Владимир Киселев - Весёлый Роман

Чтобы ответить "да", нужно засу­чить рукава и работать, обливаясь потом, черпать жизнь полными при­горшнями, погружаться в нее цели­ком. Ответить "нет" легко, даже если ты должен умереть. Надо толь­ко неподвижно сидеть и ждать. Ждать, чтобы остаться жить, и даже ждать, чтобы тебя убили.

Ж а н А н у й, Антигона

Так мне вчера и не удалось узнать, в чем смысл жизни.

Мы летели, как призраки, по ночному Крещатику. Как мар­сиане. В белых касках. В черных кожаных куртках. Под незем­ной джаз, в котором бушевал сторукий ударник.

На улице не было ни души. Лишь на углу перед гостини­цей "Москва" стоял милиционер. Он испугался и подул в свой свисток.

- Как вы это делаете, ребята?

- Космический полет, отец, - ответил Николай.

Милиционер с виду был ничуть не старше Николая. Сер­жант с маленькими светлыми усиками.

- А зачем это вы?..

- Соревнование выиграли. Кросс. Хочешь попробовать?

- Разве можно? - смутился милиционер.

- Начальство спит и видит сны о доблести и славе, - про­пел Виля. - Другого такого случая не будет.

- Ну ладно, - нерешительно сказал милиционер. - Только разик. Вы что, выпили?

- Мотоциклисты не пьют, - отрезал Николай, стараясь ды­шать в сторону. - Понеслись.

Я наклонился, уперся руками в колени, и, когда сержант разбежался и оттолкнулся от моих плеч, я слегка подал вверх, и он пролетел вперед, пробежал, удерживая равновесие, и натолкнулся на Вилю.

- Давай же! - закричал Виля.

А я уже бежал за милиционером и летел по воздуху в адском ритме сумасшедшего ударника.

- Хватит, ребята, - сказал милиционер. Он запыхался. Вам куда?

- К выставке.

- Здорово, - сказал милиционер. - Только как вы добе­ретесь? До самой выставки прыгать будете?

Виля показал свои сплошные зубы.

- Долетим.

Милиционер остановил проезжавший грузовик.

- Куда едете?

- В холодильник, - ответил пожилой хмурый шофер.

- По дороге, - решил милиционер. - Не довезете ребят?

- Пусть садятся, - неохотно согласился водитель. Мы взлетели в кузов.

- От холодильника вам ближе будет, - махнул рукой милиционер. - До свидания, хлопцы.

- Счастливо оставаться, товарищ сержант! - не очень дружно гаркнули мы, милиционер поднес палец к губам - "не шумите", - и машина тронулась.

Мы стояли на грузовике, держась руками за кабину, и вре­мя от времени касались друг друга плечами. Впервые в жизни я побывал сегодня на пьедестале почета.

Нет, это были не международные соревнования. И не рес­публиканские. И даже не городские. Это были соревнования нашего мотоклуба. "Междусобойчик" - как выражается Ви­ля. И все-таки нам было здорово приятно, что мы заняли пер­вые места. Николай предложил отметить это дело. Прямо с фи­ниша мы отправились в летний ресторан над Днепром, а когда ресторан закрыли, оказалось, что Виля запасся еще одной бу­тылкой терпкого болгарского "Мелника", и, неторопливо по­пивая по очереди из горлышка, мы еще долго сидели на днеп­ровском склоне, окутанном запахом разогретых трав, и тре­пались обо всем на свете.

- Что значит смысл жизни? - спросил Николай. - Такой вопрос сам по себе не имеет смысла. Природа - не бог и, когда создавала человека, не могла ставить перед собой ка­ких-то сознательных целей. Так что смысл жизни в жизни.

- Во всякой? - язвительно спросил Виля по прозвищу Талмудист. Охотно откликается и на кличку Начетчик. Да и во­обще он не Виля, а Игорь. Вилей его почему-то зовут дома и близкие друзья.

- Ну… не во всякой.

- Вот тут-то и собака, - сказал Виля и подергал свою новую бородку. Он привел цитату из какого-то древнего грека, который писал, что истина, прекрасное и добро - это и есть то, ради чего люди трудятся, а иногда и жертвуют собой.

- Истина, добро, прекрасное, - повторил Николай. - А те, кто делает бактериологическое оружие?.. Или… В печать про­сочилось сообщение, что элемент номер девяносто восемь по таблице Менделеева обладает критической массой всего в не­сколько граммов.

- Ну и что?

- Ничего. Если это правда, то можно будет делать атомные бомбы величиной с орех…

- А может, атомные двигатели величиной с орех? - воз­разил Виля.

Я поддержал Николая, а Виля снова выпалил в нас цитатой из какого-то своего древнего философа, и разговор в конце концов перешел на одну из самых больших загадок жизни и природы - на двухтактные двигатели, в которых невозможно рассчитать, как взаимодействуют блуждающие волны в выпуск­ной системе, и конструкторам приходится действовать мето­дом "проб и ошибок".

Промчаться по ночному Крещатику "чехардой" предложил Николай. Он снял с плеча и засунул в карман свой транзистор, и эта музыка, и эта непривычно пустынная улица, и этот по­лет - все это вместе сложилось в какое-то особое ощущение щекочущего и бодрящего холодка в груди.

Сейчас, когда я встречаюсь на улице с бывшими своими одноклассниками, они мне говорят: "Привет рабочему классу!" А я отвечаю: "Привет бюрократам!"

Но если разобраться - я не "рабочий класс". А они не "бюрократы".

Когда я сдал последний экзамен на аттестат зрелости и при­шел домой, батя открыл холодильник, поставил на кухонный столик четвертинку "Московской" и сказал:

- Ну вот что… давай выпьем по чарочке и поговорим про жизнь.

Это он потому так расхрабрился, что мама уехала к Феде. У Феди родился очередной ребенок. Четвертый. Мальчик. У не­го уже были Леша, Миша и Коля. Четвертого, если пацан, Фе­дя обещал назвать как меня - Ромкой.

Батя налил по стопочке, мы выпили, закусили холодными помидорами и сайрой прямо из банки, потом снова выпили, батя удивился, что я не морщусь, и неодобрительно буркнул:

- Ну знаешь… Тогда уж и закуривай.

Потихоньку я курил сигареты, и сейчас у меня в кармане была пачка "Шипки", но я закурил вместе с батей его "Беломор".

- Так что ты дальше думаешь делать? - спросил батя.

Об этом уже давно велись разговоры в нашей семье. Ма­ма считала, что я должен идти в военное училище. Армия меня обломает. Федя решил, что мне нужно поступать в медицин­ский институт, потому что у него там связи. Мой друг по мо­токлубу Николай уверял, что, если я поступлю в автодорож­ный, мне там цены не будет.

А я - не знал.

- Ты Докошенко знаешь? - спросил батя.

- Знаю.

Докошенко наш сосед по дому, этажом выше живет. Мо­лодой инженер. На одном заводе с батей работает.

- Но того, какой он инженер, ты не знаешь, - про­должал батя. - А он хороший инженер. Перспективный. Ма­стером работает. И дело понимает. А сколько он получает, знаешь?

Я не знал, сколько получает Докошенко.

- Девяносто восемь. А сколько я получаю?

Это я знал. Батя получал почти в три раза больше.

- То-то и оно. И я тебе так советую - иди к нам на за­вод. Осмотришься, поработаешь. А учиться можно заочно.

Мне представился магазин спорттоваров, сколоченные из досок ящики, скрывающие новенькие красные мотоциклы "Ява-350". И продавец вместе со мной выдергивает ломиком гвозди из ящика. Я вывожу мотоцикл на улицу.

- Хорошо, - ответил я. - Я и сам думал.

- Мотоцикл купишь, - сказал батя.

Я посмотрел на него сердито. Я не люблю, когда догады­ваются о моих мыслях.

Говорят, наше время - время высоких скоростей. Только кто их ощущает? В реактивном самолете совсем не чувству­ешь движения. Сидишь в кресле, а под тобой медленно дви­жутся облака. В просветы между облаками земля прогляды­вает. Я летел на ТУ из Киева в Москву.

Поезд? Квартира на колесах. Нет даже того ритмичного постукивания на стыках рельсов, которое так мне нравилось, когда я ездил на поезде в детстве. Теперь укладывают бессты­ковые рельсы, а на вагоны ставятся какие-то новые подшип­ники и амортизаторы, так что вроде и не едешь.

Автомашина? Я обкатывал Федину "Волгу". Из-за ограни­чителя больше шестидесяти при обкатке не выжмешь. Так вот, при шестидесяти километрах в час кажется, что твоя автома­шина ползет как черепаха. Грузовики обгоняют.

Только мотоцикл. Только мотоцикл дает человеку настоя­щее ощущение скорости. Ты близко к земле, и дорога летит под тобой, и ветер бьет в лицо, и шмель, как пуля, врезается в прозрачный щиток. Мотоцикл - вот единственное средство ощутить настоящую скорость конца двадцатого столетия.

Когда я с кем-нибудь знакомлюсь, я стараюсь не называть своей фамилии. Для знакомства с девушками я даже приду­мал такую формулу: "Роман, сын Алексеев". Звучит привлекательно, непонятно и архаично. Дело в том, что наши предки - запорожские казаки - оставили нам смешную фамилию. Пузо. Роман Пузо. С такой фамилией нельзя поступать ни в театраль­ный, ни в художественный институт. Артист Роман Пузо. Худож­ник Роман Пузо. Помрешь со смеху.

В Ленинграде у меня родной дядя. Он известный человек. В День Военно-Морского Флота его всегда в газетах упоми­нают. Вице-адмирал Михаил Иванович Пазов. Так вот у него фамилия не Пузо, а Пазов. Это он еще в молодости так пе­реименовался.

Моего старшего брата Федю называют на французский лад: профессор Пузо.

Но, когда я пришел на завод, фамилия Пузо никого не уди­вила, ни у кого не вызвала улыбки. Даже наоборот - на меня смотрели не без уважения. На заводе она давно изве­стна. Это фамилия моего отца, авторитетнейшего слесаря-налад­чика.