Как только Ковригин подошел к калитке, дверцы автомобиля открылись, из передней вырвалась молодица непонятных пока Ковригину лет, из задней выполз Кардиганов-Амазонкин с утренней папкой в руке. Молодица была в экстрим-прикиде или сама экстрим, Амазонкин, обычно важный, с шеей-перископом, отчего-то ужался, измельчал, шею же свою, ставшую черепашьей, втянул в панцирь.
- Вот, Александр Андреевич, - Амазонкин, будто дворецкий, из смирных и напуганных, хозяину замка, доложил Ковригину: - Я стоял в раздумьях у ворот… Троицких… а подъехал лимузин, и я помог товарищу найти ваш участок…
- Спасибо! - резко сказала молодица и взмахнула рукой в сторону Амазонкина, то ли и вправду благодарила его, то ли давала понять: "Брысь!".
Амазонкин, ещё более измельчав, кавалеристом кривя ноги, засеменил восвояси.
Молодица повернулась к Ковригину.
- Вы Ковригин?
- Ну, я…
Молодица выглядела то ли рокером, то ли байкером. И может, и парашютисткой из ступинских рекордсменок, выписывающих в небесах кренделя и поздравительные слова. Ковригин в этом не разбирался. Во всяком случае, не хакером. В черных кожаных штанах (с кошачьим подбоем - было добавлено позже), с заклёпками, с наборами металлической фурнитуры, с зимними, давосскими очками, сдвинутыми на высокий загорелый лоб ("Ба, да лоб-то выбривали, как во Флоренции при Данте! Но тогда пилинг проводили с помощью деревянной или стеклянной лопатки, вот и брови у неё выгнуты углом… - подумал Ковригин. - Но что пристал ко мне этот Данте?") Пожалуй, куртка гостьи с красными клиньями из какого-то ноу-хау или нано материала все же более соответствовала воздушным видам спорта.
- Я от Дувакина, из журнала. Привезла вам… И она протянула Ковригину руку:
- Лоренца Шинель.
"Вот отчего Данте-то возник, - подумал Ковригин, - с его флорентийками… И вообще с Флоренцией…"
- Вы новая сотрудница? - спросил Ковригин.
- Типа того… - кивнула гостья.
- Вот ведь сидишь в лесу, - завздыхал Ковригин. - А о самом интересном узнаешь позже всех… Так как, как вас именовать?
- Лоренца Шинель… Шинель - это фамилия моего последнего мужа. Вы, наверное, о нем слышали…
- Может, и слышал… Вроде бы очень богатый… Что-то там по лекарствам… - изобразил напряжение мысли Ковригин. Не помнил он никакого Шинеля…
- Был.
- Был? С ним что-то случилось печальное?
- Был очень богатый. До развода. А теперь уверяет, что его обобрали. Молчал бы. Не лезть таракану на ржаную лепешку… Свою визитку я вам оставлю. А теперь давайте перейдем к делу.
Из автомобиля был доставлен бумажный пакет с физиономией Клио, будто эту Клио кто-то наблюдал и помог криминалистам с Петровки сотворить её словесный портрет. Впрочем, Клио на пакете имела и фигуру, а потому и могла протянуть руку расположенному к сюжетам истории читателю. Лоренца приволокла и картонную коробку, основательно перетянутую лентами скотча.
Бумаги из пакета было велено прочитать немедленно, а с макулатурой из коробки можно и не спешить, распечатать её хоть бы и завтра…
- Долго вы меня искали? - из вежливости спросил Ковригин.
- А чего было вас искать? - удивилась Лоренца. - У меня лоцманом или штурманом сидел этот утконос, "сейчас - направо, теперь - налево"…
- Это здесь, - сказал Ковригин. - Обычно, начиная с Симферопольского шоссе плутают в поисках нашего поселка…
- И тут никаких забот, - сказала Лоренца. - У меня же был ваш адрес. Вот он: "Чеховский район. Урочише Зыкеево. Садово-огородное товарищество издательства "Перетрут"…
- "Перетруд", - поправил Ковригин. - Все, что могли, давно перетерли…
- Ну, "Перетруд"! - чуть ли не обиделась Лоренца. - Какая разница!
- Урочище Зыкеево… - пробормотал Ковригин.
- Ну и что? Вы, я вижу, будто бы взволновались отчего-то. Забыли, что ли, что проживаете в Урочище Зыкеево?
- Забыл, - сказал Ковригин. - В каких-то бумагах видел это название… Но забыл…
- И что же в нем такого особенного, чтобы волноваться-то? Урочище и урочище. От того у вас и сырость. Небось, клюкву можете разводить и морошку. И в Зыкееве никакой странности нет. Один из моих мужей был Зыкеев… Утонул…
Позже, в Москве, Ковригин заглянул в Даля и был отчасти разочарован. "Урочище" оказалось производным от занудливого слова "урок" и употреблялось землемерами при межевании. То есть какой-то Зыкей мог быть наделен урочищем. Впрочем, тут же Ковригин посчитал, что именно их урочищу с оврагом свойственны сырость, мрачность затененности, туманы, а страшный и лохматый Зыкей вполне может соответствовать леонихской легенде.
Тогда же вблизи Лоренцы он все повторял:
- Урочище Зыкеево…
- Чего вы бормочите! - возмутилась Лоренца. - Вы бы лучше накормили девушку. Вчера в каком-то ресторане, не помню каком, но с немцами, в меня насовали одну спаржу. И у меня сегодня ноги тонкие.
- Чем же мне вас накормить-то? - растерялся Ковригин. - Суп из концентрата - горох с копченостями. Сосиски…
- Сосиски! - рассмеялась Лоренца. - Соя в резинке… За безопасный секс…
- Ну, не знаю… Картошку могу отварить. Свежая… К ней - грибы жареные. Норвежскую селедку открою. Или банку горбуши… А напитки есть всякие - и коньяк, и ликер, и херес массандровский, и рейнское вино… Вот это есть…
Водка и пиво не были упомянуты Ковригиным ради соблюдения собственных интересов.
- Рыбу не ем. Противна организму. От напитков не отказалась бы. Но за рулем. А вам надо поспешить с вычиткой. Вот яблок, вижу, у вас видимо-невидимо. Яблоки ваши для начала я и откушаю. А что вы на меня так смотрите?..
- У вас глаза… - пробормотал Ковригин.
- Малахитовые, что ли? Как у хозяйки Медной горы? Так это линзы. На нынешний случай. А на другие случаи у меня имеются линзы и фиолетовые, и антрацитовые, и малиновые. Делов-то!
- Нет, я про другое… - сказал Ковригин, смущаясь, будто бы проявляя бестактность. - Они у вас идеально круглые. Как монеты… Как спутник наш в ночь полнолуния… Я таких не видел…
- Чепуху вы какую-то городите! - Лоренца, видимо, рассердилась, очки со лба спустила на малахитовые глаза. - Они что, некрасивые?
- Красивые, - сказал Ковригин. - Но… своеобразные… Будто буравят что-то. В природе. Во мне.
- Ладно, успокойтесь, - произнесла Лоренца, голос у нее был низкий, полётный, коли б имела слух и прошла выучку, могла бы при советах Дзефирелли жрицей Нормой пропеть слова заклинаний. - Бабу голодную ублажить не можете, так скорее разбирайтесь с бумагами. А я пойду к вашим яблоням. Полнолуние-то, кстати, сегодня.
Но ноги удержали Ковригина на месте. Минуты две он стоял и наблюдал за новой сотрудницей журнала "Под руку с Клио". "Самостоятельная дама, дерзкая, - думал Ковригин. - Такие склонны к авантюрам. Небось и впрямь с ревом гоняет по ночам на своем "харлее" или "ямахе", будоража добродетельных москвичей…" Банальные соображения "на кого-то из знакомых она похожа, где-то я её видел раньше" - в голову Ковригину не приходили. Нет, не видел, нет, не похожа. Но угадывалось в ней - в облике её, в движениях её тела, в её жестах умеющей повелевать - нечто предполагаемое в бытии, нечто обязательное и неизбежное в развитии сущего, с чем Ковригину пока не доводилось встречаться, но что ему ещё предстояло ощутить или даже познать. От этого рождалось беспокойство и оживали подпольные желания.
А слова "бабу голодную ублажить не можете" вызывали у него теперь и досаду…
4
Не успел Ковригин на террасе прочитать записку Дувакина ("А ничего, ничего оказывается у тебя текст-то, и ощущается в нем твоя сверхзадача, есть у тебя, видимо, секретец, и раскрытием его, надеюсь, ты ещё обрадуешь наших читателей. Бог в помощь! А теперь гони Рубенса!"), как из-под яблонь раздался торжествуюший крик. Можно даже сказать, и не крик, а вопль, чуть ли не животного, и в нем были не только торжество, но и восторг, и будто бы утоление страсти. А через секунды на террасу влетела Лоренца с тремя здоровенными улитками в руках.
- Виноградные! - вскричала Лоренца. - Виноградные улитки!
- Не мешайте! - поморщился Ковригин. - Ну, улитки. Ну и что?
- Виноградные улитки! - не могла успокоиться Лоренца. - Они вкуснее, они сладостнее устриц!
- Ну и ешьте их на здоровье! - высказался Ковригин в раздражении. - Если вам они милее сосисок! Если те для вас - и не сосиски вовсе, а соя в презервативе!
Сам не зная отчего, Ковригин выступал теперь правозащитником своих съестных припасов.
- Откуда они в вашем саду? - волновалась Лоренца. Ковригин принял из её рук улитку на обозрение.
Пальцы гостьи были холодные. Лоренца будто бы оценила его ощущения, и от пальцев её тотчас пошел пар. Улитка была раз в пять крупнее обычной пожирательницы грибных шляпок и листьев капусты, откормленное тело её вываливалось из хитинового рога раковины.
В одной из своих поездок Ковригин попал на берег Западной Двины в немецкий некогда, а потом - еврейско-русский городок Креславль (ныне - гордо шуршащая латами Краслава). Там, в парке возле замка остзейского барона, осенними ночами охотники с ведрами и фонарями производили отлов виноградных улиток, улитки в досчатых ящиках ползали в поисках спасительных щелей, скрипели, скреблись, по шесть тонн деликатеса каждый сезон отправляли самолетами во Францию и Бельгию.
- Ну и что? - повторил Ковригин. - Ну, виноградные улитки. Потепление. В газетах писали. Теперь и у нас жрут что не попадя. Говорят, объявились у оврага…
- Где овраг? - спросила Лоренца.
- А там… От меня - к югу. Там живет страшный и лохматый Зыкей…
- Тащи ведерко! Или корзинку! - в воодушевлении Лоренца перешла на "ты".