С ведерком она перебралась через садовый забор, да что - перебралась, перелетела через него и пропала в березовой приколодезной роще.
- Там цапля стоит, - зачем-то бросил ей вслед Ковригин.
Ковригин, успокоившись, вычитал гранки, удивился нынешней деликатности Дувакина, правка того была техническая, ехидными замечаниями поля он не позолотил, отнесся к тексту даже и без мелких издевок. А мелкие-то издевки Дувакина, кстати, выходили обычно самыми обидными.
Великодушным и добродетельным вельможей, возможно перечитавшим накануне творение Гаврилы Романовича Державина, восседал сейчас в Москве редактор Дувакин. Ковригин схватил было сотовый телефон, но рядом с ним, гремя ведерком, возникла Лоренца.
- А говорил, что нечем кормить! И цапли уже никакой нет! Где у вас накрывают на стол?
- На кухне… - пробормотал Ковригин.
- Ну хотя бы и на кухне! - вскричала Лоренца. - Ну хотя бы и в этом скособоченном сараюшке! Хотя бы и рядом с газовой плитой! И выставляй обещанные напитки!
- Вы же… ты же за рулем! - встрепенулся Ковригин. - А Дувакин ждет к вечеру.
- Не бери в голову! - захохотала Лоренца.
И действительно, в голову в ближайшие часы Ковригин ничего не брал, если не считать закусок и напитков. К коньяку и ликеру, пошедшим в сопроводители моллюсков, неизвестно зачем преодолевших Оку (поездом, что ли?) и поперших через ковригинский сад-огород на Москву, был вынут из морозилки и литровый "Кузьмич", из-за чего предстояло пострадать бедолаге Рубенсу.
В холодильнике Ковригина не нашлось лимона, что Лоренцу расстроило. Впрочем, по её вкусам, к улиткам первым делом требовались сливочное масло и укроп, масло имелось, охапку же укропа доставили с грядки. Не лишними оказались майонез и уксус. Порадовала Лоренцу и предоставленная ей серебряная ложка, пусть и чайная. В соус Лоренца определила два сырых яйца, слава Богу, коробка яиц была закуплена накануне, "Ради опыта, - приговаривала Лоренца, взбалтывая яйца, - ради опыта!" Ну, ради опыта так ради опыта, нам не жалко…
И началось пиршество. То есть пировала Лоренца, с шумом, с восторгами, а Ковригин, хотя и попивал (под грибы), сидел при ней наблюдателем. А когда Лоренца, отлучив отдел серебро, схватила нож и столовую ложку и ими стала добывать деликатес, а потом и с неким хлюпающим звуком вычмокивать остатки улиток из раковин, Ковригин не выдержал и сварил молочные сосиски, показавшиеся ему, впрочем, отвратительными. Отвращение пришлось снимать полным стаканом "Кузьмича". Лоренца же, может, из-за Кузьмича, а может, и по какой иной причине, несмотря на её чмоканья, отвращения у него не вызывала. Напротив… Женщина сидела рядом с ним своеобычная. Очень может быть, что и своевольная. А это Ковригину было по душе. Расцветка её (зелеными были не только глаза Лоренцы, кстати, они лишились полнолунной круглости, по хотению Лоренцы или сами по себе, но зелёными были и её ресницы, брови углом, тени на веках, помада на чуть припухлых губах жаждущего рта, "да он расходится у неё дальше ушей…") сейчас нисколько не раздражала и не удивляла его. Виделась она азартным животным, самкой несомненной, скорее всего из хищников. В своем чавкающем удовольствии и урчании она не только не порождала в Ковригине неприятные чувства и тем более - позывы к тошноте, а, пожалуй, даже радовала его и вызывала возбуждение, напоминавшее о том, что и он самец.
- Ах! Все! - вырвалось из Лоренцы, и отрыжка заполненных желудка и пищевода подтвердила её удовлетворенное ходом жизни состояние. Она живот погладила, крякнула и, снова не сдержав отрыжки, произнесла: - А ты, Ковригин, халтурщик…
- То есть как? - удивился Ковригин. - Почему я халтурщик? И в каком смысле?
Лоренца зевнула. Сказала:
- Небо затягивает. И холодает. Как бы заморозки не случились. Ты бы печку протопил.
- Протоплю, - хмуро сказал Ковригин. - Хотя и не вижу в этом нужды. Так почему я халтурщик?
- О Рубенсе сочиняешь. В компьютер перегоняешь текст. А у самого на столе книги разложены и тетради с выписками из других книг. То есть ты обыкновенный компилятор. Сдираешь у других.
- Ты недавно в журнале?
- Ну, типа того…
- Ты о Рубенсе слышала?
- Слышала, слышала… У меня у самой… В одном из домов висит Рубенс… "Леда и лебедь"…
- Тот, что ещё вчера висел в Дрездене?
- В Дрездене - копия! - возмутилась Лоренца. - У меня оригинал.
- Ну, понятно, - кивнул Ковригин. - Поздравляю Дрезден. А об открытии Америки ты что-нибудь знаешь?
- Ну, знаю, знаю… - капризно произнесла Лоренца, будто отмахиваясь от Ковригина. - Училась не в самом худшем вузе. Колумб там и тра-та-та…
- Судя по твоему выговору, училась ты в Сорбонне. Или в Гейдельберге. Так надо понимать.
- Увы, Сашенька, училась я на станции Трудовая Савёловской железной дороги. Во Всероссийском институте Коневодства, в народе - ВГИК.
- А я по бабке с дедом - яхромский! - обрадовался Ковригин. - От Трудовой километров десять к северу. А ты, стало быть, внучка маршала авиации. В Трудовой - их дачи.
- Ну, типа того, - икнула Лоренца. - Ты дрова для печки волоки.
- Чего же ты не приехала ко мне на кобыле или хотя бы на белом коне?
- Кобылы курьерам не положены, - сказала Лоренца.
- Каким курьерам? - удивился Ковригин.
- Не бери в голову, - сказала Лоренца. - Беги в сарай за дровишками.
Ковригин сбегал. Лоренца перешла в дом, к печке, прихватила с собой бутылку коньяка "Золото Дербента" и, зажав ноздри пальцами, боролась теперь с икотой.
- У тебя только одна комната будет прогрета, - сказала Лоренца. - А в ней один приличный диван. Придется тебе спать на полу у печки. Или со мной на диване. Если не побрезгуешь.
- Посмотрим, - проворчат Ковригин. - А что это ты зажимаешь ноздри?
- Задерживаю дыхание. До двадцати двух. И икота обязана пропасть. Или перейти на Федота. Совет тренера. Я ведь долго и всерьез занималась плаванием.
- Плавала, наверняка, брассом?
- Почему брассом? Кролем! Я крольчиха. Мы - братцы и сестры кролики.
- Ну значит, - сказал Ковригин, разжигая дрова, - Колумб там и тра-та-та? А дальше что?
- Колумб Америку открыл, чтоб доказать земли вращенье. И дальше - всякая чушь. Знаю, знаю, - поморщилась Лоренца, - вовсе он и не собирался открывать Америку, а из-за поганых турок, захвативших Константинополь с проливами, поперся в Индию обходным путем за какими-то пряностями и кореньями, то ли за гвоздикой или за ванилью, будто без них за столами был бы ущерб аппетитам…
- Бедный Колумб, - вздохнул Ковригин. - А он так и умер, не узнав, что "морем мрака" добрался не до Индии. Одна из радостей сухопутно-преклонных лет адмирала в Испании состояла в том, что ему дозволили передвигаться не на лошади, а на муле, его мучала подагра, и взбираться на мула было легче, да и трясло меньше. Королевские милости. Ты вот училась на коневода или на производителя колбасы "казы", а наверняка не знаешь, что в ту пору в этих двух Лже-Индиях лошади не водились.
- Не знаю, - зевнула Лоренца. - Может, и знала, но забыла… Ну и что?
- Да ничего, - сказал Ковригин.
- Спасибо за лекцию, - сказала Лоренца. - Ты меня занудил. И вроде бы захорошел, языком еле ворочал. А тут тебя понесло как по писанному. Чегой-то ты протрезвел? Под одеяло надо лезть. А ты полез на кафедру. К чему эта лекция?
"И действительно, - спохватился Ковригин. - Что это со мной? Ведь и вправду хорош был, а теперь как протертый тряпкой хрусталь. Неужели она меня так раззадорила и раздосадовала своим "халтурщиком"? Неужто меня так задело мнение какой-то заезжей Лоренцы Шинель?"
- Подожди с одеялом, - сказал Ковригин. - Печка должна отдать тепло. Ты меня сама завела. А с Рубенсом случай такой. Сложилось понятие "Нидерланды во времена Рембрандта". Нидерланды-то тогда процветали. А кто был Рембрандт? Никто. Поставщик товара для заполнения пустот на стене в доме бюргера. Кустарь из гильдии художников, многие члены которой, даже такие, как Хальс или Рейсдал, кончали жизнь в богадельнях. Маляр. Из тех, кого поджидали удобства долговой ямы. Ремесленник, ничем не значительнее кузнеца, красильщика тканей, и уж куда мельче сыродела или торговца тюльпанами. Это теперь мы охаем: Рембрандт, малые голландцы, миллионы долларов, нет им цены! А тогда была цена. Не дороже обоев. Понятно, я тут всё упрощаю… Рубенс был из Фландрии, Фландрия же входила семнадцатым штатом в Нижние земли. Что его подвигало в дипломаты, а по сути и в разведчики - тщеславие, желание вырваться из круга ремесленников в люди знатные, в аристократы, или жажда больших денег и большего почитания? Я пытаюсь понять и истолковать его жизнь, опять же по разумениям нынешнего московского обывателя, мне это необходимо… Может, для тебя это всё халтура, но иного я пока не умею… А для кого-то мои суждения могут оказаться и интересными… Впрочем, с чего бы и на какой хрен я вдруг принялся оправдываться перед тобой?
"Да ведь это не перед ней я оправдываюсь, - подумал Ковригин, - а перед самим собой… Она-то, поди, уже дремлет. Или даже дрыхнет. Эко я опасно и необъяснимо протрезвел. Фразы вывожу складно. Будто держу в голове всё своё сочинение. Нет, надо сейчас же обуздать себя "Кузьмичем"".
И взялся обуздывать.
- Оправдания твои были лишние, - услышал он, глаза Лоренцы были открыты. - А я о тебе знаю и нечто уважительное. Мне приходилось иметь дело с некоторыми твоими знакомыми.