- Я не о том - как вы провели время? Если мне не изменяет память, - хотя столько лет прошло, я могла что-то и перепутать, - вы с отцом никогда не были близки.
Об отношениях с отцом мне совершенно не хотелось распространяться. На самом деле я хотел выложить все начистоту: мол, я знаю, что случилось тридцать лет назад, и мне очень жаль, что она застукала моего отца, когда он мастурбировал на ее фотографию, в придачу вынудив ее сняться. Но правильные слова не находились, как я ни бился. Меня спас - возможно, очень некстати - звонок мобильника. Я взглянул на экран: звонила Линдси.
- Боюсь, я должен ответить.
- Разумеется.
Элисон подлила нам обоим вина, а я нажал кнопку на телефоне:
- Привет.
- Эй, на палубе! - громким и каким-то странным голосом заговорила Линдси. - Суши весла, морячок! Прими на грудь и ставь паруса! Как тебе дышится на седых волнах океана, а, скажи, старый просоленный морской волк?
- Э-э… не понял.
Последовала пауза, и затем:
- Макс, это ты?
- Да.
- Хорошо, ну и как дела на судне? Каюта удобная?
- Я не на судне. Я в Эдинбурге.
Снова пауза, более долгая и нагруженная.
- Ты… где? - Тон Линдси заметно изменился.
- Пока в Эдинбурге.
- И что же ты делаешь в Эдинбурге?
- Ужинаю со старым другом.
- Макс, - и теперь я определенно различал гневные нотки в голосе Линдси, - мы что, в игрушки играем? Тебя отправили на Шетландские острова, черт возьми!
- Знаю. Завтра я туда еду.
- Завтра? Тревор и Дэвид еще вчера добрались куда надо. Тони обернулся за один день!
- Ясно, но ты говорила, что спешки нет.
- Одно дело не спешить, Макс, и совсем другое - кататься по стране за счет фирмы, навещая всех знакомых с "Фейсбука".
Происходило что-то непонятное. Почему она вдруг накинулась на меня? Два дня назад она была такой дружелюбной, такой очаровательной. Или за это время что-то успело измениться?
- Линдси, ты в порядке? А как вообще, все в порядке? Видишь ли, по-моему, ты слегка… слегка на взводе.
Опять пауза, прерванная на сей раз вздохом Линдси:
- Все отлично, Макс. Все отлично. Только, уж пожалуйста, доберись до Шетландов и сделай все, что нужно, а потом вернись обратно. Ладно? Просто заверши начатое.
- Конечно. Завтра в пять часов я буду на пароме. Не волнуйся.
- Хорошо. Это я и хотела услышать. - Она явно собиралась попрощаться, но вспомнила еще кое о чем: - Что у тебя с видеодневником?
Стоит ли напоминать, что я почти ничего не снял, за исключением отцовского дома в Личфилде и станции обслуживания в Абингтоне?
- Все супер. Естественно, я приберегаю место для морского путешествия и самих островов. Но то, что я уже наснимал, очень даже неплохо.
- Молодец. Я знала, что могу на тебя положиться, Макс.
- Ты где? - спросил я. У меня возникло ощущение, что она звонит не из дома.
- В офисе. Мы тут с Аланом устроили совещание. Да-да, работаем сверхурочно. Просто надо кое-что… разрулить.
На этой слегка загадочной ноте Линдси закончила разговор. Пряча телефон, я обратил внимание на значок, предупреждающий, что батарейка садится, - вечером непременно перезаряжу. Тем временем Элисон изящными движениями отправляла в рот кусочки свеклы, сверкая зубами, и вопросительно поглядывала на меня.
- Это была Линдси, - объяснил я. - Из головного офиса. Следит за моим продвижением.
- Или за отсутствием оного.
Я улыбнулся:
- Каюсь, пару раз я сделал крюк. Вчера повидался с Каролиной. Впервые после того, как она… меня бросила.
- И как ты это пережил?
В кои-то веки нужное слово легко сорвалось с моих губ:
- Ужасно.
И снова Элисон дотронулась до меня, плавно, деликатно положив ладонь мне на руку.
- Бедный Макс. Давай поговорим об этом, если хочешь. Ну, о том, почему она ушла. Я кое-что слышала о твоем браке, но не уверена в правдивости этих слухов.
- Что ты слышала? От кого?
- От Криса в основном. Он говорил, что, когда вы отдыхали вместе несколько лет назад, атмосфера была… не слишком расслабляющей.
- Это правда. Отдых не задался. Все как-то сразу пошло наперекосяк. Печальное происшествие с Джо и…
- Знаю, Крис рассказывал.
- Думаю, он винит меня - в какой-то степени. Во всяком случае, с тех пор мы с ним не общаемся.
- Да, он говорил мне. - Понизив голос, Элисон спросила уже без светской игривости: - Послушай, Макс, может, вам с Каролиной удастся помириться? У всех бывают трудные времена.
- Разве?
- Ну конечно! Вот у нас с Филипом сейчас трудный период.
- Неужели? В каком смысле?
- Ну он все время в отъезде. А когда он дома, то почти со мной не разговаривает. Постоянно думает о работе. Но бизнес - все для него, и я это знала, когда выходила замуж. Это было одним из условий договора, и, полагаю, если взглянуть на мой брак с чисто материальной точки зрения, я не осталась внакладе. Понимаешь, компромиссы необходимы. Иногда приходится… приноравливаться. Почему бы и вам с Каролиной не пойти на компромисс? Ведь… вы же не изменяли друг другу, верно?
- Верно. Если бы изменяли, все, возможно, было бы намного проще.
- Тогда в чем дело?
Я хлебнул вина - точнее, осушил бокал почти до дна, - прикидывая, как объяснить Элисон, что произошло.
- Она кое-что сказала, прежде чем уйти. Сказала, что проблема во мне. В моем отношении к самому себе. Она сказала, что я себе не очень нравлюсь. А когда человек сам себе не нравится, другим людям трудно проникнуться к нему симпатией, и якобы это создает негативную энергию.
Ответить Элисон не успела, нам принесли горячее. Ей - филе солнечника с моллюсками, запеченными в раковинах, тушеным фенхелем и консервированными оливками и помидорами. Мне - оленье седло по-пертширски с глазированной свеклой и пюре из сельдерея. Мы заказали еще одну бутылку вина.
- Я не смогу вести машину, - сказал я.
- Возьмешь такси. Пора тебе отдохнуть от вождения.
- Верно.
- Кстати, а зачем тебя понесло на Шетландские острова?
И я рассказал о Треворе, "Зубных щетках Геста" и Линдси Ашворт. Рассказал о рекламной кампании "Мы заходим дальше всех", придуманной Линдси, о четырех торговых представителях, отправившихся к четырем крайним оконечностям Великобритании, и о двух призах, за которые мы вроде как соревнуемся. А затем я перескочил совсем на другое: на визит в Личфилд с целью наведаться в отцовскую квартиру и жуткую пустоту, которой встретило меня это жилище; на мисс Эрит с ее увлекательными историями и горестными сожалениями о прежней жизни, неумолимо исчезающей. Упомянул я и о странном выражении благодарности, с каким она приняла в подарок зубную щетку, - практически молча, словно не находила слов, и с необычайной торжественностью. Рассказал и о мешке для мусора, который теперь лежит в багажнике моей машины, - мешке, доверху наполненном открытками от таинственного Роджера, приятеля моего отца, и о голубой папке со стихами и прочими творениями папаши. Закончил я тем, как по дороге из Личфилда заглянул в Кендал, чтобы встретиться с Каролиной и Люси, и как планировал на следующий день сесть на паром в Абердине, и сел бы, если бы миссис и мистер Бирн не уговорили меня сначала заехать в Эдинбург.
- Знаешь, Макс, - Элисон смотрела мне прямо в глаза, - хорошо, что ты приехал, и не имеет значения, что тебя на это подвигло. Слишком давно мы не виделись, и если даже за нынешний ужин я должна сказать спасибо моим невероятно предприимчивым родителям, все равно я рада.
Я улыбнулся, не очень понимая, куда она клонит. Похоже, комментировать мой рассказ о поездке Элисон не собиралась. Кажется, она готовилась задать беседе совсем иную тональность, но передумала. Аккуратно сложив на тарелке вилку и нож, Элисон сказала:
- Мы - странное поколение, не находишь?
- Что ты имеешь в виду?
- Да то, что мы так и не повзрослели. До сих пор не отлипли от наших родителей, - для людей, родившихся в тридцатых или сороковых, такое немыслимо. Мне пятьдесят, но я через раз чувствую себя обязанной спросить у матери… разрешения, господи прости, прежде чем что-нибудь сделать. Почему я просто не живу своей жизнью? Нет, мне все еще не удалось выйти из тени моих родителей. Ты меня понимаешь? - Я кивнул, и Элисон продолжила: - Недавно я слушала передачу по радио. С участием молодых британских художников. На передаче их было трое или четверо, и они вспоминали свои первые выставки - те шумные сборища в галерее Саатчи в конце девяностых. И никто из них не поведал ничего интересного о своей работе. Все, о чем они говорили, - если не считать их бурной сексуальной жизни, как они друг друга перетрахали, - это о "шоке", который произвели их выставки, и как они волновались, что скажут их родители, когда "увидят это". "А что сказала твоя мама, а твоя?" - без устали допытывался один из них. И тогда я подумала: может, я и ошибаюсь, но, по-моему, когда Пикассо писал "Гернику" - все эти ужасы современной войны, - вряд ли его главной мыслью было: "А что скажет мамочка?" Подозреваю, к тому времени он уже перерос подобные проблемы.
- Да… у меня схожие ощущения, - подхватил я. - Взять, к примеру, Дональда Кроухерста. Когда он отправлялся в кругосветное плавание, у него уже было четверо детей, и это в возрасте тридцати шести лет! Ты права, в те дни люди были такими… такими взрослыми.
- В какие "те" дни? - поинтересовалась Элисон. Она, понятное дело, знать не знала о Дональде Кроухерсте.