечке с водой плавали столбики "серы", жевать которую любили не только дети, но и взрослые. Маленький кусочек - пять копеек, большой - десять, но можно было купить и совсем маленький за три копейки. А ещё она иногда продавала "петушки", варенные из сахара конфеты на палочке, красного, желтого и даже зелёного цвета.