8
Женщина шевельнулась рядом с ним, вздрогнув от страха, стыда, возможно, возбуждения. Он и сам был возбужден. Но ему не хотелось смотреть на нее - не сейчас. Он смотрел в угол комнаты, этой незнакомой комнаты, туда, где сходились две стены и где гнездился жаркий, душный полумрак.
Наконец она сказала: - Я… я уверена, что они не признали его виновным. Я хочу сказать… Ведь не признали, верно?
От раздражения, вызванного ее вопросом, сердце его пропустило один удар. Словно она вторгалась в страдания той ночи, в окрашенные ненавистью и любовью воспоминания Джека о той поре. Нехотя, с трудом он заставил себя вернуться к действительности - ведь с тех пор прошло одиннадцать лет, и он уже не пятнадцатилетний мальчик, он сам теперь взрослый, и ему ничто не грозит. Номер мотеля, в котором они находились, казался ему до нелепого маленьким - точно и не комната, а уменьшенный ее макет. Это никак не соответствовало тому, что он чувствовал.
- Я уверена… - продолжала женщина.
Звали ее Рэйчел - "Рэйчел из Лонг-Бича". Она сказала это между прочим, и тогда он спросил, а где это - Лонг-Бич; ему-то было все равно, просто название города показалось ему слишком уж обыденным: Лонг-Бич - длинный берег, пляжи, вода, люди с деньгами. Она сказала ему - нигде. Голос ее звучал презрительно, чуть раздраженно - Джек даже рассмеялся от неожиданности: так легко она поставила точку, отмела прошлое одним взмахом руки.
Она понравилась ему, его потянуло к ней, несмотря на серьезность и назидательность ее тона и частые взрывы смеха, казавшиеся ему несколько деланными. Но он не винил ее или других девушек за то, что они такие - на грани истерики…
С тех пор прошло уже шесть-семь часов. Джек и женщина полулежали-полусидели, прислонившись к шаткому изголовью кровати. Оно было из какого-то странного синтетического материала - не дерево, но и не картон, потверже фанеры, скорее как прессованная стружка с рисунком под дерево. Стены и потолок комнатенки были обшиты дешевыми панелями, подделкой под сосновые доски, на которых попадались даже свищи. Джек подумал было, что это настоящая сосна, хотя ему бы не следовало обольщаться, а теперь он огорчился, проведя по стене рукой. Только тут он понял, что обшивка стен была явно не чем иным, как прессованной стружкой.
- Ну, я немного знаю про карьеру Марвина Хоу, - задумчиво произнесла женщина. - Поэтому я уверена, что он не проиграл дело, не позволил, чтобы его клиента обвинили в предумышленном убийстве.
- Ты уверена? - спросил Джек.
- Нет, до конца не уверена, - сказала она.
Она слегка подвинулась, вытягивая из-под себя что-то - простыню: она была вся мятая, и влажная, и совсем тонюсенькая от слишком частой стирки и отбеливания. Неужели можно как следует отстирать простыни и полотенца в таком месте, подумал Джек, неужели можно сделать их снова белыми и чистыми? Или хотя бы убить микробы, оставшиеся после предыдущих постояльцев, проведших здесь ночь? На полу возле ванны валялось единственное ручное полотенце, оно было теперь в пятнах от губной помады Рэйчел, а раньше Джек вытирал им лицо. Его взяла досада оттого, что она мажет губы: он терпеть не мог женщин, которые употребляют губную помаду или подкрашивают лицо. Ведь Рэйчел-то на самом деле не из таких.
- Ты так и не расскажешь мне, как все было? - спросила она.
- А ты догадайся.
Ему нравилось, как выглядят их ноги, лежавшие рядом, по-товарищески, - его ноги и ноги Рэйчел. У нее пальцы были длинные и тонкие, у него - толще, шире и на двух больших пальцах, опухших, посинелых, поломанные ногти. Это от дешевых ботинок, которые он купил в Детройте, однако продолжал носить. Слишком он был упрямый, чтобы их выкинуть.
- Самое большее, что ему могли предъявить, - убийство со смягчающими вину обстоятельствами. И это в худшем случае, - нерешительно произнесла она. Она закурила новую сигарету и глубоко вдохнула в себя дым, словно это могло придать ей силы; еще вчера на вечеринке он заметил, что она очень похожа на него - вот так же вдыхает в себя дым, точно это чудодейственное, укрепляющее средство, подзарядка, подзарядка энергией. Она была очень похожа на Джека - такая же смелая и самоуверенная, и, однако же, нервная, беспокойная. Он совсем не знал ее, даже фамилии не знал. И все же в общем-то знал.
- Или непредумышленное убийство, - сказала она.
- Самое большее? Ты так думаешь?
Она молчала. Он чувствовал, как она взвинчена, готова схлестнуться с ним в споре.
Последние двое суток, должно быть, изрядно измотали ее, а последние несколько часов, проведенных с Джеком, довели почти до истерики, и, однако же, она по-прежнему говорила вот так с Джеком, стремясь заставить его рассказать о себе, даже поспорить с ним. Точно, споря, она могла что-то изменить в том, что, он знал, было правдой! Ему это нравилось - ее своенравие. Он редко встречал такое качество у женщин - разве что у мужчин вроде него самого.
- Он заставил тебя соврать, верно? - чуть ли не ласково заметила она.
- Нет. Я не соврал.
- Нет?
- Нет. Я не лгу, - повторил Джек с раздраженным смешком.
- Он тебя загипнотизировал? Говорят, у него есть такой дар… верно? - не без издевки поинтересовалась Рэйчел.
- Я сам себя загипнотизировал, - сказал Джек.
- В таком случае это тебе отлично удалось.
- Да, мне это отлично удалось.
- Влюбился в собственный голос… Но знаешь, он стоит того, твой голос, - сказала она. Он с удивлением взглянул на нее и увидел, как сверкают ее потемневшие глаза, чуть затуманенные усталостью, но все же ясные, как и его собственные. - Так сработало? Тебе удалось вытащить отца?
Джек заметил, что пальцы его дрожат - даже сейчас, хотя с тех пор прошло одиннадцать лет! Но он был уверен, что Рэйчел не могла это заметить. Он сказал: - Да.
- О-о?.. Ты хочешь сказать, его оправдали?
- Признали невиновным, - сказал Джек.
А пальцы все дрожали, и в коленях чувствовалась слабость.
- Невиновным, - повторила она. - Так. Бог ты мой, как повезло! То есть, я хочу сказать… да, Господи, да… Значит, он снял твоего отца с крючка? Добился полного оправдания?
- Отец был признан невиновным по причине временного помрачения рассудка, - сказал Джек. Он чувствовал легкое возбуждение, но возбуждение очень приятное, словно только что заново пережил тот момент, когда старшина присяжных огласил вердикт. Да, в вердикте было сказано - невиновен. Это значило, что он невиновен.
- Ну и умен же этот мерзавец! - медленно, с восхищением произнесла Рэйчел. - Значит, сумел-таки всех провести - я имею в виду Хоу! Сумел: посадил на скамью подсудимых мертвеца, признал его виновным и сумел всех провести!
Джек рассмеялся.
- Но до чего же вам повезло - тогда, в ту пору, они, по-моему, других вердиктов, кроме самых суровых, не выносили.
- И сейчас так же, - сказал Джек. А вот в тот день вынесли. Присяжные отсутствовали семнадцать часов - семнадцать часов… а когда вернулись в зал, все мы были как выжатый лимон, женщины-присяжные еле держались на ногах и сам Хоу, казалось, вот-вот рухнет. Но тут старшина объявил вердикт - он был такой славный старикан, все менял костюмы: у него их было два - серый и коричневый, - к концу суда я знал назубок гардероб каждого из них. Так вот, в тот день на старикане был серый костюм, очень нуждавшийся в чистке. И он так храбро, таким красивым голосом объявил нам добрую весть: "Невиновен". Вот так-то.
Однако Джек отлично помнил свой невыносимый ужас, как билось сердце, как стучало в голове, ток крови в теле - слишком много всего навалилось. Люди не должны переживать такие минуты. Виновен или невиновен, убийцы или их жертвы, их дети, их обвинители, их защитники - как все это больно ранило, какой это был ад!
- А потом что сталось с твоим отцом? - участливо спросила Рэйчел.
- Лечился у психиатра время от времени, но ведь он сумасшедшим-то не был, и в лечебницу его не брали, - сказал Джек. - Вся беда была в том, что история попала в газеты и он стал этакой местной знаменитостью: дело вызвало сенсацию в Детройте - о чем я в ту пору в общем-то не знал - из-за Стелина. Стелин ведь был хорошо известен, у него было такое множество друзей. Однако ни один из его друзей не попал в число присяжных. Все же моим родителям пришлось оттуда уехать. Они очень долго не могли продать дом, потому что люди приходили просто поглазеть, точно в воскресный день открытых дверей. Наконец родители продали дом какому-то мошеннику-агенту, торговавшему недвижимостью, за полторы тысячи долларов и переехали на другой конец города, где, они думали, никто их не знает. Правда, отец все равно не выходил из дома. Да и мать почти не высовывала носа на улицу… Это были люди конченые, состарившиеся, они так и не смогли в себя прийти. Отец стал очень религиозным и очень покладистым, он не пил - просто сидел на заднем дворе, греясь на солнышке, и читал газеты - ничем другим долгое время не занимался. Умер он, когда я учился на первом курсе юридического факультета, - первый же инфаркт и прикончил его.
Она дотронулась до его руки.
- Это редко бывает, - не очень ловко заметила она. - Я хочу сказать… чтобы первый же инфаркт… был роковым.
- Так и мне говорили.
- Но Бог ты мой, как же всем вам повезло. Уже одним тем, что вы заполучили Хоу, добились того, что он взялся за ваше дело. Это ведь было в начале пятидесятых, он тогда только начинал, да?