- Да, это было ночью, он спускался по лестнице при свете своего нимба, ни о чем таком не думал, и тут нимб погас, и Сэмми в темноте оступился и свернул себе шею.
- Это очень грустная история, дядя Нат.
- Ах, патрон, грустных историй нам хватает. Надеюсь, это будет вам уроком.
VIII
Ко всем голодным
Тюльпану платили пять тысяч долларов в неделю за то, что каждое воскресенье он обращался по радио к своим последователям, число которых в мире ежедневно увеличивалось. Исследование, проведенное солидным институтом статистики, подтвердило, что только в одном Китае это число превысило пятьдесят миллионов, из которых, к несчастью, каждый год более пяти миллионов умирали от избытка фанатизма. В Европе количество его приверженцев достигло значительных размеров, особенно среди малолетних детей. В Южной Америке, Греции и Калькутте пример Голодающего встретили с таким энтузиазмом, что полиции неоднократно приходилось выстрелами разгонять толпу его учеников. Во всех независимых государствах были немедленно приняты экстренные меры: возрастные рамки занятия проституцией снизили до тринадцати лет для девочек и четырнадцати для мальчиков; немедленно были созданы исследовательские учреждения с целью тщательно изучить растущую кривую детской смертности; наконец, была введена обязательная дезинфекция, чтобы предотвратить эпидемии в оккупационных войсках и среди туристов, приезжавших поглазеть на руины, - в общем, было сделано все, чтобы дать свободным людям мир по образу и подобию их свободы…
Итак, несколько недель подряд каждое воскресенье Тюльпан мог обращаться с братским посланием к ученикам. Но вдруг газеты объявили, что во многих странах речи Постящегося Европейца подвергают цензуре, что некоторые европейские правительства выказывают "озабоченность" и скромно выражают Госдепартаменту США протест против этих "едва прикрытых" призывов к расхищению, резне, насилию - одним словом, к социализму. В ближайшее воскресенье вся Америка услышала следующее:
- Ко всем голодающим мира, - начал Тюльпан, - я обращаюсь от всего сердца с моим братским посланием. Сегодня, как всегда по воскресеньям, я буду читать вам главу из Книги и прошу вас поразмышлять над ней вместе со мной. Страница 241, строфа четырнадцатая: "Нашпигуйте салом большой кусок не слишком жирной вырезки, положите в кастрюлю свиных шкварок, половину говяжьей ноги, лук, морковь, тмин, гвоздику, перец и соль, чеснок. Залейте стаканом воды, половиной стакана белого вина и варите на медленном огне, пока мясо не станет совершенно мягким…"
На следующее утро разразилась буря. Под заголовком: "Сталин высунул кончик волчьего уха" "Wall Street First" на первой полосе писала о попытке европейской пятой колонны, "направляемой профессиональным наемным агитатором из Москвы", претворить наконец в жизнь план мировой революции, "чему долго препятствовали бдительные поборники порядка". Под недвусмысленным заголовком "Электрический стул" печатный орган ассоциации "Америка прежде всего" требовал радикальных мер против подрывных элементов в Гарлеме и вне его, "какого бы цвета ни была их кожа", и призывал всех белых, достойных этого имени, с полицейскими дубинками в руках выйти на защиту суверенитета своей расы. Даже всегда умеренный "Прогресс" не замедлил поднять тревогу. "Для всех, кто умеет читать между строк, - писал этот почтенный орган, - еженедельные послания Голодающего являются не чем иным, как ловкой социалистической пропагандой. Мы являемся свидетелями дерзкой попытки подорвать самые основы нашего общества. Предоставляем читателю самому вообразить, что будет с этим миром, если все люди без различия классов, рас и состояний - народы-освободители и народы-освобожденные - попробуют применить директивы Махатмы. Не останется ни одного правительства. Никакая частная собственность не будет застрахована от расхищения. Цивилизация Запада, веками возводимая ценой таких страданий и такой крови, немедленно погрузится в хаос. Мы не одобряем экстренных мер, предложенных безответственной прессой, однако все же необходимо потребовать максимально серьезного изучения этой странной ассоциации "Молитва за Победителей", о которой в последнее время столько говорят и одно название которой, как нам кажется, является посягательством на доброе имя и престиж нашей страны".
Эта кампания в прессе незамедлительно принесла плоды. Тысяча экземпляров "Кулинарной книги тетушки Розы", включенной Тюльпаном в его еженедельные беседы, была торжественно сожжена в Бостоне, а само это подрывное творение было запрещено во всех развивающихся странах, чтение его, публичное или тайное, каралось смертью.
Но благое слово было сильнее темных сил.
Ночной порой в подвалах и катакомбах, в непроходимых чащах отважные объединялись и читали шепотом пассажи из Книги. В городишках, в полях и под землей, в шахтах, нетленное Слово пробивало себе дорогу, ослабевшие мужчины и женщины со впалыми щеками впервые зрели занимавшуюся средь мрака зарю новой жизни…
- Гринберг, - сказал Флапс, покидая номер гостиницы после пресс-конференции, на которой Тюльпан объявил, что дни его сочтены и цель его достигнута, так что крики из враждебного мира ему безразличны. - Говорю тебе, Гринберг, этот тип мне кого-то напоминает. Только не помню, кого именно.
- Та-а-кси! - вопил Гринберг. - Та-а-кси! Ты меня огорчаешь, Флапс. Это ж бросается в глаза. Напрягись. Подумай немного.
- Я думал.
- Такси, такси! Прекрасный легендарный образ. Единственный сияющий духовный образ в истории. Сын Ч…
- Чарли Чаплина, - сказал Флапс. - Нет, Чан Кайши. Нет.
- Та-а-кси!
- Черчилля, - сказал Флапс. - Чедвика, Чапека, Челлини.
- Я сказал: величайшая гуманистическая фигура. Духовный светоч. Такси!
- Чемберлен, - сказал Флапс. - Ты прекратишь орать?
- Я должен орать. Должен орать, чтоб не лопнуть. Я просто стараюсь орать что-нибудь вразумительное. Такси!
- Чезаре Борджиа, - сказал Флапс. - Мир полон благонамеренных персонажей, которые всю жизнь зовут такси, но оно никогда не приезжает. - Чивер, Честерфилд.
- Это не мешает людям пытаться, - сказал Гринберг. - Это не мешает людям миллионы лет орать. Великая, и прекрасная, и чистая гуманистическая личность. Сын Человеческий. Начинается на "X". Семь букв. Второй такой не было!
- Первой тоже, - сказал Флапс.