- Хорошо, видно, ты сейчас не в настроении беседовать с полицейскими. Но все равно подумай - может, стоит?
С тех пор как на мою сестру напали в Финсбери-парк, я отношусь к таким вещам крайне серьезно. Впрочем, сестрица в результате отделалась легче, чем ее обидчик, - уж такая она штучка. Тем не менее я прослушал ее продолжительную лекцию о том, как важно заявлять о подобных происшествиях, и долгое время пребывал под сильным впечатлением этого урока.
- Мерзавцы ведь все еще гуляют на свободе, нарезают по парку круги и подыскивают себе новую жертву, - не унимаюсь я. - Думаю, ты просто обязана заявить.
- Ну хорошо, все. Я поняла. - Бет поднимает на меня глаза, и я вижу там откровенный ужас, панику чистейшей воды. - Слышала я про это много раз: и про новые жертвы, и про женскую солидарность… - Она вздыхает, нервозно теребя и без того уже растрепанный уголок дивана. Наконец говорит: - Нет, плохо это. Не могу.
Я не настаиваю - пока не время: может, сама еще передумает.
Вхожу с подносом угощений и вижу: уже свернулась калачиком на диване и смотрит фильм. Выбор ее пал на "Таинственный сад" - любимое кино Кэт.
Я ставлю поднос на кровать, протягиваю своей неожиданной гостье чашку горячего шоколада и соломинку. Мы пьем. Немного погодя как бы невзначай начинаю рассказывать о случае со своей сестрой, о нападении в Финсбери-парк, не забыв упомянуть, что после разговора с полицейскими у нее с души будто камень свалился. Это, видно, уже последняя капля: оторвавшись от экрана, Бет переводит на меня ненавидящий взгляд.
- Ладно, иди звони. Все равно они ничего не изменят.
Подхожу к телефону и набираю номер.
Вернувшись в комнату, слышу:
- Валиум принесешь?
- Сначала инспектор, потом - валиум. Долго ждать не придется: они уже выехали.
- Ишь командир нашелся, - шипит Бет. - Ты, видно, не улавливаешь разницы между взрослым и заправилой.
Что тут поделать? Молча утыкаюсь в телевизор.
- Можно мне все-таки таблетки? Ну, я прошу.
Встаю и иду за лекарством.
Сидим, смотрим фильм, сюжет уже дошел до середины, как вдруг в дверь звонят. Ну наконец-то.
В дверях стоит женщина в полицейской форме. Предъявляет удостоверение и представляется: "Линн Банн". Говорит, мне можно присутствовать, если пострадавшая не возражает. Я остаюсь.
- Вы ее приятель?
- Нет, просто знакомый.
- Понятно. - Мой ответ Линн записывать не стала и сразу перешла к допросу потерпевшей.
- Видимо, меня хотели изнасиловать, - еле слышно начинает Бет. - Денег не взяли, ничего не пропало, правда, и меня, слава богу, не тронули. Спугнул, видно, кто-то. Быстро свалили.
- Хорошо, - продолжает Линн. - Можете добавить что-нибудь к сказанному? - Знает свое дело: держит себя спокойно и невозмутимо, молодец; сочувствия тоже не изображает и наводящих вопросов не задает (вроде "Вы уверены, что среди нападавших не было афро-американцев?").
Бет погружается в размышления и после довольно долгого молчания описывает одного из нападавших. Говорит, насчитала троих, хотя могла и ошибиться. Она шла, и вдруг сзади на нее налетел кто-то. Растерялась, запаниковала, даже понять толком не успела, как оказалась на асфальте. Одного, правда, хорошо запомнила: белый, на руке татуировка "ЧУЖАК", а на предплечье - мордашка Бритни Спирс. Тут Бет вяло усмехается, а инспектор даже бровью не ведет - ни один мускул на лице не дрогнул.
Я же мысленным взором так и вижу, как однажды зайду в автобус и увижу парня с закатанными рукавами: с одной руки - Бритни улыбается, на другой - светится надпись "ЧУЖАК". Как подойду, да как схвачу этого дрянного недомерка за костлявый локоть, другой рукой запястье ему стисну, да как садану со всего размаху о спинку сиденья - вовек не забудет…
- Вы не могли бы указать предполагаемый возраст нападавшего?
- Да нет, помню только, молоденький совсем, - говорит Бет. - Подростки. Напали по дури - ветер в голове гуляет.
Линн оставляет ее замечание без комментариев и торопливо записывает. Еще раз уточняет место и время происшествия. Бет, видно, ответы даются с трудом: тихо говорит, голову склонила и посмотреть боится. Все равно умница, молодцом держится. Хорошо, что вообще согласилась.
- Думаю, после десяти уже было. Да тут совсем рядом.
- Поточнее, пожалуйста. Вы сказали, рядом. На этой улице?
- Нет, в каком-то переулке, я свернула с Голдхок-роуд. Только не помню, в какую сторону. Почти ничего не соображала.
- Ничего страшного. Может быть, схема чем-то поможет?
Я мигом возвращаюсь с картой города, и Бет надолго над ней склоняется.
- Нет, совсем не ориентируюсь. Простите, я не могу ответить.
- Ничего. А как они говорили? Не заметили что-нибудь необычное?
- Вроде нет, обычные лондонцы. Нет, подождите, что-то было. Парень с татуировками вроде как шепелявил. - Бет снова невесело усмехается. - Забавно, вдруг раз и вспомнила. Да, он шепелявил, и волосы у него были коротко подстрижены. Светленький такой. Не высокий, но жилистый.
- А остальных не припомните?
Бет качает головой.
- Видела серебристые кроссовки. Вроде бы все. Ничего больше на ум не приходит.
Линн уточняет несколько формальностей, как то: чем занимается Бет, ее домашний адрес и телефон. Благодарит за сотрудничество и заверяет, что описание преступников разошлют по городу к утру следующего дня, а сегодня попробуют прочесать улицы. Если вспомнятся какие-нибудь детали, любая мелочь, надо, обязательно связаться. Несущественных фактов в подобных делах нет. Бет говорит, что сейчас ей не до воспоминаний, и, попрощавшись, благодарит. Мы закрываем за Линн дверь.
Ну вот и все: самое страшное позади. Молодец, хорошо держалась. Осторожно обняв Бет за плечи, хвалю ее, стараясь не выдать голосом жалости или снисхождения. Впрочем, ей уже все равно: бедняжку совсем разморило - снотворное действует. Поднявшись с дивана, отправляюсь на кухню, наливаю новую кружку сладкого и включаю видео.
Бет осторожно, чтобы не обжечь губы, потягивает горячий шоколад через соломинку, а сама наблюдает, как я набиваю марихуаной папироску.
- Кстати, - говорю я, переключив все внимание на пальцы. - Почему ты не обратилась к Майлзу? То есть я, конечно, польщен и все такое, но почему ты не пошла первым делом к своему парню?
- Майлз, как назло, в отъезде. Надо же было найтись каким-то делам в ту ночь, когда меня пытались ограбить. Или изнасиловать, не знаю. К тому же до тебя идти ближе.
- Кстати, а откуда ты знаешь мой адрес?
Бет снова отвечает мне молчанием. Паузы - ее конек.
Я раскуриваю сигарету, порывисто затягиваюсь и передаю ей. Бедняга подносит заветное курево к губам и тут же одергивает руку.
- Ох, я же не смогу - рот болит.
Да, с губами настоящая беда - они, кажется, еще сильнее раздулись. Благо сообразил: забираю самокрутку, втягиваю полный рот дыма и склоняюсь к Бет, как для поцелуя. Она попыталась улыбнуться - и тут же сморщилась от боли. С трудом приоткрывает губы - щелочка узкая-узкая… Я, стараясь не причинить лишних мучений, прикладываюсь к побитому рту и выдыхаю дым. Бет глубоко, с наслаждением, втягивает его в себя. Потом замирает, прикрыв глаза и затаив дыхание, выпускает драгоценное пьянящее колечко. Сидит, млеет. Потом неторопливо открывает глаза и блаженно улыбается.
- М-м, - говорит она. - А у тебя хорошая отдача, знаешь?
Мы молча докуриваем сигарету, потом я набиваю еще одну, и сладкий дым снова перетекает изо рта в рот, растворяясь в воздухе. Мери и Дикон тем временем вовсю спасают затерянный и всеми позабытый сад, а Бет начинает клевать носом. Я же перекатываюсь на другой конец дивана, осторожно приподнимаю несчастную малютку, стараясь не потревожить ушибленное плечо, и сам устраиваюсь рядом. Бет что-то неразборчиво шепчет и опускает голову мне на колени. Я тихо глажу ее, и она постепенно забывается сном. Бет тихо посапывает, я досматриваю фильм, больше любуясь все-таки своей ненаглядной. Как маленькому ребенку, стираю с подбородка слюну - она спит с приоткрытым ртом, так сильно распухли губы, - и моя крошка сворачивается калачиком.
Фильм все никак не кончится - а уже ноги затекли. Наконец, осторожно приподняв голову Бет, аккуратненько выползаю из-под нее и выключаю телевизор. Иду в спальню, просунув предварительно в дверь ботинок из прихожей, чтобы не закрылась, и отворачиваю одеяло на кровати. Возвращаюсь и, опустившись около прекрасной сони на колени, подхватываю ее на руки. Голова опускается на мое плечо, и я направляюсь со своей драгоценной ношей в спальню. Там опускаю ее на постель, накрываю одеялом и, нежно погладив по голове, целую в щечку. Уже собрался было уходить, как вдруг слышу: бормочет что-то еле слышно. Тихо-тихо, не разобрать. Стою, прислушиваюсь - ах вот что, просит остаться и побыть с ней. Выпростала из-под одеяла руку и тянется ко мне, по-прежнему не открывая глаз.
Чуть-чуть еще посижу, постерегу ее ночной покой, а после - умываться и укладываться. Разделся, залез под одеяло - и к ней под бочок. Бет прижимается ко мне во сне, обнимает рукой. Приподнявшись, целую больное плечико, и она, что-то тихонько сказав, снова погружается в здоровый сон: дышит редко и глубоко.