Дальнейшие события развивались стремительно и удачно для Игнатьева, чем-то напоминая карточную игру, когда один игрок начинает чувствовать чудовищную силу, а другой не представляет, что он обречен.
В понедельник Сашей был аккуратно вынут из урны небольшой пакет, который перед этим активно мацал Леванченко. В пакет были положены золотые цыганские побрякушки. Также в "закладку" в машину к Левандосу были приготовлены граната и цыганский обрез.
Во вторник, ближе к трем часам дня, стоя у стола Фадеева, Саша услышал разговор проходящего мимо него из курилки Леванченко:
– Да, да… в пятницу, Стас. Приезжай часам к двенадцати… Да, к банку… Я посчитаю и перезвоню через полчаса, сверим цифру… Да, до звонка, перезвоню, пока…
У Игнатьева заколотилось сердце – в пятницу. Этим вечером он позвонил Рафаилу – однокасснику.
– Алло, Раф, привет, – сдержанно поздоровался он.
– Привет, – тоже сдержанно, без эмоций ответил татарин.
– Надо встретиться на пять минут.
– По поводу?
– Ну, есть моменты, не по телефону…
– Когда?
– Сегодня вечером.
Они договорились о встрече. Саша в семь часов подъехал к кинотеатру "Спутник". Там уже стояла "девятка" Хайзифутдинова. Вышли, пожали друг другу руки.
– Я хочу просто передать тебе информацию. О расстреле цыган слышал?
– Ну конечно.
– Так вот, в пятницу около моего банка человек, связанный с этим расстрелом, будет продавать золото цыганское и наркотики. Я прошу, чтобы ты сообщил это куда надо и… это… сделали то, что полагается.
– Откуда инфо?
– Ну… будем говорить, случайно услышал.
– Саня, неужели…
– Я просто услышал… случайно. Не спрашивай. Я тут не при чем. Только прошу – сделай это.
– Ладно, это наша, так с-сть, обязанность. Сделаем. Что еще?
– Это все. Спасибо, дружище.
Рафаил пристально смотрел Саше в глаза.
– Пока тогда.
– Да, счастливо. И еще, они могут быть вооружены.
– Все будет хокей, – татарин махнул рукой.
В четверг Саша с утра взял напрокат в агентстве машину. Еле успел оформить все документы. На видавшем виды серебристом "Дэу" он поехал после работы за Левандосом. Ждал полтора часа, пока тот закупится всякой всячиной в супермаркете. Потом ждал, пока выгрузится. Наконец-то, когда уже темнело, Леванченко поехал на стоянку. Спустя какое-то время он вразвалочку пошел домой. Через двадцать минут на стоянку въехал и Игнатьев. Повезло, рядом с джипом Левандоса было пустое место.
Единственный охранник был занят просмотром какой-то херни по маленькому телевизору. Остановившись рядом с джипом, Саша нажал на кнопку самодельного пульта, метнулся к двери, открыл ее и положил под водительское сиденье пакет с золотом. В багажнике был бардак, куда-то на самый низ были брошены завернутый в тряпку обрез и засунутая в бумажную банку из-под чипсов граната. Дело сделано. Саша вышел со стоянки и на маршрутке вернулся домой.
В пятницу с утра Андрей Леванченко был в хорошем настроении. В субботу наметили боулинг с друзьями. Потом – любовница. Очень красивая и страшно глупая моделька. Хороший восемнадцатилетний виски. Деньги есть, и всё у твоих ног. Придя на работу, загрузил автомобильный форум, почитал.
Интересные отзывы об автомобилях прервала пришедшая Дайнеко своими глупыми вопросами. Стандартные ответы. Пошел на перекур. Из курилки открывался вид на банковскую автостоянку. Как на ладони. Порадовал взгляд собственный джип. Помыть бы его надо. Это – завтра с утра. Зазвонил телефон. Стас. Будет, как и договорились. До встречи остался час с небольшим…
Без пяти двенадцать Леванченко вышел из банка и подошел к своему джипу. Машина мигнула сигнализацией. Он сел на водительское сиденье. Через пару минут заметил знакомый "Фольксваген", который припарковался на дороге напротив его машины. Мелькнула спортивная фигура с большущей барсеткой подмышкой. Правая дверь открылась, и на переднее сиденье уселся Стас.
– Привет!
– Привет, Стас, как делишки?
– Да нормально… Работаем… Всё к вам за денюжкой ездим, всё к вам… Стас открыл барсетку и достал внушительного вида сверток:
– Держи, Андрей, тут сорок одна штука, тридцать тысяч – зелеными, остальное – в евро по курсу.
– Так… Сорок одна, – Андрей начал разворачивать сверток.
– Не доверяешь, – улыбнулся Стас.
– И доверяю, и проверяю… – глухо произнес Леванченко.
Гулко шуршал пакет. Показались четыре, перетянутые разноцветными резинками пачки денег. Андрей пальцем с треском пролистал одну из них. Неожиданно резинка, скрепляющая деньги, лопнула, и он еле-еле удержал разъехавшуюся пачку в руках. Несколько купюр упали на автомобильный коврик.
– Бля… – Леванченко нагнулся и начал шарить рукой по полу. Тут он почувствовал что-то под сиденьем. Пакет на ощупь, полиэтиленовый пакет.
– А это что? – он правой рукой извлек странный пакет из-под сиденья.
Тут из припаркованного в двадцати метрах слева на дороге микроавтобуса начали выскакивать люди в черном камуфляже. Справа тоже мелькнули какие-то черные маски.
– А-а, сука… – выдохнул Стас, рывком выхватывая из барсетки пистолет.
Он выскочил из джипа, громко ударив дверцей соседнюю машину. Сразу же прозвучало три выстрела. Один из подбегавших к джипу людей упал. В этот миг дверца около Андрея распахнулась, кто-то схватил его за волосы и сильно дернул. Он вылетел из машины и сразу же получил мощнейший удар в лицо. Сознание помутилось. Послышался еще один выстрел. Его перевернули лицом к асфальту.
– Руки-ноги расставил быстро!
Леванченко попытался как можно быстрее выполнить команду. Он не понимал, что происходит. Непонимание усилил болезненный удар в спину. Потом его кто-то больно ткнул носом в асфальт:
– Головой не вертеть!
Вокруг ходили люди. Невдалеке послышался стон. У лежащего с заломанными руками Стаса на плече расползалось красное пятно. Рядом валялась открытая барсетка, несколько пачек денег. Молодой парень в черном камуфляже прихрамывал, держась за бедро:
– Вот, сука… влепил прямо в мышцу… падла…
– Благодари бога, что у него травматика с резинкой… – подошедший коллега протянул ему сигарету.
– Сука… – парень трясущимися руками зачиркал зажигалкой…
Через несколько дней на имя Председателя Правления пришло из милиции письмо. Он глянул на него, прочитал несколько строк, нахмурился, расписал его на зампреда по безопасности и с неприязнью отодвинул. Он всё знал практически с самого начала. Непонятно было только одно – зачем начальнику департамента казначейства, высокооплачиваемому менеджеру, связываться с какими-то цыганами, убийствами, возить в машине гранату и обрез? Или это ошибка из разряда чудовищных, или…
Он по прямому телефону вызвал Дайнеко. Не прошло и минуты, как она зашла в его кабинет.
– Что по Леванченко?
– По Леванченко… – в глазах Дайнеко был страх, – оказался он двуличным…
– А конфликты с коллегами… – Председатель обжег ее взглядом, – может, подставили… непонятна мотивация.
– У нас в казначействе команда, конфликтов нет, – отчеканила Дайнеко, – не думаю.
– Вы не думаете, а какие-то расчеты с Леванченко производили валютные оптовики, – Председатель чуть повысил голос, – наличкой… Это, по-вашему, команда? Я предупреждаю вас, Людмила Николаевна! Необходимо работать с кадрами! Вы должны знать всё! Слышите – всё! В любом случае этот Леванченко зарвался. Оргвыводы по нему уже сделаны. Возьмите участок с валютообменом пока под свое прямое руководство, а там посмотрим, кого поставить. Еще раз напоминаю – плохих новостей из казначейства быть не должно. И еще – если в ком-то есть сомнения – за борт.
– Хорошо, я все п-поняла, – пропищала Дайнеко дрожащим голосом, – будет сделано.
– Тогда всё.
Председатель смотрел вслед уходящей руководительнице казначейства. "Для женщины – казначейство, наверное, слишком тяжелая ноша", – подумал он. И через мгновение продолжил рассматривать деловую корреспонденцию.
После всего что произошло, после этой ужасной бойни на цыганской "малине", он почувствовал эти изменения. Изменения в сознании, в собственном "я". Открылись какие-то внутренние силы, способные перемалывать, разрушать. И одновременно дающие спокойную уверенность – надо сделать ТО, что надо сделать.
Больше всего он боялся страхов и кошмаров. Будто убиенные им в упор кучерявые смуглолицые парни будут приходить во сне и вопрошать о справедливости. Пару раз так и случилось. Но страха не было. Так же палец жал на курок, и стреляные гильзы падали в черную кровь. Игнатьев думал, что жалость вернется, и его замучает совесть. Но совесть, вырвавшись из алкогольного плена, молчаливо кивнула ему и возвратилась в бьющий пульсом дом где-то глубоко внутри. Единственное – не останавливаться. Идти до конца. Иначе, зачем это все? Не останавливаться…
Однажды, проходя мимо музыкального магазина, он услышал её. Странную, рвущую воздух на части песню. Ритм и грохот смешивались в завораживающий свирепый вихрь. И голос, низкий, сиплый волчий голос.
Голос ярости, голос, который поднимает в атаку, в последний бой…
I saw the millions, the naked and the dead,
I saw the city streets running bloody red,
I saw a thousand bombers circle in the sky,
I saw the firestorm fifty stories high…
Эта музыка не знала пощады ни к себе, ни к другим. Война есть война…
I was at Moscow, burning in my tank,
I was at Shiloh, marching in the ranks,
I was a Sturmbannfuhrer fighting in Berlin,
I was a Russian hero dying for Stalin,