– Господи, это же надо! Чтобы от такой красивой и молоденькой муж ушел? Да это к какой-такой он мог уйти, Шура? Ты же красавица! А долго прожили? Год только? Ну и дела! Нет, это его какая-то стерва опоила или приворожила, не иначе. Чтобы через год от такой жены уйти? Просто так бы не ушел, тем более говоришь, что у вас любовь была. Хорошо, что детей не успела родить. А ты, случаем, не беременна?
Шура покачала головой. Как она мечтала о ребенке от Олега! Думала, что, может быть, потом, после защиты, и сможет родить. Мальчика, маленького Олежку Ничего не получилось.
– А вот надо было сказать, что беременна, когда он уходить собрался. А что? Многие так делают, способ-то проверенный. А там глядишь, и правда забеременела бы вскорости. У меня так подруга замуж вышла. И ничего. Что они, мужики, понимают в этом? Ну да что теперь говорить. Молодая ты, Шура, женской хитрости не знаешь. Я у соседки узнаю все, а лучше вместе сходим к нам вечерком, сама с ней поговоришь. Не переживай, Шура, может, и вернется еще. Нагуляется и поймет, что ты-то лучше.
На следующий день встретились после обеда и пошли к Наде в санаторий. Соседка оказалась добродушной полной женщиной лет сорока. Она с сочувствием смотрела на Шуру, слушая ее рассказ, и тоже удивлялась, что этим мужикам еще надо. От молодой жены и то уходят! У ее сестры муж ушел к той, что моложе… Как они все его стыдили, уговаривали, ведь двое детей, их на ноги ставить надо. Сестра симпатичная, тридцать шесть лет, молодая еще… Одной остаться очень обидно, а кто ее с двумя детьми возьмет? Но муж ни в какую, развод стал просить, сестра плачет, детей жалко, что делать? И вот ей на работе одна сотрудница посоветовала поехать в Тарасовку, это под Москвой, к той женщине. Особо не верили, но поехали. И помогло. Через месяц домой вернулся, прощения просил, живут уже второй год. И хорошо живут, спокойно. Вот и не верь после этого. Она и лечит, женщина эта, у нее народу полно, два часа ждали на улице. Нет, никакого телефона там нет, да и адреса точного нет. Но она объяснит, как от станции пройти, это очень просто, там и спутать нельзя. А потом у калитки всегда народ стоит, да и знают ее там все. Найдет Шура. Надо фотографию мужа взять и какую-нибудь вещь. Все равно какую, сестра шарф брала. Вот про деньги трудно сказать, у всех по-разному. Говорят, что она денег вообще не берет. Люди продукты приносят. Они, например, купили конфет хороших килограмм, палку копченой колбасы, несколько пачек индийского чая и бутылку кагора. У других видела муку, апельсины, консервы. Женщины во дворе рассказывали, что лишнее она в церковь относит. Сестре Клавдия Ивановна велела в три церкви сходить и поставить самых дорогих свечек разным святым, она написала каким. Сестра так и сделала, что-то рублей на двадцать получилось. Нет, она эту Клавдию не видела, во дворе ждала, в дом сестра одна пошла.
Шурочка повеселела, у нее появилась надежда, и всю последнюю неделю она с удовольствием гуляла в парке и в горах, ходила с Надей на концерт и в музей местного художника. Уколы и капельницы прекратились, остались одни приятные процедуры – ванны, массаж и получасовой сон с загадочным обручем на голове. Даже вода стала казаться ей не такой противной, и она охотно пила ее. Еще они с Надей набирали кружки и, выходя из павильона, умывали в парке лицо. Надя говорила, что это полезно для кожи, и действительно лицо было свежим и розовым. В киосках купила Оленьке две веселенькие маечки и плюшевую собачку, маме – косынку с видами Кисловодска, тете Наде – красивую кружку, а Виктору Ильичу – большую фарфоровую пепельницу местного завода. У них в санатории в холле был киоск, в котором кроме сувениров продавались красивые импортные вещи. Шура полюбовалась на духи, перчатки, шарфы и галстуки. Подумала купить Олегу красивый подарок, в Москве таких вещей ей взять негде. Но побоялась сглазить. И в последний день, пожалев о десятке, отданной цыганке, купила себе духи за двадцать пять рублей. Запах такой тонкий, нежный, Олегу понравится… Тьфу, тьфу. Врач, выписывая Шуру, сказал, что анализы прекрасные и силы явно восстановились. Она улыбнулась и поблагодарила.
В Москве ее встречал Сережа и, взяв чемодан, сказал, что вот теперь Шура похожа на себя, а то уезжала – краше в гроб кладут. Шурочка посмеялась. Мама и Оленька обрадовались, особенно мама. Она все обнимала ее и говорила: "Слава Богу, ну все хорошо, слава Богу. Выздоровела моя доченька".
Шура целовала маму и обещала отправить ее летом с Оленькой на море, а то что это за отпуск у нее, только устала. Мама махала рукой, какая там усталость – Оленька целый день в садике, а она отдыхала. Летом все равно отпуска не дадут – отгуляла.
Через день Шурочка вышла на работу. Ее определили в отдел письменных источников, где хранились личные архивные фонды и частные коллекции. Заведующей была строгая дама, известная своими научными работами. Она с сомнением посмотрела на новоиспеченного кандидата, которого прислали ей в помощь, и, вздохнув, повела показывать свое хозяйство и объяснять круг обязанностей заместителя. Шурочка оробела, но слушала внимательно, стараясь запомнить все сразу. Так началась трудовая жизнь.
Вечером после работы заехал Виктор Ильич поздравить с первым рабочим днем. Привез бутылку шампанского и торт. Шура с восхищением рассказывала о том количестве бесценных материалов, которое хранится в отделе, о документальном собрании Петра Ивановича Щукина, чья коллекция составляет чуть ли не четверть фонда. Рассказала о строгой начальнице и о симпатичных сотрудниках отдела. Мама радостно улыбалась, а Виктор Ильич одобрительно кивал.
– Ничего, Шурочка, ты справишься, я уверен. Лиха беда начало. Я рад, что тебе там все понравилось, значит, будешь работать с удовольствием. И рад, что ты вернулась здоровая и веселая. Вот тебе урок, рассчитывай в дальнейшем свои силы. Небось докторскую будешь со временем писать, вспомни тогда, как тебе кандидатская досталась. Чтобы не повторять таких марш-бросков. Ничего, лучше помедленнее, но не во вред себе.
Мама стала благодарить его за помощь и доброту к ее девочкам. Виктор Ильич возражал, какая там особенная помощь, ведь Оленька – родная внучка, а Шура не чужой человек. Жаль, что так сложилось, но что уж поделаешь. А он всегда рядом, если чем-то может помочь, то только с радостью. Шура тоже благодарила его за все, а за санаторий особенно, она там отдохнула на сто лет вперед. И подарила пепельницу-сувенир.
– Красивая. И главное – большая. Поставлю у себя в кабинете, а то казенные какие-то неудобные, мелкие. Спасибо тебе, Шурочка, за внимание.
Радостное возбуждение не покидало ее до субботы. В первый выходной она собиралась поехать в Тарасовку. Фотография Олега у нее была одна, и отдавать ее было жаль. Сняты были вместе на кафедре, отмечали день рождения сотрудницы. Шура стояла на первом плане, а Олег чуть дальше, в полупрофиль. Но снимок получился хороший, четкий, и Олег был такой красивый. А вот никакой вещи, принадлежащей ему, у Шуры не было. Но может, можно и так, с одной фотографией? В глубине души у нее была уверенность, что таинственная женщина ей поможет, но она из суеверия старалась не думать об этом.
Начало апреля выдалось теплым, солнечным. По дороге на вокзал Шура заехала в Смоленский гастроном и удачно купила там коробку конфет, печенье "Юбилейное", растворимый кофе и хороший кусок буженины. От станции дорогу нашла легко, как и говорила Надина соседка. И калитку, у которой стояло несколько человек, увидела издалека. Подошла, поздоровалась, спросила, здесь ли живет Клавдия Ивановна. Женщины закивали, здесь, но надо ждать, пускают во двор по два человека. И Шура стала ждать. Женщины разговаривали о своих горестях, она молча слушала. Так прошло часа два, и, наконец, ее пропустили во двор. Там к ней подошла маленькая старушка в черном платке, взяла пакет и, сказав: "Спаси тебя Христос", унесла на терраску. Шура видела, как она выкладывает продукты на большой стол. Потом вернулась, протянула пустой пакет и сказала: "Спасибо тебе, девушка". Шура смущенно кивнула. А еще минут через десять из дома вышла заплаканная женщина из тех, что стояли перед ней у калитки, и старушка провела Шуру в дом. В комнате, куда она вошла, было чисто, перед иконой в углу горела лампадка и пахло церковным. Клавдия Ивановна оказалась обычной женщиной средних лет. Она сидела за круглым столом, покрытым белой вязаной скатертью. Шура поздоровалась.
– Садись, девушка. Рассказывай, что у тебя.
Шура села, достала из сумки фотографию и стала говорить об Олеге. Как ей тяжело, какая тоска и жить без него не хочется. Говорят, что можно вернуть мужа, вот она и пришла за помощью. Только вот вещей у нее нет, не осталось, только эта фотография, и протянула снимок. Клавдия Ивановна взяла, долго смотрела на него, потом на Шуру и, вздохнув, отложила в сторону.
– Тебя как зовут?
– Шура.
– Александра, значит. Зачем же ты неправду говоришь? Не муж он тебе. Чужой муж.
Шура покраснела, и глаза ее наполнились слезами. Неужели откажет?
– Ты не плачь, Александра, а слушай. Любишь ты чужого мужа. Это бывает, что уж тут поделаешь. Он нехорошо поступил, Бог ему судья. Но вернулся в семью, к детям, может, раскаялся. Чужого мужа вернуть нельзя, грех это. Можно приворожить, это другое дело. Только я этим сроду не занималась и тебе не посоветую. Плохое это дело, опасное. И ты не плачь, Шура, что же теперь плакать.