Она откидывает козырек на пассажирском месте и долго глядит на себя в зеркало. Наконец убирает козырек и молча о чем-то думает.
Я наклоняюсь к двери, достаю из кармана мобильный телефон и протягиваю попутчице. Бет понимает намек и начинает набирать номер.
- И все-таки мне непонятно, почему нам надо непременно ехать в Корнуолл. Именно в Корнуолл.
- Там оловянные рудники, - говорю я. - Пирожки, селедка и всякая всячина.
На том конце линии поднимают трубку, и Бет принимается объяснять своему менеджеру или агенту, как там называют этого никчемного горемыку, что прошлой ночью ее избили. Нет, о том, чтобы появиться на работе в таком состоянии, не может быть и речи - как минимум неделю. Сидит в такси, едет в больницу показаться врачу - убедиться, что нет переломов. Слышите шум? (Умная девочка, за словом в карман не полезет.) Никчемный горемыка сочувственно кудахчет и желает любимой клиентке скорейшего выздоровления. Бет дает "отбой".
- Готово, - говорит она. - А сам звонить будешь?
Я качаю головой.
- У меня с этим проблем нет - один из плюсов вольной жизни. Захотелось в Корнуолл - пожалуйста, гони себе за милую душу. Кстати, если хочешь знать, лично я ни единому твоему слову не верю.
- В смысле?
- "Я почти ничего не видела", "наверное, они напали сзади…" Врать подучись. - Молчу, даю ей время спокойно закурить сигаретку, пока в машине повисает напряженная тишина. Наконец я осмеливаюсь ее прервать: - Так могу я узнать, что же на самом деле случилось?
- Я сказала: не знаю.
Снова молчание. Я гляжу на Бет, точно следователь на допросе - с явным недоверием. Потом пробую еще один профессиональный прием: ошеломить подозреваемого неожиданным вопросом.
- Где ты берешь наркотики? И что ты делала посреди ночи в забытом богом Шёпердз-Буш?
Мне показалось, будто Бет судорожно вздохнула и замерла. Дышит тихо, почти неслышно.
- Не знаю, - сбивчиво объясняет она. - Я совсем не помню. - Замолкает и, уронив голову на грудь, заслоняется локтем, точно от яркого солнца. Потом опускает руку и, снова облокотившись на спинку, откидывает с лица волосы. Теперь ее плечи расслаблены, она несколько раз неторопливо затягивается сигаретой, поворачивается ко мне, точно желает что-то сказать, но, передумав, отворачивается и опять вздыхает.
- Ладно, это мой поставщик, Стэн. Доволен?
- А за что, интересно? Заплатить не смогла? Опомнись, милочка, ты же у нас новая девушка "Аманьюна".
Бет отвечает на мой сарказм ледяным презрительным молчанием.
Пусть и уличил ее, а легче мне не стало: не отыгрался я на ее унижении - просто понял, что все гораздо сложнее, чем я подозревал. Где-то с час мы едем молча, как вдруг Бет подает голос:
- Мне надо в туалет.
- Остановлю на ближайшей заправке.
- А поскорее нельзя? Не могу больше терпеть.
Требует в приказном порядке - попробуй ослушайся.
Эта штучка привыкла к первоклассному обслуживанию, у нее дорогая страховка и низкий уровень надежности, а каждые три тысячи миль необходимо перебирать коробку.
На следующей развязке включаю сигнал поворота, съезжаю налево и, сделав петлю назад над шоссе в Малмесбери, сворачиваю на маленькую, уходящую на запад проселочную дорогу. Проехав чуть вперед, притормаживаю у небольшой рощицы. Выхожу из машины, открываю багажник и достаю джинсы Кэт, одну из своих рубашек и джемпер.
Захлопнув багажник, вижу перед собой дрожащую от холода Бет в нижнем белье и тяжелых ботинках. Молча протягиваю ей одежду. Рубашку она надевает тут же, натягивает через голову джемпер и, зажав джинсы под мышкой, удаляется в заросли. Рубашка и джемпер ей по бедра, и смотрится она что надо: настоящая нечесаная бродяжка, этакий цыганский оборвыш. Невероятно - как она умудряется быть такой притягательной в столь страшном убранстве? Ни дать ни взять молодая лань: ступает с грацией, аккуратно выбирая дорогу между кустов папоротника и куманики, высоко поднимает коленки и скоро исчезает среди деревьев.
Возвращается моя ненаглядная уже в полном облачении. Джинсы ей коротковаты, и над ботинками белеет голая лодыжка - настоящая беспризорница. Мало того что брюки коротки, так они еще и упасть вот-вот готовы. И вот представьте: идет моя Бет - одной рукой придерживает на поясе штаны, другой - волосы, чтобы на лоб не падали, и дрожит, как осиновый лист на ветру, - бедолага. Пришла, стоит у дверцы - хочется небось в тепло-то, сиротка ты нечесаная…
Бет забирается в машину и заворачивается в одеяло.
- Ну и холодрыга же там, - бормочет она, стуча зубами.
- Поедим - сразу согреешься.
- Что, здесь? Соломы, что ли, пожуем?
- Когда-нибудь слышала, что в деревнях бывают трактиры?
- И где ты собираешься их искать?
- Понятия не имею. - Вдруг мне стало так смешно - как я вообще сорвался в такое приключение?! - Понятия не имею, куда мы едем и что будем делать. И вообще - мы заблудились.
Моя оборваночка тоже заходится смехом, и мы, нервно хихикая, как две сбежавшие лабораторные мыши, тихо шуршим по асфальту в поисках Его Величества Сельского Трактира.
Поиски наши довольно, скоро увенчались успехом - такой уж выдался денек.
И вот перед нами заведение: деревянные балки, выложенный плиткой пол, огромный очаг и страдающий ревматизмом охотничий пес по имени Оскар: зловонный, слюнявый, невообразимо добродушный и мучимый патологической тягой к чипсам с барбекю. Вместо короткой привычной вывески "Треска и жареный картофель" или "Омлет и жареный картофель" висит грифельная доска, перед которой надо стоять и минут пять вчитываться. Зато у них есть мое любимое пиво, а за стойкой вместо обросшего полупьяного работяги, который смылся в деревню, дабы не расплачиваться с кредиторами, стоит улыбчивая бабушка.
Себе беру пинту пива и пирог с дичью, спутнице - бокал шардоне и суп из лобстера, традиционное меню западной Англии. Чуть позже повторяем напитки и выкуриваем по сигарете. Бет удобно устроилась в кресле с подголовником, разложив локти и откинув голову.
- И зачем мы сюда приехали? - неохотно протягивает она, закрыв глаза.
- Развеяться и отдохнуть.
- От чего тебе отдыхать?
- От жизни.
Милашка обдумывает мои слова, едва заметно кивает и, приподнявшись с подголовника, почему-то смотрит в упор.
- Ты и правда хороший, - говорит она с улыбкой. - Спас меня.
- Да нас обоих надо спасать, - ворчу я. - Ну и… Часто он тебя бьет?
Бет глазом не моргнув ставит на стол бокал и с невозмутимой улыбкой отвечает:
- Стэн? Он вообще никогда рук не распускает. Я сама виновата. И деньги здесь ни при чем. Я повела себя по-свински. - Бет вздыхает и качает головой. - Ты ведь совсем не в курсе наших дел. Так что давай не будем об этом.
Да, лгунья она хорошая, в этом я уже убедился. А может, в конце концов, ее действительно Стэн побил. Допивает вино.
- Ладно, давай отдыхать, раз приехали. Тоже мне похититель.
Бет настаивает, чтобы трапезу оплатила она. (Говорит - достаточно того, что я раскошелился на заправке.) Мы садимся в машину и направляемся на запад. Уже в пути, спустя какое-то время, она спрашивает:
- Значит, Корнуолл?
- Ага.
- Ты когда-нибудь видел соломенные чучела?
- Нет. А ты?
Долго думает о чем-то своем и неожиданно заявляет:
- И я тоже. Едем дальше.
- Это чаевые, пожируй чуть-чуть. Благо могу себе позволить - я же, в конце концов, новая "Аманьюна", - поясняет Бет и с отстраненной улыбкой снова ложится на спину.
Думаю, вряд ли кто-нибудь бы захотел оказаться на моем месте: я проститутка и обязан обслужить любимую девушку своего давнего друга - первосортную, несравненную гадину.
Но ничего не поделаешь - такова жизнь, и подобное происходит на каждом шагу.
А потому мне не остается ничего другого, как хладнокровно снять то немногое, что осталось, забраться на Бет и сделать свое дело.
Она лежит, плотно смежив веки.
После.
- Ну, взбодрись, совсем приуныл, - говорит Бет, закуривая сигарету и бросая другую мне на колени.
- Путаешь уныние с сочувствием.
- Ой, только, пожалуйста, не надо меня жалеть. Не выношу.
- Да ты-то тут при чем? Дура самовлюбленная, только о себе и думаешь. Мне Майлза жалко.
Она в ярости оборачивается.
- Ты Майлза в это не впутывай!
- Да уж точно, здесь он не при делах.
- Вот именно.
Я закуриваю, и в комнате повисает враждебная тишина. Приятно все-таки нежно поворковать на ложе любви. Просто прелесть.
Прошу Бет изобразить что-нибудь из ее реплики в рекламе "Аманьюна", но она отвечает, что у нее вообще никаких реплик нет.
- Я ничего не должна говорить, - объясняет наша молодая актриса. - Я просто должна быть в кадре, и все. Мне платят за тело. - Протягивает руку и щелкает меня по носу - больно, надо сказать. - Как и тебе, мой дорогой.