Мне неловко, что она туда зайдет, и потом, я же хозяин, я должен ухаживать за гостями, и поэтому я устремляюсь за ней, говоря: "Что вы, что вы, я сейчас сам принесу".
Мы оказываемся в этой, так сказать, ванной.
Вдруг она говорит мне: "Вымылся бы хоть". Смотрит близко-близко. Ее бесцветные глаза сливаются в один, я чувствую ее дыхание. Она снимает с меня рубашку и майку, разом, через голову и спрашивает: "А мыло тут где?" Я говорю: "Должно быть тут где-то". Она снимает с себя свою куртку. У нее широкие плечи и маленькая острая грудь. Я говорю: "Вот оно, мыло". И показываю ей на бесформенный кусок коричневого хозяйственного мыла, прилипшего к стене, как раз к тому месту, где обвалилась штукатурка, где виден кирпич, – и вот на этот кирпич и налеплен большой комок мыла. Руками его не возьмешь и не отковыряешь – плоский и сильно присох.
Мы с нею включаем гибкий душ и пытаемся водой как-то отмочить мыло от стены. Не получается. Но зато оно начинает пениться. "Это они специально так его прилепили, наверное", – говорю я. "Да, наверное, специально", – говорит она. Набирает пену в ладони и моет мне лицо. От ее рук сильно пахнет дешевым хозяйственным мылом.
Лед
Сколотый с дороги грязноватый лед сначала набросали у калитки Натальи Селезневой, нашей дачной соседки.
Она живет напротив, через дорогу, у нас дом номер один, у нее дом номер два. Селезнева недовольна, что-то сердито говорит рабочим, которые этот лед набросали. Я говорю: "А в самом деле, что за дела – заваливать калитку". Тогда этот лед начинают переносить на нашу сторону, но уже не к калитке, а прямо на наш участок, на дорожку близко к крыльцу. Маленький, почти игрушечный трактор толкает эту кучу льда сначала по дорожке, а потом спихивает вбок. Я говорю: "Вы что делаете?" Человек, сидящий на тракторе, отвечает:
"У вас тут клумба, да? Для ваших цветов стараемся. Лето придет, лед будет таять, и клумба будет постепенно увлажняться, увлажняться…"
Второй сон. Газета
Газетная статья, экономический комментарий, что-то про валютно-финансовую политику, ничего не понятно, мелкие буквы теснятся, строки набегают, глаза болят, читаю из последних сил, как будто бы стараюсь успеть, как будто бегу следом за текстом, – мучительное насильственное чтение.
Больница
Умирающий человек просит врача:
– Я скоро умру, я знаю. (Врач кивает.) Скажите моим родным, что я умер, пока я еще не умер. Вот прямо сейчас пойдите и скажите. Они ждут в приемной, я знаю.
И включите громкую связь. У вас есть громкая связь?
(Врач кивает.) Я перед смертью хочу услышать, что они скажут. Как они среагируют.
Врач говорит:
– Хорошо.
Уходит. Возвращается через несколько минут. Больной в тревоге:
– Почему я ничего не слышу?
– Наверное, они подавлены горем, – говорит врач.
– Но я не слышал, как вы сказали, что я умер!
– Я сказал, честное слово!
– Я ничего не слышал! – настаивает больной.
– Но я точно сказал. Может, громкая связь барахлит.
– Черт! – кричит больной.
– Не волнуйтесь, – говорит врач. – Я сейчас вызову электрика, он починит связь.
– На черта мне ваш электрик, если вы им уже всё сказали!
– Извините, – говорит врач и начинает возиться с приборами, которые стоят рядом с кроватью.
Больной засыпает. Или умирает, непонятно.
Сдача
Я прочитал лекцию.
Мне должны 1500 рублей. Мне дают красный пятитысячный билет и просят сдачу три с половиной тысячи.
Сдачи у меня нет. Говорят: "Тогда в другой раз. Вот вы у нас еще одну лекцию прочитаете, и уже накопится три тысячи. А потом еще одну – и будет четыре с половиной. Пятьсот рублей-то у вас найдется, наверное?"
Я говорю: "Нет уж, давайте деньги сейчас!"
Они говорят (какая-то дама-бухгалтер говорит): "Тогда дойдите до метро и разменяйте, а сдачу принесите".
Совсем с ума посходили.
Исторический фильм
Смотрю грандиозный фильм о наших кораблях в Тихом океане. XIX век, кругосветное путешествие, красиво и дорого снято. Настоящие паруса, мачты, весь старинный морской антураж. Главного героя, старого русского матроса, играет Евгений Леонов. Потом он совершает много подвигов. А в начале фильма его порют линьками ("кошками") за то, что он – то ли от голода, то ли из баловства – съел жареную курицу, которую нес в капитанскую каюту.
Город Стрый и город Самбор
Мне снится, что два этих западноукраинских городка (в которых я не был конечно же) находятся очень близко друг от друга, совсем рядом, и разделяет их глубокая яма. Ров, оранжевый и глинистый. Перекинуты мостки из досок. Мостки – сильно сказано: просто доски. Толстые, но все равно прогибаются. Я иду из Стрыя в Самбор.
Навстречу мне – из Самбора в Стрый – идет девочка.
Рыжая. Очень похожая на Иру, когда она была маленькая.
Мы не можем разминуться на мостках.
Доски качаются.
Всё.
"Добавление. Соблазн продолжить расстрелом. Что мы с маленькой рыжей девочкой падаем в яму, на кучу шевелящихся умирающих тел.
Потому что под Самбором много расстреляли людей.
Но я честно записываю сны. Расстрел мне не снился.
Но мог бы присниться. Исходя из сна в следующую ночь."
Гитлер
Гитлер на самом деле не застрелился, а скрылся, уехал в Бразилию.
Женился на креолке. Детей нарожал. Вот он, на фотографии, худой загорелый старик с утиным носом и сутенерскими усиками. В белой шляпе, в рубашке с расстегнутым воротником, в белых брюках. Он стоит на улице. Наверное, это Рио-де-Жанейро. После карнавала, наверное. Кругом остатки праздника – валяются огромные бумажные цветы, флажки и звездочки.
Это фотоснимок. Шестидесятые годы, судя по машинам на заднем плане.
Рядом с ним его жена, толстая старая креолка. Смеется, показывает белые зубы. Он тоже улыбается и как бы шутя выпучивает глаза и смотрит немного вбок, делает этакий выразительный взгляд старого бонвивана.
– Это Гитлер, Гитлер! – говорит какой-то человек и сует мне в руки увеличительное стекло, чтоб я получше разглядел фотографию.
Но я и так вижу.
Две пары
Мы с Олей в Испании. Туристическая поездка. С нами еще две пары, про которые я знаю – сквозь сон понимаю, – что в жизни они женаты наоборот. Не так, как во сне. На самом деле Коля женат на Наташе, а Саша – на Татьяне. А во сне – Саша на Наташе, а Коля на Тане.
Или это они только на время поездки затеяли? Непонятно.
К концу поездки выясняется, что Испанию мы так и не повидали, потому что все время ушло на разбирательства с номерами и с гостиничным персоналом. Сплошные переезды, доплаты, перенос вещей с этажа на этаж.
И еще наши друзья всё время ссорились. И друг с дружкой, и парочка с парочкой. А мы целыми днями их мирили. Бегали из номера этих в номер тех и обратно.
Часами сидели в холлах и выслушивали: "А он мне, а я ему, да как она могла, да он совсем совесть потерял…" и так далее.
Никак не можем решить, к кому пойдем в гости в последний вечер. Каждая парочка накрыла стол в своем номере. Но между собой они уже насмерть поссорились.
Вдруг я вспоминаю, что в день приезда истратил десять евро на стакан сока. Почему так дорого? Всего один стакан сока из картонного пакета. Мне очень жаль этих денег.
Юг
Молодежь, много молодых людей бродит по улице.
Какие-то трущобы, разруха, грязь и яркое солнце.
Носилки стоят на тротуаре. В них кто-то спит. Видно, что это его кровать, а этот кусочек разбитого асфальта – его дом. Банка пива стоит в изголовье.
Подбегает мальчишка, протягивает руку к пиву.
Спящий на носилках начинает рычать, не открывая глаз.
Мальчишка отскакивает.
Второй сон. Отпуск
Л. и О. разговаривают о поездке в Эмираты. "Погреться на солнышке".
Мне странно слышать этот разговор.
Пруды
В Ватутинках, то есть в городке, рядом с которым наш дачный поселок, стройка.
Нечто несусветное, вроде громадной плотины. До неба!
Но это далеко, в двух километрах примерно.
А у нас в поселке почему-то появились пруды.
Иду по аллее и вижу – кругом пруды, почти на каждом участке. Причем довольно высоко. У прудов – насыпные высокие берега, и получается, что они сильно выше уровня земли, выше уровня дороги, по которой я иду. Где-то на уровне моей груди – зеркало бесконечных прудов. Страшно, что насыпные берега вдруг рухнут, и вода польется на дорогу.
Поликлиника. Скучно
Иду записываться к врачу. Регистратура на втором этаже. Поднимаюсь по лестнице, занимаю очередь. Я пришел не один, какая-то женщина ждет меня внизу, курит на крылечке. Кто она такая, кем она мне приходится, я не знаю. Однако она меня ждет, и я раза три спускаюсь к ней сказать, что мне осталось стоять двадцать человек, десять, пять… Она говорит: "Постой со мной, не беги туда, очередь не пройдет, лучше поговори со мной". Хорошо, ладно. С ней – скучный разговор о гриппе, вакцинах, антибиотиках. Я опять поднимаюсь в регистратуру. Записываюсь, получаю талончик.
Иду по лестнице вниз. Внизу стоит парень, очень похожий на Сашу Молчанова, моего знакомого, драматурга и журналиста. Я сажусь на перила и таким манером спускаюсь вниз, очень лихо, по-школьному. Он удивленно смотрит на меня.
Сквозь этот сон: успею – не успею? Вбежал в регистратуру – слава богу, еще два человека до окошечка, не пропустил очередь.
Потерял бумажник, схватился за карман – пусто, ужас какой, что делать? Фу, вот он, во внутреннем кармане пальто. Прямо сердце сжалось сначала, а потом стало стучать медленно и успокоительно.