Чтобы как-то защититься от ужаса происходящего, я пытаюсь представить ВПЗР в длинном черном платье, в туфлях с крепкими набойками, с красной розой в волосах.
Получается неубедительно.
Тогда я мысленно наряжаю ее в ослепительно белый костюм - тройку, розу заменяю белой шляпой с черным кантом и пририсовываю усики над верхней губой. Нетронутыми остаются лишь туфли. Черты партнера расплывчаты по-прежнему.
ВПЗР не Марлен Дитрих, чтобы с шиком носить мужские костюмы. Причем не абстрактно мужские, костюм достался ей от Аль Пачино, моего любимого актера (интересно, вошел ли Аль в число ста сорока четырех тысяч избранных?). Пиджак великоват, штаны чересчур длинны, жилетка морщит на груди - и при этом ВПЗР старается вести со всей элегантностью, на которую только способна.
Ни хрена у нее не выходит, комичная нарисовалась картинка!..
- А что это ты лыбишься? - на мгновение притушив гнев, спрашивает ВПЗР.
- Я не лыблюсь.
- Ты откровенно ржешь. Прямо мне в лицо. Сучка!
За неимением второго стакана с водой, ВПЗР швыряет в меня чашкой с остатками многострадального капуччино. Увернуться удается в последний момент, но некоторое количество жидкости все же попадает мне на свитер.
Выпустив таким образом пар, ВПЗР снова погружает пальцы в шерсть Гимбо.
Все, делать здесь больше нечего.
Но стоит мне только оторвать задницу от стула, как ВПЗР властно произносит:
- Сядь. Мы еще не договорили.
- Вы считаете, что это разговор? Это - скандал, а в скандалах я не участвую. Я - спокойный человек, тихий и кроткий, почти что Голубь Мира. И бойня мне ни к чему.
- Бойня… - ВПЗР мечтательно улыбается одними уголками губ. - Хорошее название для романа! Но чего-то не хватает… Может быть, номер приплюсовать, ты как думаешь?
- Ага. "Бойня номер 5". Только это уже было. У Курта Воннегута.
- Да что ты! Жаль… А получился бы из меня карманный Воннегут?
Временная передышка закончилась, подсказывает мне интуиция: сейчас ВПЗР пойдет на второй круг.
- Лучше остаться собой, - осторожно говорю я.
- Беспринципным и аморальным фриком? Сумасшедшей? Извращенкой? Что бы ты чувствовала, если бы прочитала про себя такое, Ти?
- Я бы просто не стала читать чужие дневники. Мне бы и в голову это не пришло.
- Конечно. В твою голову забрела совсем другая идея: опорочить человека, на которого работаешь и от которого кормишься. Речь не о корке хлеба, а полноценном ресторанном питании. Этот человек предоставил тебе кров, избавил от бытовых проблем, вытащил из метро и пересадил на собственную машину. Познакомил с людьми, с которыми ты бы никогда не познакомилась в силу своей человеческой незначительности. И в благодарность за это ты решила облить его помоями. Выставить без грима при естественном освещении. Но ты не учла одного, соплячка. Я ничуть не хуже Жанны Моро. В своем жанре, разумеется. Обернуть минус в плюс для меня - легче легкого. А Астор Пиаццола, да будет тебе известно, уже умер.
Последняя фраза заставляет меня вздрогнуть: несколько минут назад Астор Пиаццола был жив и здоров и исполнял на аккордеоне "Tangus Dei" - но происходило это в моей голове. Каким образом ВПЗР удалось проникнуть туда? И видела ли она саму себя - сначала в платье и с розой в волосах, а затем - в костюме с плеча Аль Пачино? И так ли уж бездарно она ведет в аргентинском танго?
- И насчет Марокко. Знаешь, почему я люблю Марокко?
- Нет.
- Потому что там со мной ничего не произошло… А отсутствие событий положительно влияет на воображение. Вообще-то, пишешь ты неплохо. Живенько и местами смешно. Хорошим писателем ты, конечно, не станешь…
- Я и не собиралась…
- Но учти на будущее: есть две вещи, которыми ты злоупотребляешь. Тире и скобки. Я не против тире - они придают текстам известную графическую привлекательность. И позволяют держать ритм. Две четверти, как в аргентинском танго. А вот от скобок лучше отказаться. Отвлекают от повествования и слегка тормозят сюжет. Если пасквиль вообще можно назвать сюжетом. И если уж ты грешишь лирическими отступлениями, делай их оригинальнее, чтобы читатель не заскучал в ожидании дальнейшего развития действия.
Мастер-класс заканчивается так же неожиданно, как начался. ВПЗР наклоняется к Гимбо и целует ее между ушей.
- Знаешь, что мы сделаем, кошка моя? Мы уволим эту маленькую дрянь без выходного пособия. Согласна?
Предательница Гимбо (новая фаворитка ВПЗР) издает короткое соглашательское мяуканье.
- Слышишь, Ти? - нараспев произносит извращенка, сумасшедшая, беспринципный и аморальный фрик. - Ты уволена. С сегодняшнего дня. С этой минуты. И старайся не попадаться мне на глаза. А теперь - пошла вон отсюда!..
Опять она меня переиграла!
В первый момент я не чувствую ничего, кроме бессильной злости: нужно было уходить раньше, в тот момент, когда она плеснула в меня водой. Или в тот момент, когда загадила свитер остатками капуччино. Но нет, я осталась! Поступила именно так, как хотела ВПЗР. Нет, поступила так, как поступала всегда, сплясала под ее дьявольскую дудку. И не какое-нибудь аргентинское танго, а наипошлейший краковяк.
Я направляюсь к двери, каждую секунду рискуя получить удар в спину вспомогательными предметами, остающимися в ведении ВПЗР. Что было на столе кроме чашки и стакана? Блюдце с нарезанным сыром, салфетница, сахарница, перец и соль в сдвоенном контейнере. Еще можно метнуть в меня кошкой Гимбо: жест эффектный, но вряд ли ВПЗР на него решится. При всей своей эксцентричности и жестокости в отношениях с ближними, она - не живодер.
- Тина! - неожиданно окликает меня ВПЗР, когда я уже берусь за дверную ручку. - Маленькая просьба напоследок. Включи мне, пожалуйста, "Ил фэйт диманш". Семнадцатая позиция в списке.
Вот она - возможность поставить хоть какую-то приемлемую для меня точку. Или даже восклицательный знак.
- Со всеми просьбами обращайтесь теперь к вашей кошке, - говорю я и выскакиваю из кафе, хлопнув дверью.
Остаток дня иначе как паршивым не назовешь.
Единственное, чего я хочу, - побыстрее свалить с Талего. План остается прежним: добраться до телефона в сувенирной лавке и позвонить Игнасио в Мадрид. И ждать, когда он задействует имеющиеся возможности. На это уйдет какое-то количество времени, но хотя бы ожидание будет осмысленным. А ВПЗР пусть остается здесь - хоть на время, хоть навсегда. Меня это больше не интересует. С сегодняшнего дня. С этой минуты.
То, что считалось неприемлемым еще вчера (незаконное вторжение в чужое жилище), больше не имеет значения. Я нахожусь в форс-мажорных обстоятельствах, следовательно, и действовать буду соответственно моменту. Пойду и вскрою чертову лавку. А если понадобится - высажу стекло.
…Ничего высаживать не пришлось.
Дверь в магазинчик оказалась открытой. Это обстоятельство смутило меня настолько, что я несколько минут простояла, сунув ногу в дверную щель и не решаясь войти внутрь. Если накануне все было заперто, то кто открыл замки сегодня?
Может быть, Анхель-Эусебио и его помощник Маноло уже вернулись? О, если бы это было так!..
Согреваемая мыслью о возвращении аборигенов в места постоянной дислокации, я просочилась в крошечный торговый зал. При этом висящая над дверью "музыка ветра" (десяток тонких металлических трубок на бамбуковой перекладине) громко звякнула.
- Эй! Хозяева! Есть тут кто живой? - крикнула я.
Тишина.
- Мне нужно позвонить!
Тишина.
- Мне нужно позвонить в Мадрид! Я воспользуюсь вашим телефоном… Сколько эго будет стоить?
Никакого ответа. Тогда кто открыл дверь? Неужели снова - инициатива "неподражаемого автора интеллектуальных квестов и триллеров-шарад", как величают ВПЗР малахольные девицы из пиар-отдела?
Примечание: Сходное определение внесено во все каталоги и классификации авторов, лишь слово "неподражаемый" заменено на "оригинальный". Тоже не бог весть что, куда лучше (по мнению ВПЗР) звучало бы"невъебический""космический""наше всё"- чего уж тут жаться и мяться - "классик жанра".
Массивный телефонный аппарат, стоящий на прилавке, заинтересовал бы ВПЗР. Настолько, что она наверняка подумала бы о его экспроприации. Тяжелая трубка, медный диск, подставка из красного дерева - все это, несомненно, подпадало под категорию "произведение искусства". Но я отнеслась к аппарату так, как и должно было отнестись в нынешней ситуации, - как к утилитарному средству для достижения цели. Сняв трубку, я приложила к ней ухо.
Телефон молчал. Ни единого гудка. Тишина в мембране расстроила меня еще больше, чем магазинное безмолвие. Нет, "расстроила" не то слово, я была близка к отчаянию! И с чего я вообще взяла, что этот аппарат - рабочий?
Да нет же, он - рабочий! Должен быть рабочим, обязан, - вот и провод от него спускается куда-то вниз!..
Страстно желая поверить в невозможное, в неожиданную удачу, я принялась стучать по рычагу, как сумасшедшая, и дуть в трубку. Все эти манипуляции не приблизили меня к Игнасио Фариасу ни на миллиметр.