- Постой! Пожалуйста, скажи мне: кто ты?
Он покачал головой и приложил палец к фарфоровым губам маски.
И это было последнее, что я видела перед тем, как погрязнуть в своих снах.
Глава 4
ВИЖИ
От большого ума лишь сума, да тюрьма,
от лихой головы лишь канавы и рвы…
Я. Д.
И опять мне приснился Питер. Что-то зачастил он в мои сны…
На этот раз - черный, студеный, зимний. То ли он проверяет - люблю ли я его и в таком, неприглядном виде? То ли это признак внутреннего неблагополучия?..
Зимой на моих любимых улицах холодно, очень холодно. Даже когда на градуснике плюс. Музыкантов почти нет - кто возвращается в родные города, кто устраивается на временную работу. Иногда кто-то играет в 'теплой Трубе', но недолго. Как следует поиграть и заработать удается лишь в две недели рождественско-новогодних увеселений.
Холодно… Кажется, будто стужа забирается под кожу и кровь превращается в маленькие кристаллики льда, алые кристаллики льда. Хочется превратиться в волчонка, густошерстого звереныша с янтарно-желтыми глазами, свободного, как ветер, и счастливого, как небо.
Свою первую питерскую зиму мне повезло провести с комфортом. Не пришлось даже искать работу - меня приютила Тортила, пожилая хиппи. Настоящая, из тех, что появились в нашей стране в середине семидесятых. Она сторожила в Токсово новорусскую дачу, где целыми днями топила печь, рисовала сюрные картинки, курила по три пачки в день и предавалась воспоминаниям. Ей было не меньше полтинника, но редкие волосы на голове красились то в синий, то в ярко малиновый, а длинные ногти на руках и ногах переливались всеми цветами радуги.
Честно сказать, когда она позвала меня к себе зимовать - подцепив, кажется, в 'теплой Трубе', я опасалась, не присутствуют ли в этом лесбийские мотивы. Но, к счастью, Тортила была в этом чиста. В награду за приют и еду от меня требовалось лишь помогать по хозяйству - варить сосиски, печь картошку, раз в три дня мыть посуду и опорожнять пепельницы - и слушать ее излияния под пиво и джин-тоник долгими вечерами. Еще Тортила приохотила меня к хорошему чтению. То есть читать я любила всегда, но без разбора. Глотала с одинаковым удовольствием и дамские романы, и низкопробное фэнтези, и Набокова. У Тортилы 'чтива' не водилось, и отзывалась она о нем с таким отвращением, что и я волей-неволей научилась разделять зерна от плевел.
От Токсово до Питера полчаса на электричке, и я через день моталась в город. Просто бродила по улицам. В пять часов уже тьма, небо, оранжевое от огней, похоже на взгляд вампира: гнетуще-тяжелое, загадочное и бессмертное. Промерзшая до самого ядра земля. Не хочется ничего - ни жить, ни умереть, ни спать, ни бодрствовать. Все тянется, как при замедленной съемке.
Не намного лучше холода частые оттепели. Снег превращается в мокро-серую грязь под ногами, ветер пахнет псиной. Правда, спячке капут: шалеешь от этой псевдо-весны и хочется петь во все горло, до хрипоты, до боли в бронхах, кричать о своей любви к сгорбленным питерским деревьям и стылой воде в чешуе подтаявшего льда, а потом в изнеможении шептать его горделивое дворянское имя…
В феврале, в преддверьи весны Питер самый несчастный. Он похож на высокого худого человека начала двадцатого века. Грязно-серый пиджак с чужого плеча, слишком короткие брюки. Он желчен и зол, но при этом интеллигентен и километрами цитирует стихи. Он болен, скорее всего, чахоткой, это видно по нездоровому румянцу на скулах и слышно по хриплому, каркающему кашлю…
Окрашенное таким вот сном утро не располагало к хорошему настроению. К тому же вчера я зачем-то проболталась о своем желании сходить в больницу для бомжей на обследование. Вижи загорелась меня проводить. Я была не против: одной тащиться туда было боязно. И вот теперь ни свет ни заря (еще не было и полудня!) она распинала меня с воплями о том, что мы опоздаем на прием, если я не потороплюсь. Ну, я и начала торопиться, в итоге - обожженные горячим кофе губы, разодранная в спешке молния на кофте и шикарная царапина на лице (спросонья умудрилась расчесать щеку вместо волос)…
Наконец мы вывалились из квартиры наружу: я, ужасно злая и зевающая до треска в скулах, и моя подруга, как всегда бодрая и не замолкающая ни на минуту. - Прикинь, Кречета знаешь?.. - Ага, шапочно.
- Так вот, он сейчас живет в Купчино, у какого-то нарка. Меня недели две назад Брейки потащил туда ночевать. Звонимся мы, значит. Минуты две к двери вообще никто не подходит, потом она открывается, и за ней мы наблюдаем совершенно ошалелую физиономию Жука. Он говорит, что добраться до спальных мест будет крайне проблематично, потому что упившийся Кречет протянул по всему дому растяжки. Я спрашиваю: а сам-то он где? Мне отвечают, что, естественно, спит, и будить его сейчас более опасно для жизни, чем натолкнуться на одно из его самодельных взрывных устройств. И мы начали добираться до постелей в традициях американских боевиков: где ползком, а где вприпрыжку…
- Забавно. А к чему ты мне это сейчас рассказала?
- Не знаю, вспомнилось что-то. А еще недавно…
- Стоп, Вижи, притормози. Попустись, а? Я жутко не выспалась, на улице душно, мой бедный мозг, кажется, расплавился и скоро начнет вытекать из всех мыслимых и немыслимых мест… а тут еще твои истории. Не сомневаюсь, что очень интересные - но моя несчастная головушка не в состоянии впитать хоть какую-нибудь постороннюю инфу.
- А ты зануда, Росси!
Вижи обиженно замолчала, и дальше мы шагали в блаженной тишине.
Больница, адрес которой мне великодушно презентовал Патрик, находилась на самой окраине. Нам - пешеходам по убеждению - пришлось воспользоваться метро, где я благополучно продремала всю дорогу, удобно примостив голову на плечо подруги.
Мы долго блуждали по незнакомому району с унылыми многоэтажками, пока не обрели нужное нам здание в самом глухом и безликом дворике из всех возможных. Очередь на обследования была неимоверной и состояла из людей бомжеватого вида и соответствующего аромата.
- Как тут воняет…
Мы с трудом отыскали свободное сидячее место - подоконник.
- А ты что думала, в сказку попала? - Вижи пожала худым плечом. - Уж нам-то с тобой не привыкать к подобным личностям.
- Да уж, - я вспомнила вчерашнего маньяка, и меня передернуло. - Кстати, солнышко, сейчас вполне можешь что-нибудь рассказать - я готова тебя выслушать с широко раскрытыми ушами. Делать-то все равно нечего.
- А вот не буду! У меня и свои дела имеются.
Вижи с сосредоточенно-надутым видом принялась копаться в 'хламнике', выудила из него какую-то тетрадку и с преувеличенной серьезностью углубилась в нее. Мучимая любопытством, я заглянула ей через плечо, пытаясь понять, что она там вычитывает или выписывает.
- Виж, а Виж, что это такое?
- Список.
- Я вижу, что не арифметические формулы. Список чего - расходов-доходов?
- Скажешь тоже! Какие у меня расходы и, тем более, доходы? Это список моих знакомых молодых людей.
- А что это за столбцы и плюсики в них?
- Объясняю для альтернативно одаренных: графа первая - имя (кличка) и возраст, графа вторая - мое к нему отношение, чисто человеческое. Потом - спала я с ним или нет, и, наконец, последняя - если спала, насколько мне было с ним кайфово. Шкала оценок семибальная, от трех минусов до трех плюсов, через ноль. Все усекла?
- Вроде да. Забавная градация. Интересно, что у тебя стоит в последнем столбике напротив Абрека?
- А ты бы ему что поставила? - и хитрый-хитрый взгляд искоса.
Так, стоп. Опасная, скользкая тема, надо с нее срочно съезжать. Интересно, откуда она знает, ведь это было так давно и неправда… я уже и не помню, когда именно.
- Слушай, Вижи, мне тут недавно кто-то обмолвился о том, что ты очень забавно лишилась девственности. А как - не сказали. Поделишься?..
- Да уж, слухами земля полнится. Интересно, кто бы это мог тебе 'обмолвиться'… На самом деле, самое забавное - что я подошла к этому вопросу сознательно. То есть, проснувшись как-то утром и поняв, что больше не желаю оставаться девушкой, я приступила к выбору первого мужчины. Чисто рационально - ни о какой любви и речи не шло.
- А потом?
- Потом? Мэн был в шоке, узнав о моих намерениях. А потом мы очень мило встречались пару месяцев.
- А кто хоть это был? Я его знаю?
- Вряд ли - то было еще до 'Трубы', в моем родном городишке… Кста, не зевай - подошла твоя очередь.
У меня взяли какие-то анализы, сделали рентген головы. Тетка, проводившая все эти манипуляции с моим организмом, имела такой вид, будто ей обрыдло все на свете и держится она в материальном теле исключительно из чувства долга. Процедуры заняли минут двадцать. Затем меня отправили на пару часиков погулять, велев придти по прошествии этого времени в другой кабинет за результатом.
Слегка ошалелые от атмосферы данного места, мы с Вижи выкатились наружу. Солнце пекло уже не так безжалостно, но еще ощутимо согревало макушки. Облюбовав маленькую скамеечку в тенечке, мы принялись тянуть время. Оно растягивалось чрезвычайно неохотно, постоянно норовя свернуться петлей и тоскливо поскуливало…
От скуки я принялась творить с фиолетовой паклей на голове подруги нечто невообразимое. Получалось неплохо, только вот Вижи почему-то не нравилось, и она постоянно трясла башкой, сводя на нет все мои усилия.
Наконец подошел долгожданный момент узнавать результаты. И тут меня объял ужас - панический, неконтролируемый. Я вцепилась Вижи в ладонь потными пальцами, а второй рукой ухватилась за чахлый кустик, торчавший из земли рядом со скамейкой.