Владимир Киселев - Весёлый Роман стр 10.

- Не знаю… Оно само выросло. А мы ухаживаем, поли­ваем. Удобрение подсыпали. Мама сказала, семена собрать, - ответила Клава тем самым голосом, каким, вероятно, говорила, когда в "Гастрономе" кто-нибудь обвинял ее, что она недове­сила колбасы.

Обычно спокойные стекла Фединых очков свирепо блеснули:

- Выбросьте это сейчас же в мусоропровод! Это амбро­зия. От нее и заболела Мария Афанасьевна.

Клава осторожно, с опаской взяла в руки высокое растение с мелкими светлыми цветами, вышла на кухню и сейчас же вер­нулась, вытирая руки полотенцем.

- Что же теперь делать?

- Ничего, - твердо сказал Федя. - Это сегодня пройдет. Сейчас я выпишу лекарство. По таблетке принимать три раза в день. Три, нет, четыре дня. И смотрите: чтобы больше таких цветочков я у вас не видел.

Он выписал рецепт.

- А что же это, яд? - спросила Клава, провожая нас к двери. На этот раз она смотрела на Федю, как на бога.

- Для некоторых людей яд, - ответил Федя.

Я спустился с Федей к машине. У него барахлил карбюра­тор, и он попросил подрегулировать. Сам он этого совершенно не умел.

- Что же это за цветок? - спросил я.

- Я же сказал - амброзия. Так греки называли пищу сво­их богов. А фактически это сорняк. Очень живучий. Его к нам из Америки завезли.

- А как он действует?

- Плохо действует. Вызывает аллергию. Знаешь, что такое аллергия?

- Знаю, - ответил я не слишком уверенно. - А как ты сразу определил, почему заболела Мария Афанасьевна?

- А как ты сразу определил, что с карбюратором? Ну, дей­ствует? Будь здоров.

- Подожди. Что у тебя случилось?

- Ничего, - ответил Федя. Помолчал и добавил: - Боль­ной у меня сегодня умер. Двадцать лет. Студент. Мать и отец были у койки. И я.

- А что у него было?

- Рак.

Федя, резко дернув "Волгу", покатил в свой институт.

У нас с батей совпали смены, и я его поджидал на скамееч­ке недалеко от проходной. Батя всегда прихватывает лишние полчасика. Устает старик, уже не успевает. А нужно держать марку.

Наша многотиражка "Завод заводов" напечатала сегодня ре­зультаты ответов на анкету, в которой было всего два вопроса. К женщинам: "Какими качествами должен, по вашему мнению, обладать мужчина как спутник жизни?" И к мужчинам: "Чего ждут мужья от своих жен?"

На анкету ответил чуть ли не весь завод. По числу голосов получилось, что женщины хотели от мужчин прежде всего жиз­нерадостности. Затем интеллигентности, трезвости, помощи по дому, искренности. После этого шли рыцарство, верность, доб­рота, трудолюбие, щедрость, физическая сила.

В общем, интеллигентность опередила физическую силу на семь пунктов, а жизнерадостность оказалась для большинства самым важным качеством.

Мужчины ответили совсем по-другому. Я написал первым пунктом "умение поддержать мужчину во всех его делах". Но по количеству голосов получилось: на первом месте - жен­ское очарование, затем красота, трудолюбие, верность, скром­ность, интеллигентность, доброта, нежность, искренность. А жиз­нерадостность вообще не упоминалась. Ну и ну…

Но может, женщины - существа более чуткие, чем мужчи­ны, предчувствуют, что приближается время, когда люди будут дорожить жизнью и человеком в этой жизни намного больше,чем теперь. И тогда в самом деле жизнерадостность станет одной из самых важных, и самых необходимых черт человече­ского характера.

В конце концов, что нашла во мне Вера такого, чем бы не обладал ее муж Виктор, кроме веселого характера? Но надолго ли хватит мне этого характера, если я постоянно прислушива­юсь к нашему лифту?

Подошел батя - сутулый, усталый, совсем не похожий на свой портрет, который первым висел в ряду портретов передо­виков завода вдоль аллеи, ведущей к проходной.

Нам навстречу двигался наш председатель завкома Павел Афанасьевич Мокиенко своей особой походкой - мой брат Федя называет ее щадящей, когда человек перенес радикулит и теперь ходит, чуть оттопырив зад и слегка расставляя ноги, чтоб не сделать самому себе больно.

- Вас как раз я ищу, - обрадовался он. - Уже и на про­ходной предупреждал. Срочное задание.

Мокиенко утирал посеревшим влажным платком свое круг­лое лицо и совершенно лысую голову. На правой руке у него был японский магнитный браслет. Трудно было поверить, что имя этого располневшего, словно налитого водой человека ког­да-то гремело, что он был знаменитым мотогонщиком, участво­вал в кроссах на мощных мотоциклах-пятисотках с коляской. Теперь он сам себя называл "только меценатом" и помогал нашему мотоклубу всем, чем мог. А мог он немало. У него в руках все статьи профсоюзных расходов.

Председатель завкома наконец отдышался.

- Французы приехали. Профсоюзная делегация. Трое. И, понимаете, хотят посетить квартиру рабочего. Есть такое мне­ние - чтоб к вам…

- У кого есть такое мнение? -– недовольно спросил батя.

- Ну у руководства… Если, конечно, вы ничего не имеете против.

- Я-то не имею. Но у нас такие дела решает министерство внутренних дел.

- Почему министерство? - удивился Мокиенко.

- Жена у меня - министерство. Как она скажет. Ей их при­нимать, угощать…

- Ну что вы? - сказал председатель завкома. - Мы это все наладим. Обед из ресторана привезем. Коньяк всякий. И официантку. Это пусть вас не волнует.

- Да меня оно вообще не волнует. Но пока не поговорю с женой…

- А когда вы поговорите?

- Сегодня. И завтра дам ответ. По всей форме.

- Нет, - снова провел платком по лысине Мокиенко. - Им сейчас нужно сказать. А прием завтра, после работы. Вы по­звоните Галине Игнатьевне. Прямо из проходной можно.

Он у нас никогда не бывал, но имя мамы и даже отчество почему-то помнил.

Батя неохотно снял телефонную трубку и, как всегда, подул в нее. Это у него еще с войны. Привычка. К полевому телефо­ну. И портсигар батя никогда не оставит на столе, не забудет. Угостит собеседника, сам закурит и сразу - в карман. Он не может оставить папиросы. Это тоже с войны. Батя не ску­пой. Просто он побывал на войне, где папиросы не остав­ляли.

- Добрый день, - сказал батя. - Как ты там?

- Что случилось? - послышалось в трубке.

Мама всегда очень громко говорит по телефону. Не дове­ряет технике.

- Скажите, что будут только три француза и переводчик, - шепотом подсказал бате председатель завкома.

- Тут, понимаешь, такое дело, - сказал батя. - Какие-то французы приехали. Из Франции. Ну и хотят к нам в гости. Тут у нас говорят, что еду всякую из ресторана привезут и по­давальщицу. Чтоб ты, значит, не беспокоилась.

- Да что они - сказились? - загремела трубка. - Пусть тогда их в ресторан и водят. А если к нам, так пусть едят то, что я сама сготовлю. Не подавятся…

- Тише, мать, я тут не один, - оглянулся на Мокиенко ба­тя. - Пусть, значит, приходят?

Трубка что-то ответила, но мы теперь не услышали.

- Хорошо, я так и передам, что мы их приглашаем.

- А как насчет вина? - шепотом спросил председатель завкома.

- Тут еще насчет выпивки спрашивают, - сказал батя. - Что привезут нам… Да нет, при чем здесь я… Ну хорошо, хоро­шо… Спасибо, значит. Скоро придем.

Батя снова подул в трубку, положил ее на рычаг и провел ладонью по вспотевшему лбу.

- Говорит, не нужно никакого вина. И никакой официант­ки. А так пусть приходят.

- Н-да, - сочувственно посмотрел на батю Мокиенко. - Министерство… А может, оно и лучше, что по-домашнему. Пой­демте, Алексей Иванович, я вас пока познакомлю с этими фран­цузами. Они в конструкторском. И Рома пусть пойдет.

Мы пошли знакомиться с французами.

Вечером я попробовал поговорить с мамой про завтрашнее меню. Я сказал, что могу узнать рецепт такого французского блюда фондю Франш-Конте. Но, когда мама услышала, что эта штука готовится на вине, она даже руками всплеснула.

- Может, ты мне еще скажешь жаб для них приготовить? Будут закуски - селедка и еще что-нибудь. На первое - борщ, на второе - вареники с сыром.

Так у нас называют вареники с творогом.

- А на сладкое?

- Торт не забудь утром купить, "Киевский". Сколько их бу­дет? - обратилась она к бате.

- Да говорили вроде четверо. С переводчиком.

- Значит, бутылку водки нужно купить. И бутылку шампан­ского. За глаза хватит.

Эти мамины указания у нас никогда не выполнялись. Спирт­ного всегда покупали вдвое больше, чем она говорила. Она это знала и, исходя из этого, назначала, сколько чего.

Когда Виля узнал, что к нам придут французские профсоюз­ные деятели, у него даже глаза загорелись.

- А мне можно, тетя Галя?.. Прийти? Поговорить с ними? Я учу французский, читаю, а разговорной практики ну никакой.

- Приходи, - охотно согласилась мама. - Ты к нам мо­жешь и без спроса приходить. Не чужой.

Когда я вернулся с работы, мама уже раздвинула стол, на­крыла его нашей лучшей белой скатертью, в хрустальной вазе горели пионы, сверкали тарелки, вилки, рюмки.

- Ты бы хоть сегодня убрал аккумулятор, - сказала мама ворчливо. - Споткнутся о него гости и кислотой твоей штаны себе прожгут.