- О, можете не сомневаться. Высокая, стройная, и что-то в ней есть такое… аристократичное. Впрочем, совсем не то, что в Эмме. Скорее другое: какая-то врожденная гордость и самообладание. К таким людям тянет. К тому же она очень умна и образованна: пишет диссертацию по палеоантропологии.
- М-м, Амрита, - мурлычет леди Крэйгмур. - Интеллект в женщине - чрезвычайно ценное свойство. - И тут в ее глазах зажигается недобрый огонек. - Да, то-то будет номер, когда новость дойдет до его светлости.
У меня в глазах застыл немой вопрос.
- Я о муже, - поясняет она. - Уверена, Клайв упоминал, что его отец - настоящий свинтус, эгоистичный и злой человек.
Я вяло протестую, но Оливия заставляет меня замолчать, махнув своей черной сигаретой.
- Нет-нет, дорогой, это страшный человек. Настоящее чудовище. Ты слышал, что он - Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона?
- Даже не знаю, что бы это значило.
- Попробуй догадаться, мой мальчик.
- Ну, я бы заподозрил, что организация с таким названием временами проявляет некоторую, как бы сказать, нетерпимость к национальным меньшинствам…
- Дорогой мой! - восклицает Оливия. - С таким же успехом ты мог бы обвинить в "некоторой нетерпимости к национальным меньшинствам" Гитлера! Ох, жду не дождусь, когда же меня познакомят с прекрасной Амритой! - заключает она, вдоволь насмеявшись.
- Думаю, пока рано считать их сложившейся парой. Боюсь, до этого еще далеко.
- Чепуха, - объявляет Оливия. - Нисколько не сомневаюсь, милашка - лучшая партия для моего Клайва. Бедный ягненочек.
Во втором часу ночи хозяйка благодарит за удивительный вечер, целует в обе щеки, ворошит мои волосы и в облаке сигаретного дыма выпроваживает меня на холодные ночные улицы.
Чек Оливия так и не выписала.
Глава 13
Мужчины и женщины - совершенно разные существа. Они даже говорят на разных языках, и пропасть между ними непреодолима.
В довершение всего моя собственная память начала выкидывать фокусы: то она беспрестанно напоминает мне о райских деньках с Мирандой, то изменяет своей любимице, и тогда кажется, будто я делал все то же самое с Бет.
В утренней полудреме ясно видятся сияющие от счастья глаза "моего солнышка" Миранды. Кажется, будто я целую ее и нос щекочут золистые завитки, вдыхаю запах ее шампуня, и от этих знакомых ароматов и прикосновений меня охватывает такое упоительное чувство покоя! Так бывает, когда перечитываешь любимую детскую книжку или приезжаешь в место, где гостил много лет назад, внезапно осознав, что все осталось таким же, каким долгие годы хранилось в памяти.
Воспоминания не подчиняются хронологии, их выносит на берег подобно обломкам затонувшего судна: потрепанные временем, побитые штормом, спутанные и по отдельности бессвязные. Только одно их объединяет: все они счастливые. Сердце не хранит плохого, а хорошее умножает десятикратно - в этом заключается важнейшая обязанность нашего моторчика. Оно заставляет нас верить, будто жизнь в основе своей прекрасна и ее стоит продолжать, несмотря ни на что. Сердце - настоящая привереда: оно впитывает далеко не все. Солнечным дням - "да". Праздникам - "да". Школьные годы впускаются в архивные хранилища скупо и не слишком живо: в черном и белом, с потрескивающим звуком, запахом мела, серых носков и бурлящих раздевалок; и мы не останавливаемся на них надолго, быстро переходя к каникулам и приятным поездкам: Эксмур, Саффолк, остров Скай, Бретань, Крит, Тоскана, Дордонь - все залито ослепительным светом и ярками красками, ты погружаешься в море звуков, вдыхаешь запахи моря, французской выпечки и усыпанных морошкой вересковых пустошей.
Я беспрестанно возвращаюсь в те дни, когда у нас с Мирандой все только начиналось, когда мы гуляли в жасминовых садах, бродили меж кустов шиповника, среди живых изгородей из жимолости, по лугам со спелыми травами… А серые промозглые дни, шипы и колючки память безжалостно гонит прочь.
Какое же сердце непостоянное! Насколько оно непредсказуемо и далеко от объективной реальности!
И все же им движут добрые намерения. Оно похоже на назойливую старую деву, которая приезжает на Рождество навестить племянничков и целый вечер суетится, стараясь всех помирить, а в результате все окончательно портит, пусть и действуя из благих побуждений. И оттого, что сердце отсеивает плохие воспоминания и акцентирует хорошие, ушедшее начинает казаться раем, золотым эдемским садом, а пока еще не "профильтрованное" настоящее не выдерживает сравнения, кажется подделкой под счастье, несовершенной попыткой повторить идеал, отклонением от золотых стандартов прошлого. И если у вас достанет здравомыслия, вы поймете, что прошлое в действительности не слишком отличалось от настоящего, а различие между ними происходит от того, что мы нечто подзабыли, нечто подправили в памяти. Потому что на один солнечный день, когда ты, неторопливо наслаждаясь свободой, бродил по девонширским вересковым пустошам, приходится полмесяца поездок на работу в душной подземке, лежаний в постели без сил после бурных вечеров и перебранок в супермаркете из-за банки консервированной фасоли.
Все собрались на кухне у меня дома: Кэт, Майлз, Клайв и я. Субботнее утро после вечеринки. Пьем кофе.
- Напомни, как ее зовут, - просит Кэт.
- Амрита, - отвечаю я.
- Индианка, - добавляет Майлз. - Бомба. Умрешь на месте.
- Бом-ба? - повторяет Кэт, и ей каким-то непостижимым образом удается растянуть два коротких слога до неправдоподобия.
- То есть, я хотел сказать, хорошенькая… И вообще все при ней.
- Даже так?
- Во-во, - подтверждаю я.
- Прелесть, - говорит Клайв.
- Малютка, - добавляет Майлз.
- Красотка, - соглашаюсь я.
- Первоклассная штучка, - уточняет Майлз.
- Слушайте, вы двое, - говорит Кэт, - вы когда-нибудь слышали о феминизме?
- Это как-то связано с тампонами? - с готовностью вызывается Майлз.
- Все, я пошла. - Кэт встает.
- Нет, нет! Не уходи, - вопим мы в три голоса. Я хватаю ее за руку. - Перед кем нам тогда дурачиться?
- Тогда прекращайте этот треп мужланов.
- Ну что ты от нас хочешь, - говорит Майлз. - Мы же мужики, нам по природе положено мужланствовать.
- Слушать вас противно. Вы уже далеко не мальчики, взрослые люди, занимаете какое-то место в обществе… Хватит строить из себя шутов. - Она снова усаживается и говорит: - Ну хорошо, расскажите-ка об Амрите.
- Она очень красивая, - начинаю я. - Такая стройная, черные волосы, высокие скулы…
- Прекрасные глаза, - вставляет Клайв.
- Большие и черные, как маслины, - соглашаюсь я.
- Чернослив, - добавляет Майлз.
- А это еще как понять: чернослив?
Майлз пожимает плечами.
- А маслины тут при чем, раз на то пошло?
- Глаза как оливки? Хорошо, могу себе это как-то представить: большие, темные глаза миндалевидной формы.
- Ну вот, приехали, - вклинивается Майлз. - Уже о миндале вспомнил. - Он оборачивается к Кэт и, всплеснув руками, жалуется: - Наш дружок помешан на "Фрут-энд-Натс".
Та хихикает.
Невзирая на насмешки, я продолжаю описание:
- Совсем не красится.
- Нет красится, - возражает Майлз. - У нее подводка на веках.
- Ладно, подводка. Но почти незаметно.
- Я вас покину ненадолго, - оповещает нас Клайв и встает, направляясь в уборную.
- Что-то вы все о внешности да о внешности, - возмущается Кэт. - А как человек какая она?
Мы с Майлзом переглядываемся - ничего не приходит в голову. Наконец я говорю:
- Ну, вроде ничего, миленькая.
Мой товарищ размышляет чуть дольше.
- Ага, - в конце концов соглашается он, - вроде так.
Из груди нашей собеседницы вырывается вздох отчаяния.
- А что-нибудь посущественнее?
- Хм, - говорю я. - Я бы сказал, величественная.
- Вот-вот, - вклинивается Майлз. - Даже слишком.
- А Клайв?
- О-о, голову потерял, бедолага, носится со своими пустыми надеждами.
- С чего ты взял, что с пустыми?
Майлз согласно трясет головой.
- Да куда ему - ростом не вышел.
- И к тому же - рыжий, - добавляю я.
- Несносные зазнайки, - говорит Кэт. - Клайв очень мил.
- Милый-то он милый, сестренка, - объясняю я. - Только вот в нагом безумстве спаривания "милый" не считается.
- А тебе почем знать? Может, Амрита именно такого и искала. Может, с ним она чувствует себя в безопасности.
- Ну-ну, - говорю я. - От мышки-полевки он ее, может, и защитит.
- Похоже, мужчины озабочены размером гораздо сильнее женщин. Мы не гоняемся за крупнячком. Да и на красавчиков, кстати сказать, тоже не все падки.
Тут из туалета возвращается Клайв.
- Да, мужчины любят глазами, женщины - ушами, - мудро констатирует Майлз.
- Да? А вы не слышали о гармонии? - оживляется Клайв. - Ученые доказали, что, чем ты симметричнее, особенно лицом, тем больше девчонок на тебя западает.
Тут я, со своей кривобокой улыбочкой и разнокалиберными ушами, впадаю в необъяснимую задумчивость.
- Какая чушь, - говорит Кэт.
- Нет, он прав, - настаивает Майлз. - Я тоже читал нечто подобное. Справедливо как для мужчин, так и для женщин: мы все судим по внешности. Просто слабый пол не желает признаваться.
- Ага! - восклицаю я, снова ввязываясь в потасовку. - Можете сколько угодно называть себя угнетенными. На самом деле вы нас угнетаете не меньше, просто мы честнее.