- По-моему, - нравоучительно сказал режиссер, - слово "предательство" в этой истории неуместно.
- Почему же? - Рябинин удивился, теперь пришла его очередь удивляться, - Сначала вы предали жену. Потом предали любовь. А потом предали Виленскую.
- Слово "предать" относится к Родине, - уточнил Макридин.
- Нет уж! - отрезал Рябинин и встал. В начавшемся разговоре сидеть он уже не мог. Вскочил и режиссер, расплескав полы своей широкой куртки.
- Нет уж, - повторил Рябинин. - Предатели ни с того ни с сего не получаются. Они сначала предают жен, детей, работу, товарищей… А потом Родину. Родина-то и состоит из наших друзей и близких, из нас с вами, из любви, из верности. Лично я бы вам никогда и ничего не доверил.
- В моих действиях нет состава преступления! - повысил голос Макридин, вспомнив про закон. Он уже проконсультировался.
- К сожалению, в кодексе не хватает статьи. Одной, но самой главной. Я бы ее внес под номером один. Статья номер один - о человеческой подлости.
- Жена предупреждала, что вы человек неделикатный.
- Смотря с кем, - сказал Рябинин, сдерживая бесцельную злость.
И вдруг Макридин улыбнулся - посреди словесного боя и ярости улыбнулся своей младенчески-обаятельной улыбкой, безотказно действующей на людей. Рябинин даже умолк.
- Надеюсь, эта история на моей работе не отразится? - спросил он из-под улыбки.
Вот ради чего улыбался. И ни разу не пожалел Виленскую, хотя бы ради вежливости. Рябинин попытался принять безразличный вид - это помогало сдерживаться.
- А то вот так влипнешь в историю из-за человека не от мира сего, - разъяснил режиссер.
- Она от мира сего, Макридин. От нашего. Это вы не от сего мира, а еще от старого, от уходящего.
Но режиссер не слушал. Его не интересовало мнение следователя. Он беспокоился за свое место в студии.
- На работе не отразится? - переспросил он.
- Обязательно отразится! - звонко сказал Рябинин, да, пожалуй, уже и крикнул, подступая к режиссеру. - Я завтра же поеду на студию и сообщу начальству. Я соберу ваш коллектив и все расскажу ему. Я пойду в газету и покажу дело корреспонденту… Я напишу представление в Москву, в комитет по телевидению. Я всюду пойду, Макридин! Потому что вам нельзя снимать воздушное, солнечное, оптимистичное… Вы не только хрустальные колбы перебьете - вы людей-то на своем пути…
Видимо, Рябинин упорно наступал на него грудью и голосом. Макридинская улыбка пропала - только остались растянутые губы, застывшие, как резина на морозе. Глаза пожелтели: от ярости ли, от коричневого ли сейфа, к которому загнал его следователь…
Макридин нащупал сзади дверь. Его ловкое тело только полыхнуло в проеме желтым светом и пропало. Но в проеме мелькнуло и чье-то лицо.
Рябинин взялся за виски и вышел в коридор.
У паровой батареи стояла Шурочка. Теперь она не плакала, но глаза у нее так и остались красными. Без белого халата она казалась еще меньше.
- Устали? - спросила Шурочка.
- Немножко.
И он впервые за этот день улыбнулся.
КРИМИНАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ
Часть первая
Виктор Капличников слегка покачивался от радости. От жаркого, перемятого каблуками асфальта; от тихого горячего ветерка, в котором духов, казалось, больше, чем кислорода; от встречных огоньков, мельтешивших в густо-синих улицах; от встречной девушки в брючном костюме… Радость была всюду. Но шла она из внутреннего кармана пиджака. Там лежал жесткий типографский прямоугольник свежего диплома. Капличникову хотелось зайти в какую-нибудь парадную. И еще раз впиться в него глазами. Но он терпел, да в парадной и помешали бы. Два часа назад у Виктора было среднее образование, а теперь высшее. Два часа назад он был токарь, а теперь инженер.
Неприятности можно переживать в одиночестве. Радость же рвется наружу, к людям. Этот диплом даже некому было показать: родители в отпуске, приятели в турпоходе. Он пожалел, что не пошел вспрыснуть это дело с малознакомыми заочниками. Конечно, можно взять бутылку хорошего вина, пойти домой, положить перед собой диплом и выпить всю емкость мелкими глотками. И сидеть в притихшей квартире перед телевизором - единственным живым существом. Но ему были нужны люди и тот городской шум, который так всем надоел.
Капличников шел по проспекту длинным рабочим шагом. На него бежали желтые фары, реклама, витрины и фонари. Из скверика вырвался запах скошенной травы, первой в этом году, и сразу посвежело. Аромат духов показался жеманным и вроде бы лишним.
У подземного перехода продавали белую сирень. Он купил большой дорогой букет, купил никому, себе.
Хотел поискать в сирени цветочки с пятью лепестками и съесть на счастье, как это делал в детстве, но решил, что грех требовать у жизни еще счастья.
На углу в глаза бросились большие голубоватые буквы ресторана "Молодежный": бросились, как откровение. Это было как раз то место, где крутилась бесконечная радость и не признавалось одиночество.
Даже не раздумывая, Капличников направился к решетчатому неоновому козырьку.
У широкой двери он одернул пиджак, трезво подмигнул швейцару и вошел в синеватый холл. В стеклянных дверях зала Капличников замешкался, не зная, как поступить с букетом. Ему почему-то захотелось сдать его гардеробщику и взять номерок - не входить же в ресторан с цветами и без женщины.
И тут он увидел ее, женщину, которая стояла у зеркала и, видимо, ждала своего мужчину. Капличников зарыл лицо в сирень, вдохнул щемящий запах и двинулся к ней.
- Это вам. От незнакомца. Просто так, - смело сказал он и протянул букет.
Она вскинула голову и широко распахнула глаза, будто он щелкнул перед ее лицом зажигалкой. Но это была секунда - тут же девушка улыбнулась и взяла цветы просто, как кусок хлеба.
- Спасибо.
- Надеюсь, ваш знакомый по шее мне не съездит, - сказал Капличников и тут же спохватился: человеку с высшим образованием выражение "съездить по шее" можно и не употреблять.
- Знакомого уже нет, - усмехнулась девушка.
- Как нет? - удивился Капличников: он не представлял, что сегодня могло чего-то или кого-то не быть.
- Час жду, а его нет. Придется уходить, - ответила девушка без капли грусти, как говорят женщины о досадной мелочи, вроде поехавшей петли на чулке.
- Ну и знакомый! - удивился он.
- Шапочный.
Капличников глянул на нее иначе, словно отсутствие этого шапочного знакомого дало ему второе зрение, - девушка была симпатична и стройна, только, может, чуть широковата. Да при ее полных ногах не стоило бы носить такое короткое мини.
- Послушайте! - воодушевленно начал он.
Девушка спрятала нос в букет и вопросительно посмотрела из цветов.
- Пойдемте со мной. У меня сегодня… невероятный день.
- Почему невероятный?
- Особенный, радостный день… Я вам все расскажу. Пойдемте, а?
Она смотрела из букета весело, словно оценивала шутку - рассмеяться ли, улыбнуться. В другое время Капличников изобразил бы печаль, которая охватит его, если она не пойдет. Но сейчас на печаль он не был способен - сиял, как чайник из нержавейки. Видимо, радость действует на женщину не хуже печали, потому что девушка тряхнула головой и пошла к залу. Капличников бросился вперед, распахнул перед ней тяжелый прямоугольник стекла, подхватил под руку. Рука оказалась теплой и плотной, как утренняя подушка. Девушка пахла какими-то странными духами. Он никак не мог уловить этот волнистый запах: то ландышем томным, то клейкими тополиными почками, а то просто скошенной травой, как из того сквера. И ему вдруг пришла мысль: эта незнакомка станет его второй радостью. Почему бы к одной удаче не привалить второй, еще более крупной? Почему бы этой девушке не оказаться той невероятной женщиной, о которой он иногда мечтал? Виктор Капличников еще не знал, та ли это женщина, о которой думалось, но уже чувствовал, что она не похожа на тех девушек, с кем он работал, ходил в кино и стоял в парадных.
Они пересекли зал и в самом углу обнаружили свободный столик на двоих. Это тоже была удача, пусть мелкая, но удача, которые должны сегодня сыпаться, как яблоки с дрожащего дерева - крупные и мелкие.
- Я - Виктор, - представился он, как только они сели.
- Ирина, - сказала она, подняв большие внимательные глаза.
Конечно, Ирина, не Ира, а именно Ирина - чудесное имя, которое он любил всегда.
- Какая же у вас радость? - улыбнулась она, не выпуская букет из рук, словно пришла на минутку.
- Уже стало две.
- Чего две? - не поняла она.
- Две радости. Во-первых, получил диплом об окончании Политехнического института. Инженер-механик! Радость, а?
Она кивнула. Ему показалось, что сильно своей радостью он ее не поразил. В конце концов, что такое он со стороны - еще один инженер, которых сейчас пруд пруди.
- А во-вторых?
- Во-вторых, встретился с вами.
- Еще неизвестно, радость ли это, - усомнилась она и вдруг засмеялась довольно громко и весело. Он подхватил смех, как эхо подхватывает голос. И ему сразу стало спокойнее, ничего уж такого особенного: кончил институт и встретил хорошую девушку. Тысячи людей, десятки тысяч кончают институты и встречают милых женщин. Ему стало спокойнее, потому что очень сильная радость до сих пор сжигала его энергию.
Официант налетел ветром, схватил сирень, тут же приспособил ее в вазу-кувшин из синего ребристого стекла и встал, выразив фигурой ожиданье, не согнув ее ни на сантиметр.
- Что берем? - спросил было Капличников у Ирины, но тут же махнул рукой: - Сегодня я именинник. Итак, салат фирменный, цыплята табака, икра черная четыре порции…
Он все диктовал и диктовал, пока она опять громко не рассмеялась: