Комнаты Рисли находились в конце короткого коридора, который не освещался, поскольку в нем не было никаких препятствий, и посетители скользили вдоль стены, пока не наталкивались на дверь. Морис натолкнулся на нее раньше, чем ожидал - страшный удар - и громко воскликнул: "О, проклятье!", а филенка еще продолжала дрожать.
- Войдите, - послышался голос.
Мориса ждало разочарование. Говоривший оказался студентом из его колледжа по имени Дарем. Рисли отсутствовал.
- Вы пришли к мистеру Рисли? А, привет, Холл!
- Привет! Где Рисли?
- Не знаю.
- Не беда. Я пойду.
- Ты возвращаешься в колледж? - спросил Дарем, не глядя на Мориса: он стоял на коленях, склонившись над грудой роликов для пианолы.
- Да, раз его нет. Я просто так зашел.
- Подожди секунду, я с тобой. Вот разбираю Патетическую симфонию.
Морис изучал взглядом комнату Рисли и пытался представить себе, как он произнес бы здесь свою речь, затем сел на стол и посмотрел на Дарема. Тот был невысокого росту - очень невысокого - и держался без претензий. Когда Морис вломился в комнату, обычно бледное лицо Дарема покрылось румянцем. В колледже он славился умом - и своей исключительностью. Почти единственное, что слышал о нем Морис, - это то, что "он слишком часто где-то пропадает", и это было подтверждено встречей в Тринити.
- Никак не найду марш, - пожаловался Дарем. - Извини.
- Ничего.
- Хочу одолжить ролики, чтобы проиграть на пианоле Фетерстонхоу.
- Я живу над ним.
- Значит, ты уже переехал в колледж, Холл?
- Да. Я уже на втором курсе.
- Ах, да, конечно. А я на третьем.
Дарем говорил безо всякой надменности, и Морис, позабыв про должное почтение к старшему, сказал:
- Но выглядишь скорее как новичок.
- Может быть, однако ощущаю себя магистром искусств.
Морис внимательно посмотрел на Дарема.
- Рисли удивительный малый, - продолжал Дарем.
Морис ничего не ответил.
- Хоть и зануда.
- Но это не мешает тебе брать у него вещи, - заметил Морис.
Дарем вскинул голову.
- А что - нельзя?
- Да шучу я, конечно, - сказал Морис и слез со стола. - Не нашел еще свой марш?
- Нет.
- Мне, знаешь, пора идти.
Морис никуда не торопился, но сердце, которое никак не переставало колотиться, подсказало ему эти слова.
- Ладно, ступай.
Морис на это вовсе не рассчитывал.
- Все-таки, что ты ищешь? - спросил он, приблизившись к Дарему.
- Марш из Патетической.
- Это мне ни о чем не говорит. Вот, значит, какой музыкальный стиль ты предпочитаешь?
- Да, а что?
- По мне так лучше хороший вальс.
- По мне тоже, - сказал Дарем и посмотрел Морису прямо в глаза. Как правило, Морис отводил взгляд, но на сей раз удержался. Дарем между тем продолжал: - Эта часть может быть вон в той стопке у окна. Надо проверить, это быстро.
Морис решительно произнес:
- Мне надо идти.
- Подожди, сейчас закончу.
Пришибленный и одинокий, Морис ушел. Звезды на небе заволокло, ночь обещала быть дождливой. Привратник отпирал калитку, когда Морис услыхал за спиной торопливые шаги.
- Нашел свой марш?
- Нет, решил лучше пойти с тобой.
Они двигались некоторое время молча, потом Морис сказал:
- Дай сюда часть роликов, я понесу.
- Не стоит, мне так спокойней.
- Давай, - грубовато приказал Морис и взял ролики из-под руки Дарема.
На сем беседа прекратилась. Достигнув в молчании своего колледжа, они прямиком пошли к Фетерстонхоу, поскольку до одиннадцати еще оставалось время, чтобы послушать музыку. Дарем сел за пианолу, Морис устроился рядом на полу.
- Не замечал за тобой раньше подобного эстетического рвения, - заметил хозяин.
- А его и нет, просто охота послушать, что там люди насочиняли.
Дарем поставил интродукцию, затем передумал и сказал, что лучше начать с 5/4.
- Почему? - спросил Морис.
- Потому что это напоминает вальс.
- Да полно тебе, играй что нравится, нечего терять время, ролики менять.
Однако на сей раз ему не удалось настоять на своем. Когда он придержал ролик рукой, Дарем предупредил:
- Пусти, порвешь, - и поставил пятидольный вальс. Морис внимательно слушал музыку. Ему, в общем, понравилось.
- Вот так и сиди, - сказал Фетерстонхоу, возясь у камина. - Тебе следует держаться подальше от аппарата.
- Наверно, ты прав… Проиграй это место еще разок, если Фетерстонхоу не против.
- Верно, давай, Дарем. Веселая вещица.
Дарем отказался наотрез. Морис понял, каким он может быть несговорчивым. Дарем сказал:
- Часть большого произведения - это не пьеса, ее не повторяют.
Довод невразумительный, но веский.
Он проиграл ларго, далеко не веселое, затем пробило одиннадцать, и Фетерстонхоу приготовил чай. Ему и Дарему предстояло сдавать один и тот же экзамен, и разговор перешел на профессиональные темы. Морис слушал молча. Волнение его так и не улеглось. Морис понимал, что Дарем не только умен, но еще и спокоен и рассудителен: он знал, что ему следует прочесть, где у него слабые места и чем могут помочь наставники. У него не было ни слепой веры в ассистентов и лекторов, которую питал Морис, ни неуважения, которое открыто проявлял Фетерстонхоу. "Всегда можно чему-нибудь научиться у старшего, даже если тот не читал новейших немецких философов".
Они поспорили немного о Софокле, причем Дарем, припертый к стенке, заявил, что это поза "у нас, у студентов" - игнорировать этого автора, и посоветовал Фетерстонхоу перечитать "Аякса", сосредоточась на персонажах, а не на драматурге; таким образом можно больше узнать как о греческой грамматике, так и о тогдашней жизни.
Морису все это пришлось не по сердцу. Он хотел увидеть, что Дарем тоже не находит себе места. Вот Фетерстонхоу - отличный парень, умный и сильный, у него решительные суждения, он великодушен. А Дарема ничем не пронять, он отметает ошибки и одобряет лишь то, что верно. Есть ли надежда для Мориса, который состоит из одних ошибок? Морис почувствовал неодолимое раздражение, вскочил, пожелал доброй ночи и, оказавшись за порогом, тут же пожалел о своей опрометчивости. Он решил подождать, но не на лестнице - это показалось ему нелепым - а где-нибудь между ней и жилищем Дарема. Выйдя на двор, он определил последнее, даже постучался в дверь, хотя и знал, что хозяина нет, потом заглянул внутрь и при свете камина изучил картины и обстановку, после чего занял позицию на некоем подобии мостика во дворе. К сожалению, то был не настоящий мост: он лишь соединял берега небольшой канавки, которую, верно, вырыли после, дабы оправдать замысел архитектора. Стоять на нем - все равно что позировать в студии фотографа, а перила оказались слишком низкими, чтобы на них можно было опереться. И тем не менее Морис, с трубкой во рту, смотрелся довольно естественно. Теперь он надеялся лишь на то, что не будет дождя.
Окна были темны, только у Фетерстонхоу горел свет. Пробило полночь, затем четверть первого. Должно быть, он уже целый час поджидает Дарема. Малое время спустя с лестницы донесся шум, и вот на улице появилась ладная фигурка в запахнутом по шею плаще и с книгами в руках. Это была минута, которой Морис так долго ждал, однако он вдруг сорвался с места и зашагал прочь. Дарем, не заметив его, подходил к своей двери. Еще немного - и удобный случай будет упущен.
- Доброй ночи! - выкрикнул Морис, пустив петуха, что напугало их обоих.
- Кто это? Доброй ночи, Холл. Прогуливаешься перед сном?
- Как обычно. Не хочешь еще чайку?
- Чайку? Пожалуй, нет, уже слишком поздно. - Дарем помолчал и довольно-таки прохладно добавил: - Впрочем, может, немного виски?
- А у тебя есть? - вырвалось у Мориса.
- Есть, заходи. Вот здесь я и обитаю, в нижнем этаже.
- Здесь?
Дарем включил свет. Огонь в камине почти погас. Дарем предложил Морису сесть и поставил стаканы.
- Скажи, когда хватит.
- Благодарю, достаточно, достаточно.
- С содовой, или так? - зевнув, спросил Дарем.
- С содовой, - ответил Морис.
Засиживаться, однако, было невозможно: человек устал и пригласил его только из вежливости. Морис допил и вернулся к себе в комнату, где запасся табаком, и снова вышел во двор.
Теперь тут было совершенно тихо и совершенно темно. Морис прогуливался туда-сюда по священной траве, не слыша себя. Сердце его пылало, а все остальное в нем постепенно уснуло, и первым уснул мозг, самый уязвимый его орган. А следом и тело, тогда ноги понесли его наверх, чтобы избежать рассвета. Но сердце его зажглось, чтобы никогда не угаснуть. Наконец хоть что-то в нем стало настоящим.