– Вот и умница! Прямо испугала меня. Спасибо тебе за хорошие слова, которые ты мне написала, и давай считать, что мы все сказали друг другу. Больше не будем возвращаться к этой теме и останемся добрыми знакомыми. Если тебе когда-нибудь понадобится моя профессиональная помощь, звони, обращайся. Я всегда буду рад помочь. А никаких иных поводов у нас быть не может. Мой тебе совет – устраивай свою жизнь и выкинь из головы все эти романтические мысли обо мне. Все закончилось, Шурочка, прости. – И повесил трубку.
Она долго слушала короткие гудки, не в силах поверить. Только что там был голос Олега, и это последнее, что связывало их. Наконец опустила трубку на место и рухнула на диван. Слез не было, мыслей не было, жить было незачем. К вечеру с трудом поднялась и добрела до прихожей, надо было забирать Оленьку. Шла по улице еле-еле, ноги не слушались. Воспитательница, посмотрев на нее, испуганно спросила: "Что с вами, Александра Сергеевна, заболели?"
Шура покачала головой, пробормотав, что устала, и воспитательница помогла одеть Оленьку. Не верилось, что дойдет до дома, но дошла и, кое-как раздев дочку, легла на диван. Не спала, но и не слышала, что говорит ребенок. Очевидно, Оленька что-то просила, но Шура не поняла – и девочка сама легла в кроватку. А утром пришла к дивану и стала тормошить ее: пора в садик, надо одеваться. Шура попыталась встать, но не смогла и увидела испуганные глаза дочки. Хотела улыбнуться, но тоже не получилось, и она еле слышно пробормотала, что в садик не пойдут, пусть Оленька возьмет на кухне булочку или печенье. Днем девочка стала плакать, испуганно прижимаясь к ней, и Шура заставила себя встать и, с трудом разогрев суп, покормила дочку. Поняв, что не в силах поставить кастрюлю в холодильник, она решила позвонить маме. Никак не могла набрать номер, и только с третьей попытки удалось дозвониться. Мама испугалась, сказала, что сейчас отпросится с работы и приедет. Шура легла. Плохо помнила, что было дальше, но мама появилась, и Оленька что-то весело рассказывала ей. Почувствовав на лбу прохладную мамину руку, Шура опять впала в какой-то полусон. Приехала "Скорая", врач осматривал, прослушивал, мерил давление и задавал вопросы. Шура отвечала едва слышно, ничего не болит, встать тяжело, слабость, ноги не слушаются… Узнав, что она в отпуске и бюллетень не нужен, врач посоветовал вызвать участкового, сдать анализы, сделать обследование. Так все нормально, давление низкое, но может, у нее всегда пониженное? Ни Шура, ни мама этого не знали, раньше она давление не мерила. Может, переутомилась или стресс, неплохо показаться невропатологу, может, попить какую-нибудь гомеопатию. Атак ничего страшного нет. Похоже на переутомление.
Ольга Николаевна осталась у них. Помогла дойти до кровати, пыталась покормить, но Шура отказалась. Тогда мама сварила клюквенный кисель и поила из ложечки, осторожно придерживая ей голову. Потом Шура заснула по-настоящему и проснулась, когда в комнате было темно. Сползла с кровати и, держась за стенку, вышла в коридор. Ольга Николаевна, услышав шум, вышла из кухни и помогла ей дойти до ванной. Оказалось, что Шура проспала почти сутки. Они недавно пришли из садика, и мама кормит Оленьку ужином. Шура доплелась до кухни и выпила бульон. Есть не хотелось. Потом мама помогла ей лечь, и Шура опять заснула. Утром ей стало легче, ноги слушались, но на душе была вязкая, как грязь, тоска, говорить не хотелось. Ольга Николаевна сказала, что взяла неделю за свой счет. Звонил Виктор Ильич, тетя Надя сказала ему, что Шурочка заболела. Он просил в поликлинику не ходить, закажет Шуре пропуск в их, специальную. Там ее осмотрят хорошие врачи, быстро сделают анализы, и тогда будет ясно, что с ней. Так что завтра утром приедет Сережа и свозит туда и обратно. Шура запротестовала, ничего серьезного нет, просто слабость, какие анализы? Отлежится и все. Но на следующий день мама помогла одеться, и пришлось ехать в закрытую поликлинику. Шурочка знала, что с ней, но кому об этом расскажешь? Уж точно не врачу. И никто ей не поможет. И никогда это не пройдет. Жить-то незачем, вот и нет сил. Если бы не Сережа, она и по коридорам этим длинным не дошла. Они провели в поликлинике больше двух часов. Медсестра водила Шуру из кабинета в кабинет. Осматривали, брали кровь из вены, опутывали какими-то проводами, проверяя сердце. Задавали вопросы и стучали молоточком по колену. Она устала, хотелось лечь, и отвечала на вопросы с трудом. Наконец Сережа привез ее домой, довел до квартиры, и Шура легла. Опять провалилась в какое-то зыбкое состояние не то сна, не то беспамятства. Так прошло еще два дня. Она потихоньку вставала и ходила по квартире. Ольга Николаевна отводила внучку в садик, готовила обед и пыталась накормить Шурочку, чтобы у той появились силы. Приехала тетя Надя с икрой, осетриной и мандаринами, чтобы Шура все это съела. Но она пила только бульон и кисель, жевать что-либо не было сил, да и желания. Заехала Нелька с целым пакетом апельсинов, Шуре нужно пить сок. Ругала, что из-за паршивой диссертации загубила здоровье. Конечно, надорвалась, ей же надо быть лучше всех! Кому это нужно? Какая разница? Могла бы не сидеть с утра до вечера над книгами, и так бы защитилась. Никуда не ходила, корпела над этой диссертацией – вот и результат. На кого похожа? Это ужас какой-то! У мамы на глазах появились слезы. Шурочка действительно выглядела не очень… Сама себя не узнавала в зеркале.
Позвонил Виктор Ильич. Врачи дали заключение – скорее всего нервный срыв на почве переутомления, анализы в норме, в общем, ничего страшного. Апатия, депрессия. Конечно, Шура надорвала здоровье, но это поправимо. Поедет в санаторий, там ее быстро поставят на ноги, он заказал путевку. Хорошо, что не сезон, дали в самый лучший санаторий в Кисловодске. Он сам заедет завтра, проведает Шурочку и привезет путевку и билеты. Поезд послезавтра, Сережа отвезет на вокзал. Как вот с Оленькой быть? Может, к ним забрать? Надежда будет в садик отвозить? Но Ольга Николаевна, поблагодарив, отказалась. Оформит отпуск, сейчас желающих мало, так что проблем не будет. Она завтра съездит на работу и напишет заявление.
На следующий день заехал Виктор Ильич. Посмотрел на Шурочку и вздохнул. Потом погладил по голове и мягко сказал:
– Ну, ничего-ничего, поправишься. В санатории тебя приведут в порядок. Не надо было, конечно, так выкладываться с диссертацией. Видишь, организм сбой дал. Но ничего, ты молодая, здоровая, через три недели вернешься к нам, как новенькая.
– Какие три недели, Виктор Ильич? Мне же на работу! Я не могу так. Вы договорились, а я подведу, – слабо запротестовала Шура.
– Ну, это не твоя забота. Ты лечись и врачей слушайся. Приедешь и пойдешь на работу, ничего не случится. Я позвоню. Даже лучше, с начала месяца пойдешь. Не думай об этом, Шурочка.
Когда он уехал, Ольга Николаевна, посмотрев на безучастно сидевшую дочь, тихо сказала:
– Шурочка, надо собираться. Подумай, что с собой возьмешь, там может быть холодно, март все-таки, – и, не получив ответа, подошла к ней. – Ну давай, доченька, встряхнись немного. Видишь, как о тебе все заботятся. Виктор Ильич – такой человек! Дай Бог ему здоровья, как о родной, о тебе печется… – и погладила ее по голове.
Шурочка посмотрела на мать, и глаза у нее налились слезами.
– Мама, зачем он так? За что?
– Ну что ты, Шурочка, они просто очень хорошие люди, замечательные, всегда помогают. Виктор Ильич вообще…
– Мама, мамочка! – перебила Шура. – Я его так любила, да я за него жизнь готова отдать! Почему, почему? Мне никто, кроме Олега, не нужен! Я ведь ничего не просила, только чтобы он приходил иногда. А он ушел, мамочка, совсем ушел… Ну за что он так со мной? Просто повесил трубку и все… Да я жить без него не хочу, а вы – в санаторий… Ну как я буду без Олега, зачем? – Шурочка рыдала, а испуганная Ольга Николаевна гладила ее по голове, едва сдерживая слезы. Потом села рядом, обняла, шепча простые и ласковые слова. Шурочка уткнулась ей в плечо, и рыдания перешли в тихий, безутешный плач. Так они просидели, пока не наступил вечер. Потом мама уложила Шуру на диван, укрыла пледом и пошла за Оленькой.