- Оно называется… называется белое… белое… Да ты сам торгуешь лекарствами, чего меня спрашиваешь?
Он поглядел в упор на хозяина Фэна.
- Да что я понимаю в заморских вещах? Даже кофту, как у вас, и то раньше не видал.
- Это называется не кофта, а "куртка для верховой езды". Иностранцы надевают ее поверх рубашки, ты, мать твою, совсем сдурел на старости лет!
Выругавшись, он почувствовал, что на сердце полегчало, и стал крутить цепочку на шее.
- А что это у тебя за гребенка на шапке?
Хозяин Фэн увидел, что Стеклянный Цветок повеселел, и у него самого отлегло от души. Прикинуться дурачком - это Стеклянному Цветку наверняка понравится.
- Это тоже заморское украшение! Ты, я гляжу, и вправду ничего в жизни не видел, деревня!
Хотя хозяину Фэну пришлось выслушать брань, он был даже доволен. Потирая руки, он сказал со смехом:
- Ну теперь понятно. Я тоже воткну в волосы гребенку.
- Вонючка! Да на твоей ли дремучей башке носить заморскую гребенку? - сказал Стеклянный Цветок.
Потом, подумав о чем-то другом, спросил, изменившись в лице:
- Слушай, а откуда служанка из дома Чжаня, которая принесла эти вещи, узнала, что я здесь?
Хозяин Фэн покачал головой и сказал, что не знает. На самом же деле весь город знал, что осрамившийся Стеклянный Цветок скрывается в аптеке хозяина Фэна. Уже на третий день, после того, как Стеклянный Цветок здесь укрылся, в аптеку стали заходить люди, которые делали вид, что собираются купить лекарство, а на самом деле хотели разузнать что-нибудь про Стеклянного Цветка. Его видели все люди хозяина Фэна. И боялись-то не его, а Смертника Цуя.
Никто на свете не пожелал бы, чтобы в его доме жил такой тип, как Смертник Цуй.
Когда-то этот парень жил на улице продуктовых лавок к северу от реки. Был он человек злобный и хитрый, и прозвали его поначалу Цуй Большая Жемчужина. Однажды он вывесил во дворе лавки связку свежих сосисок, а кто-то через забор подцепил их палкой и стащил. Другой бы на его месте поднял шум, бросился на розыски, винил себя и впредь вывешивал бы сосиски в другом месте. Но Цуй Большая Жемчужина был не такой. Он купил мышьяку, подсыпал его в мясо и повесил сосиски на том же самом месте, а через день их опять украли. Прошел еще один день, и в кипятильне Пи-Пятого на той же улице умерли все четыре члена его семьи. Говорили, что они отравились мышьяком. Посланные для расследования люди из уездной управы забрали Цуя. Тот не стал дурака валять и тут же признался, что подложил в сосиски яд, но сказал, что купил его для того, чтобы травить мышей, кто же знал, что Пи-Пятый украдет и съест их. В его словах был свой резон. В управе дело прекратили и никакого наказания Цую Большой Жемчужине не назначили. Но с тех пор на этой улице никто и знать не хотел этого человека с ядовитым, как мышьяк, сердцем. Тогда еще не было такого понятия, как "гражданская казнь", но каждый в душе предал его смерти. С тех пор к нему пристала кличка Смертник Цуй. Он и сам понял, что ему нет смысла оставаться жить к северу от реки, и переехал на улицу Гуицзе. На улице Гуицзе обитали два парня, которых все ненавидели и боялись: один из них Стеклянный Цветок со зверским лицом, другой - Смертник Цуй с ядовитым сердцем. А сейчас оба волка забрели в овечий загон хозяина Фэна.
Стеклянный Цветок закатил зрачки и спросил хозяина Фэна:
- А скажи, зачем Фэйлайфэн прислала мне эти заморские часы и куртку?
На лице его отразилось беспокойство.
Хозяин Фэн не догадывался, что могло бы обеспокоить Стеклянного Цветка, но не мог не ответить и потому сказал:
- А чтобы вам угодить!
- Да пошел ты! В тот день я над ней издевался, но она знала, что я потерял заморские часы и куртку, и теперь она нарочно прислала мне эти цацки, чтобы поиздеваться надо мной!
Стеклянный Цветок изо всей силы швырнул куртку с часами на землю и заорал:
- Ясное дело, я плеснул ей в лицо волшебной водой, и она теперь стала как оживший мертвец!
Его лицо перекосилось от злобы.
У хозяина Фэна ноги стали как ватные, ему показалось, что он вот-вот рухнет на землю. Он не знал, как сладить с этим вспыльчивым, ничего не желавшим слушать хулиганом. Он нагнулся, поднял куртку и пролепетал:
- Вот хорошо-то, часы совсем не сломались, прямо как новые. До чего же хороша ваша заморская вещица!
- А ну принеси мне молоток, я ее вмиг раздолбаю! - заорал Стеклянный Цветок.
В этот момент скрипнула дверь, и вошел молодой долговязый парень. Это был недавно служивший у хозяина Фэна младший приказчик по имени Цай-Шестой, парень сметливый и сноровистый, служил он только год, а уже мог заменить двоих. Цай-Шестой знал, что хозяин Фэн очутился в неловком положении, он немного подслушал за дверью его разговор со Стеклянным Цветком и решил, что теперь самое время вмешаться. Войдя, он сказал:
- Третий господин, есть небольшой разговор, вам, наверное, будет неприятно, но я все же хочу вам кое-что сказать.
Стеклянный Цветок оглядел его, подыскал слово покрепче.
- Хочешь навонять - воняй!
Цай-Шестой не смутился, сел на стул напротив Стеклянного Цветка и усмехнулся:
- Вы, уважаемый, сами себя в угол загнали!
Услыхав такие речи от своего приказчика, хозяин Фэн сердито тряхнул головой.
Стеклянный Цветок заорал, тыча пальцем в лицо Цаю-Шестому:
- Ты что такое говоришь?
Цай-Шестой и бровью не повел, а все так же спокойно продолжал:
- По моему разумению, вы пришли сюда потому, что не знаете, кто этот с косой.
- Кто он? Если ты знаешь, почему скрываешь от третьего господина?
- Третий господин такой важный человек. Если вы не прикажете мне говорить, разве я осмелюсь в вашем присутствии распустить хвост?
- Третий господин приказывает тебе говорить! - поспешно выпалил Стеклянный Цветок, никак не предполагавший, что этот малец мог знать дурня.
Когда волнение Стеклянного Цветка немного улеглось, Цай-Шестой, все так же улыбаясь, сказал:
- Хорошо, я вам скажу, тот с косою - торговец с западной окраины, продает сою, его зовут Дурень-Второй, это его презрительная кличка.
Дети в Тяньцзине с младенчества имеют презрительные клички, как-то: дурной малый, собачьи объедки, песий сын, задница, старшая вонючка, вторая вонючка, третья вонючка, лысина, песий выродок и прочие. Говорят, их давали для того, чтобы загробный владыка Янь-ван, услыхав их, не придал бы им значения и не вписал их в книгу жизни и смерти и эти люди могли бы жить долго. Кто этому верил, кто нет, но все давали детям такие клички, надеясь привлечь таким способом счастье.
- Ну а как этого подлеца звать по-настоящему?
- Он просто варит свою вонючую сою, кто ж будет звать его по имени?
- А где его лавка?
Цай-Шестой увидел, что его слова держат Стеклянного Цветка в напряжении, и нарочно говорил спокойно и неторопливо, словно желая унять волнение Стеклянного Цветка.
- Где-то возле храма патриарха Люя на западной окраине. Какая улица и какой дом - не могу точно припомнить. В детстве я жил за храмом патриарха Люя. Помню, когда мне было лет пять или шесть, меня повели в храм совершить поклонение, представить наставнику и завязать детскую косичку. Это считается чем-то вроде посвящения. По такому случаю среди богов выбирают покровителя, и он оберегает от всяких напастей. Как раз в тот день Дурень-Второй сбривал свою детскую косу. По обычаю того храма, тот, кто заимел наставника, вручает священнику немного денег, а священник ставит в главном зале храма скамью. Считается, что тот, кто через нее перепрыгивает, становится взрослым человеком и сбрасывает "детскую дурь". Там это называется "перепрыгнуть через стену". По правилам, кто перепрыгнет через скамью, выбегает, не оборачиваясь, из храма и идет к цирюльнику, чтобы тот постриг его как взрослого. Об этом правиле третий господин наверняка слыхал!
- Говори дальше…
- У Дурня-Второго отросла на редкость длинная коса. В двенадцать лет она у него была совсем как у взрослого человека, свешивалась ниже зада. Когда он из храма-то выскочил, то не пошел к цирюльнику, а побежал прямиком домой. Говорят, жалко ему было терять свою косу. Вот почему она у него сейчас такая большая, ну прямо-таки длинный кнут.
- Так ты, значит, с малолетства его знаешь? Третий господин спрашивает, он что же, знает секрет, как драться своим собачьим хвостом?
- Вы не торопитесь, я вам все расскажу, уже немного осталось. Люди говорят, у его отца было два сына, но они никогда ни у кого не служили, день-деньской слонялись по улицам у себя на западной окраине, торговали соей. Говорят, они родом из уезда Аньцы, а в тех местах много мастеров кулачного боя. Но о том, что Дурень-Второй умеет еще и косой драться, раньше никто не знал. Да и то правда, где же это слыхано, чтобы косой лупили почище, чем кулаками? Люди вокруг так толкуют: бить косой, словно мечом или палкой, - все равно что жалить, подобно скорпиону.
- А тому дурню искусство драться косой передал его отец?
- Наверное, он, кому же еще? Да, я с детства слыхал, когда отец его наказывал, то подвешивал за косу к дереву. Люди говорили, его отец в торговле был мягок, а вот с детьми обращался строго. Поговаривали даже, что Дурень-Второй не был ему родным сыном. Кто же станет своего кровного сына подвешивать за косу? Но когда сейчас об этом вспоминаю, думаю, что то было, наверное, какое-то особое упражнение.
- Кончил?
- Угу.
- Ну, хватит мне тут вонять, катись отсюда!
Цай-Шестой не шелохнулся и спокойно продолжал:
- Вы не торопитесь. О деле рассказал, да еще не все высказал. Хочу сказать вам, что хоть Дурень-Второй и владеет гунфу, а третий господин все же может его одолеть!