- Здравствуйте. С вами говорит следователь прокуратуры Рябинин.
- Я вас знаю, - перебил Макридин.
- Откуда?
- Мне про вас рассказывала жена.
- Какая жена? - спросил Рябинин, хотя спрашивать было уже ни к чему.
- Самсоненко, заведующая лабораторией. К вам зайти?
- Да.
- Через час буду.
Рябинин положил трубку. Он сразу устал. Какая-то бессильная истома легла на тело, будто он отстоял смену в забое или сошел с марафонской дистанции. И вместе с этой физической опустошенностью пришла обида - ни на кого и ни на что. Но тем сильнее обида, когда не на кого обижаться.
Он уже знал, что Макридин тот, кто ему нужен. Знал по ряду признаков: его женой оказалась Самсоненко, они давно все обсудили, режиссер ждал его вызова… И говорил таким голоском, который хоть мажь на хлеб вместо варенья. Это голос виноватого. И Самсоненко все знала - вот почему замерла на допросе ее рука с сигаретой. Теперь съемочная группа не нужна.
Рита Виленская искала в людях необыкновенное. А вот как просто: муж снял фильм о жене, а заодно прокрутил роман, как киномеханик прокручивает любовный фильм. Но, может быть, Рябинин не прав? Можно ли судить этого режиссера поступком Виленской? И можно ли судить, не зная человека. Вдруг к нему войдет обаятельная, незаурядная личность, и Рябинин поймет увлечение Виленской, и вся эта история глянется совсем иначе…
Но ему почему-то не хотелось видеть режиссера.
12
Ровно через час, как и было обещано, в кабинет вошел высокий гибкий человек. Он улыбнулся и благожелательно протянул руку:
- Макридин к вашим услугам.
Видимо, от того ветерка, который вбежал вместе с режиссером, карандаш покатился по листу бумаги и упал на пол. Поэтому Рябинин не смог пожать протянутую руку - он полез под стол за карандашом. Когда распрямился, руки уже не было, но Макридин еще улыбался.
- Садитесь, - предложил следователь.
Режиссер сел, расстегнул куртку из матово-желтой
мягкой кожи. Рябинин точно не знал, но, кажется, эту кожу сдирают с молодых оленят. Из-под куртки сразу вышмыгнул широкий галстук-трапеция в крупную рыжую кляксу по белому полю. Верхняя пуговица перво-снежной рубашки была расстегнута.
- Разрешите закурить?
- Пожалуйста.
Макридин достал ослепительную коробочку сигарет, которых Рябинин никогда не видел, и легонько бросил на стол перед собой, как игрок бросает карту. Затем щелкнул по ее краю крепким полированным ногтем. Из коробочки выскочила ровно одна тонкая длинная сигарета - Рябинину даже показалось, что у нее есть талия. Макридин взял сигарету двумя пальцами, описал ею дугу над столом, поднес ко рту и прищемил углами больших, набухших губ. Зажигалка появилась в руке сама, из воздуха, из рукава оленьей куртки - хромированный параллелепипед без единой помарки. Он щелкнул им, откинулся на спинку стула и пустил над своей головой грибок дыма. Тот вроде бы попахивал коньяком.
Знакомые Рябинина, неглупые, образованные люди, часто упрекали его за скоропалительные суждения о людях. Да и коллеги иногда упрекали. И он никак не мог убедить в достоверности своих оценок - не было ни цифр, ни расчетов.
Он не знал, что Макридин за работник, как ведет себя в коллективе и какой в семье. Но он уже знал о нем главное, самую суть, из которой вытекал и работник, и товарищ по работе, и семьянин. Правда, доказать это Рябинин не мог.
- Я недавно приехал с Байкала, - сообщил режиссер. - Снимал интересный фильм.
- О чем же?
- Очень красивый фильм.
Макридин откинул головой нежидкие седеющие волосы, вдохновенно вскинул руку и провел ею в пространстве, показывая незримый фильм:
- Представляете? Байкал! И могучая природа! Скалы, сосны, кристальная вода - и все в солнце и воздухе. Это будет гимн свету, гимн прекрасному, гимн оптимизму…
Да знает ли он, зачем его вызвали? И знает ли про смерть Виленской?
- Расскажите, какие у вас были отношения с Виленской, - мрачновато перебил Рябинин.
Режиссер споткнулся на очередном "гимне" и опустил парящую руку.
- Скрывать ничего не собираюсь. Когда я снимал хроникальную ленту "Труженицы хрустальной колбы"…
Макридин иронично улыбнулся, приглашая улыбнуться и следователя такому дурацкому названию фильма.
- …то, откровенно говоря, увлекся Ритой Виленской. Она довольно тонко понимала искусство кино, чувствовала поэзию, стиль. И была прекрасной помощницей, консультировала по специальным вопросам. Мы как-то сблизились.
- Встречались только на работе?
- Нет, встречались и в иных местах. Разумеется, это не афишировали.
- Виленская знала, что Самсоненко ваша жена?
- Нет, этого в институте никто не знал.
- Ну, а жена про Виленскую знала?
- Видите ли, она понимает, что я человек творческий. На легкий флирт смотрит сквозь пальцы.
- Ну, а у вас с Виленской был легкий флирт?
- Не совсем. Я ею увлекся.
Ни черта ты не увлекся, подумал Рябинин. Разве так говорят про увлечение?..
- От врачей и следователей ничего не скрывают, - улыбнулся Макридин той улыбкой, когда надеются на мужское понимание. - Духовная близость у нас, так сказать, переросла в физическую.
- Жена и про это знала?
Впервые Макридин немного помолчал.
- Мы с ней на эту тему не говорили.
- Ну, и во что это потом все выросло?
Режиссер не замечал грубоватых вопросов. Они ему
были нужны не больше, чем телевизору переключатель программ, - только поверни ручку, а уж говорить и показывать он будет самозабвенно, никого и ничего не замечая.
- Видите ли, Рита подкупала только с первого взгляда. Потом я заметил, что мир она ощущает розовато-усложненным. Но, боже мой, жизнь и так сложна! Она хотела видеть во мне какого-то романтического героя в пурпуровом плаще. Какого-то современного Дон-Кихота. Согласитесь, глупо. В ней была старомодность наших бабушек. Упаси бог прийти к ней после пары фужеров сухого вина или поцеловать на улице…
- Зачем? - перебил Рябинин.
- Что - "зачем"?
- Зачем целоваться на улице?
- Бывают же порывы. В общем, мы с ней расстались.
- Я не понял: вы любили ее?
- Что такое любовь, товарищ Рябинин?! Человечество существует тысячелетия, и до сих пор этого никто не знает.
- Вы тоже не знаете? - усмехнулся Рябинин.
- Я считаю, что любовь - это сублимация сексуальных потребностей.
- Ага, - кивнул Рябинин, - красиво и научно.
Макридин не сомневался в единомыслии следователя. Он считал, что все мужчины состоят в заговоре против женщин. Но Рябинин состоял в других заговорах.
- Она вам писала?
- Да, было одно письмо на Байкал.
Режиссер даже не пытался скрывать. Нет, это была не честность, это была убежденность в своей непогрешимости.
- Где оно?
- Где ж оно… Теперь не помню…
Впервые за весь допрос Макридин не улыбался. Он вдруг начал долго и тщательно застегивать пуговицу на рубашке, словно только сейчас почувствовал свободный ворот. И перестал смотреть на следователя, потому что при застегивании верхней пуговицы удобнее все-таки глядеть в потолок. Оказывается, он пытался скрывать. Почему же все рассказывал, а тут засмущался?..
Ну конечно. На редкость примитивно. В основе человеческой подлости всегда лежит примитивность. Ах Рита Виленская! Осуждая ее за самоубийство, он все-таки мог понять ранимую душу, которая не перетерпела своей страшной минуты. Но вот почему она полюбила этого человека в куртке из ласковой кожи, содранной с олененка, он понять не мог.
- Нет, вы помните, где письмо, - убежденно заверил Рябинин.
- Товарищ следователь, ну куда девают письма?! Где-нибудь валяется. Может быть, в рабочем костюме…
- И вы сможете его принести?
Макридин потянулся рукой к вороту.
- Рубашка уже застегнута, - сообщил Рябинин.
Тогда режиссер передумал и полез за сигаретой.
Теперь он закурил без позы, как человек, которому просто хочется курить.
- Принести не могу. Его нашла жена.
- Нет, не нашла! Вы ей сами дали.
- Да? - приятно удивился Макридин прозорливости следователя. - Действительно, кажется, отдал.
- Зачем же?
- Как вам объяснить… Уж очень это письмо было художественно написано. Конечно, не без сентиментальности, не без парадоксов. Но были стиль и душа. Прямо Татьяна к Онегину. Поймите, я человек творческий и мне захотелось поделиться с женой, как делятся хорошей книгой.
- Куда Самсоненко дела письмо?
- Не знаю.
- Знаете, - певуче сказал Рябинин, - И я знаю. Она его отдала Виленской.
- Да? - опять приятно удивился Макридин.
- А зачем?
- Прочла мораль, что нехорошо приставать к мужчинам. Но я жену за эту акцию порицаю, - спохватился он.
- Ах, вы порицаете…
Сразу после этой "морали" Виленская сожгла свое письмо, которое как бумеранг вернулось к ней, полоснув по сердцу. Больше неясностей не было. Следствие закончено. Режиссеру осталось подписать протокол. Он получался короткий: если Рябинин волновался, то никогда хорошей записи не выходило.
- Мы не ханжи, - заметил Макридин, расписываясь под текстом. - У всех бывают романы. Надеюсь, она покончила не из-за любви?
- Нет, не из-за любви, - убежденно ответил Рябинин. - С любовью она уже справилась. Виленская покончила с собой из-за вашего предательства.
Макридин смотрел на следователя, обидчиво сложив сочные губы. Этого он не ожидал. Видимо, он привык, чтобы его понимали. Ну а тех, которые не понимают, можно всегда избежать. Кроме следователя.