Но порой ей не удавалось придать себе достаточно счастливый вид. И тогда мать, помявшись, спрашивала: - Элина, что-нибудь не так?.. Ты больна?
- Нет.
- Тогда почему ты такая мрачная? О чем ты думаешь?
- Ни о чем.
- Нет, думаешь, душенька, конечно же, о чем-то думаешь, это что, секрет или что-то такое, чего я не должна знать? Что меня не касается?
- Нет…
- Это что-то такое, Элина, о чем ты не должна думать? Признайся же.
- Нет…
- У тебя иной раз бывает такой замкнутый вид, - есть такой цветок, нарцисс, очень себялюбивый цветок, - задумчиво говорила Ардис. - Лучше скажи мне, что не так, прежде чем уйдешь в школу. Я не могу выпустить тебя из дома с таким выражением лица.
Элина молча смотрела на еду, лежавшую у нее на тарелке.
- Ты же должна понимать, что значит иметь работу, особенно такую, какой мы с тобой занимаемся, - говорила Ардис. - Тысячи женщин… тысячи, миллионы девочек завидуют нам. Хоть это-то ты знаешь? Так о чем же ты думаешь?
Она пригибалась к Элине и внимательно вглядывалась в нее, точно хотела увидеть, что творится в голове у дочери. Как бы шутливо, а на самом деле озадаченно, поднимала брови, точно изо всех сил старалась проникнуть взглядом ей под черепную коробку.
- Я ведь могу прочесть твои мысли, я слышу, о чем ты думаешь, - говорила она. - Так что лучше перемени пластинку. Стань поумнее. Ведь не всегда рядом будет мама, которая сможет кормить тебя и заботиться о тебе. Что, по-твоему, такое наш мир? Отнюдь не детский сад!
По всей гостиной - на стенах, на полочке лжекамина, на столиках, во всех углах - были фотографии Ардис: стройная и элегантная, то с гладкими, то с взбитыми волосами, то с прической под мальчика, то дама с локонами до пояса; Ардис - тянущаяся за манящим цветком, до которого никак не добраться; Ардис - так забавно жующая длинную соломинку с одного конца, в то время как лошадь жует ее с другого; Ардис - величественно восседающая за металлическим резным столиком, очень прямая, в платье из органди и белых туфлях на среднем каблуке, с белой широкополой шляпой в руках. Но самой главной фотографией, которая принесла Ардис больше всего денег и привлекла наибольшее внимание, была та, что стояла на камине: Ардис и Элина вместе; Ардис, улыбающаяся фотографу, - зубы и волосы блестят, глаза сияют задором и здоровьем, - нагнулась и обнимает свою дочь Элину, маленькое чудо, а та смотрит в аппарат слегка удивленными глазами и застенчиво улыбается. На матери и дочери - одинаковые платья в горошек и белые перчатки; волосы у них одинаково золотистые - Ардис ради этого случая надела парик, парик такого же цвета, как и ее природные волосы, - и у обеих одинаково гладкая кожа. Снимок был сделан для рекламы крема; под ним четкими черными буквами шла надпись: МОГЛИ ЛИ ВЫ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО ВАША КОЖА СТАНЕТ ТАКОЙ ЖЕ ГЛАДКОЙ, КАК У ВАШЕЙ ДОЧЕРИ?
Эта фотография больше всех других нравилась мистеру Карману. В первый раз, когда он увидел ее, - а это было, когда он впервые зашел к ним в квартиру, - он взял ее в руки, долго смотрел, затем поднес к окну, чтобы разглядеть получше, и тихо прошептал: - Прелестно… Прелестно…
- Да, - согласилась тогда Ардис, - мне она самой нравится.
- Мать - и дочь. Да. Безупречно. Здесь так ясно, что вы на самом деле мать и дочь, а не чужие люди, которые позируют перед аппаратом, - сказал он. Еще какое-то время поглядел на фотографию. Лицо его приняло строгое, благоговейное выражение. - Удивительно, просто чудо, - странным, не своим голосом произнес он, - как плоть облепляет кости… образуются углы, а кожа натянута… и в результате - такая красота… такая поразительная красота, что даже боязно смотреть.
Ардис молчала.
- И никакое знание тут не поможет, - продолжал мистер Карман. - Не в состоянии помочь…
Сиди неподвижно. Вот так. Не шевелись. Не моргай. Будь умницей, будь умницей. Так. Отлично.
Ардис похвалялась фотографам, их помощникам и другим моделям, что у Элины - природный дар: она может целых полчаса сидеть под ярким светом, ничего не видя, не двигая ни единым мускулом лица, даже не дергая носом, почти не дыша, - настоящая куколка.
- Ты действительно куколка, - соглашались люди.
Мужчины сажали ее на стулья, наклоняли ей голову, пальцами раздвигали губы в улыбке, оставляли ее с этой улыбкой, возвращались через несколько минут и все переделывали, их серьезные, насупленные лица придвигались совсем близко к ней и, однако, не близко. Она чувствовала их близость и все же по-настоящему не чувствовала. Что-то разделяло их, они ей не угрожали. Даже свет не жег ей глаза.
Куколка.
Однажды после долгой съемки, закончившейся только к вечеру, какой-то мужчина повел Ардис и Элину вниз, в ресторан, - там было темно, и Элина ничего не видела. Она обо что-то споткнулась. Заморгала, глаза у нее заслезились - она ничего не могла с этим поделать, и ей стало очень совестно.
- Что с тобой? - вдруг спросила Ардис.
Она и тот мужчина оба остановились и смотрели на Элину.
- У нее глаза слезятся, - сказал мужчина.
- Да нет, ничего, - сказала Элина.
Они сели в уголке. Было очень темно, свет был мягкий. Правда, по стенам этого большого, похожего на пещеру зала горели огни, но свет был мягкий, расплывающийся, неяркий.
- Почему ты так моргаешь? - спросила Ардис.
- У нее, наверное, глаза болят, - сказал мужчина.
Элина молчала. Она ждала. Через несколько минут мать забудет про нее, отвернется, - на это она и рассчитывала. Но Ардис почему-то обняла Элину за плечи, так нежно, и принялась рассматривать ее глаза. Элина была очень смущена, потому что тот мужчина, совсем чужой, смотрел на них.
- Ну-ка скажи мне правду, душенька. Ты хорошо видишь?
- Я не знаю.
- Глаза не щиплет?
- Немножко. - Она не пыталась высвободиться из объятий матери, хотя ей и хотелось. Ей хотелось сказать и матери, и этому мужчине, что все у нее в порядке, что это просто так. Неприятно ведь, когда тебя так разглядывают.
- Элина, ты должна была сказать там, в студии, если свет жег тебе глаза, - сказала Ардис.
Элина не знала, что отвечать. Она чувствовала в голосе матери что-то необычное, таким тоном Ардис не говорила, когда они бывали одни; не говорила она так и при мистере Кармане - значит, все дело в этом мужчине. Поэтому Элина и не знала, что мать хочет от нее услышать.
- Как только ты почувствовала, что у тебя защипало глаза, ты должна была сказать мне, - продолжала Ардис.
- Извини, - сказала Элина.
- Ты умница, что сидишь так смирно, - сказала Ардис, - но, если это еще раз случится, ты тут же должна мне сказать… Если… если, конечно, ты не вздумала стать плохой девочкой и не работать завтра… В этом причина, Элина?
- Нет.
- Ты хотела, чтобы у тебя заслезились глаза, чтобы они стали красные, некрасивые и ты завтра не могла работать?.. Элина, говори правду. Это так?
- Нет, - с несчастным видом сказала Элина.
Ардис посмотрела на мужчину. И безвольно уронила руки на стол.
- Иной раз я просто не в состоянии с ней справиться, я не могу ее понять. Она очень скрытная для своего возраста. По-моему, она строит из себя дурочку, просто чтобы не работать. Элина, душенька, скажи лучше правду. Неужели ты действительно такая дурочка, что целый час смотрела на юпитеры и молчала? И ты хочешь, чтобы я этому поверила?
Элина собралась извиниться, но никак не могла произнести нужных слов.
- Ну? - сказала Ардис.
- Я…
- Ты хочешь, чтобы я поверила, будто девочка твоих лет может довести себя, по сути дела, до слепоты и ничего не сказать? Хочешь, чтобы я этому поверила? О, Господи, - вздохнула Ардис. Элина ждала. Глаза у нее жгло от стыда. Через некоторое время Ардис принялась рассказывать мужчине о том, как трудно приходится Элине в школе: - …просто не знаю, что с ней будет… - и о том, как трудно приходится ей, разведенной женщине, женщине, на всю жизнь обреченной нести ответственность за ребенка: ведь муж бросил ее и алиментов не платит. - Он настоящий уголовник, его ищут в полудюжине штатов, с таким человеком и нормального-то ребенка не вырастишь. - Мужчина принялся утешать ее, и голос Ардис постепенно зазвучал мягче: Элина сразу почувствовала, как все изменилось. Ардис сказала: - Но… в общем-то… я не могу жаловаться, верно? Она, право же, настоящая куколка. Такая миленькая. Вы когда-нибудь видели, чтобы девочка в ее возрасте была до такой степени профессиональна - это же прирожденная модель. Будто маленькая взрослая, верно?.. Просто удивительно, как она старается не показывать своих чувств и не плакать, даже если ей больно. Я бы так не могла. Я иной раз даже думаю, да чувствует ли она боль, как другие дети…
Мужчина сказал ей - Вас надо заключить в золотую рамку. - И она смеялась, смеялась.
Потом сказала - И навсегда?..
И навсегда - сказал мужчина.
А она смеялась.
Мистер Карман сцепил руки на животе и сказал, что это серьезно: жизнь - штука серьезная; всем людям - а особенно ребенку - нужна упорядоченная жизнь.
Ардис рассмеялась.
- Но я говорю серьезно, - возразил он. - Я говорю не просто так… Вы должны подумать о вашей девочке, если не думаете о себе.
- Подумать о ней! - воскликнула Ардис. - Как будто я думаю о чем-то другом…