- Врач хотел, чтоб я стала сестрой, - сказала она.
- А ты не хотела, - сказал Френсис.
- Хотела. А он умер.
- А–а, - сказал Френсис. - Любовь?
- Любовь, - сказала Сандра.
В миссии Френсис отдал чашку Махоне, а тот вылил суп в раковину.
- Как она, ничего? - спросил Махоня.
- Лучше не бывает.
- Ее и "скорая" теперь не возьмет. Разве что кровью исходить будет.
Френсис кивнул и пошел в уборную, чтобы смыть с рук Сандрину пыль и кладбищенский смрад. Потом он вымыл лицо, шею и уши; закончив, вымыл еще раз. Прополоскал рот, указательным пальцем левой руки почистил зубы. После этого смочил волосы, расчесал их девятью пальцами и вытерся мокрым полотенцем, висевшим на стене. К тому времени, когда он взял суп и хлеб и уселся рядом с Элен, многие уже поели.
- Где ты пряталась?
- А то тебе интересно. Я уж три раза могла бы на улице сдохнуть, а ты бы и не узнал.
- Откуда я к чертям узнаю: орешь, топочешь, а потом сбегаешь как ненормальная.
- Будешь с тобой ненормальная - все до гроша спустил. Ты совсем рехнулся, Френсис.
- У меня есть деньги.
- Сколько?
- Шесть.
- Где взял?
- Весь день работал на кладбище как проклятый, могилы ровнял. Наломался.
- Ты работал?
- Целый день, правда.
- Чудесно. И трезвый. И ешь.
- И вина не пил. Не курил даже.
- Как мило. Хороший мальчик, я тобой горжусь.
Френсис набросился на суп, а Элен улыбнулась и допила кофе. Половина народу уже ушла из–за стола. Напротив них рассеянно ел Руди. Махоня и отзывчивые добровольцы шумно собирали посуду и носили на кухню. Священник тоже допил кофе и подошел к Френсису.
- Я рад, что ты встал на путь исправления.
- Ага, - сказал Френсис.
- А ты как, маленькая леди?
- Я - совершенно восхитительно, - сказала Элен.
- Если хочешь, Френсис, для тебя, кажется, нашлась работа.
- Я сегодня работал на кладбище.
- Отлично.
- Не скажу, что всю жизнь мечтал копать землю.
- Может быть, новая окажется лучше. Сегодня заходил старьевщик Росскам - ищет помощника старик. Я ему иногда посылаю людей и вспомнил про тебя. Если всерьез хочешь покончить с пьянкой, сможешь прилично подзаработать.
- Старьевщик, - сказал Френсис. - А работа какая?
- Ездить по домам с тележкой. Росскам покупает тряпье, бутылки, лом, бумагу; мусор не берет. Возит сам, но состарился - ему нужна пара крепких рук.
- Где он?
- На Грин–стрит, под мостом.
- Спасибо, я к нему зайду. А еще буду благодарен, если дадите мне пару носков. Мои совсем сопрели.
- Какой размер?
- Десятый. Да хоть девятый, хоть двенадцатый.
- Найду десятый. А ты, Френсис, хорошую работу не бросай. Рад, что и у тебя все хорошо, маленькая леди.
- У меня все очень хорошо, - сказала Элен. - Исключительно замечательно. - Когда Честер отошел, она сказала: - Рад, говорит, что у тебя все хорошо. У меня все прекрасно, и не хрена мне говорить, что у меня хорошо.
- Не ссорься с ним, - сказал Френсис. - Он мне носки обещал.
- Возьмем пару бутылок? - спросил у него Руди. - А на ночь приткнемся где–нибудь.
- Бутылок? - переспросила Элен.
- Это я утром сказал, - объяснил Френсис. - Нет, никаких бутылок.
- На шесть долларов можем снять комнату и выкупить чемодан, - сказала Элен.
- Шесть я не могу, - сказал Френсис. - Надо дать чего–то адвокату. Два ему дам. Ведь это он мне работу сосватал, а я ему должен полсотни.
- А где собираешься ночевать? - спросила Элен.
- А ты где ночевала?
- Нашла место.
- У Финни в машине?
- Нет, не у Финни. Знаешь же, что больше там не останусь. Ни на одну ночь там больше не останусь.
- А куда ты пойдешь?
- А ты где ночевал?
- Я ночевал в бурьяне, - сказал Френсис.
- А я койку нашла.
- Да где, черт возьми, где?
- У Джека.
- Я думал, ты больше не любишь Джека и Клару.
- Не скажу, что они мои любимцы, но койку они мне дали.
- Это хорошо с их стороны.
Подошел Махоня со второй чашкой кофе и сел напротив Элен. Махоня был толстый, лысый и целыми днями жевал незажженную сигару. В молодости он занимался стрижкой, но когда его жена вынула все их деньги из банка, отравила его собаку и сбежала с парикмахером, которого Махоня, за счет усердия и тупейного таланта, вытеснил с рынка, Махоня запил и кончил бродягой. Однако гребенку и ножницы он носил с собой в доказательство того, что талант его - не вымысел пропойцы, и стриг бродяг за пятнадцать центов, иногда за десять. Он и в приюте продолжал стричь - уже бесплатно.
В 1935 году, вернувшись в Олбани, Френсис познакомился с Махоней, и они не просыхали месяц. А несколько недель назад, когда Френсис снова появился в городе, чтобы регистрироваться за демократов - по пять зеленых за фиктивную душу, - пути его с Махоней вновь пересеклись. Избирательная кампания принесла Френсису 50 долларов и еще 55 осталась должна - но на эти рассчитывать не приходилось. А Махоня теперь был в завязке и полон энергии - заведовал хозяйством в приюте у Честера. Теперь он стал смирным, не пил и не пел, как прежде. Френсис сохранил к нему доброе чувство, но считал его эмоциональным калекой: да, трезв, но какой ценой?
- Видал, кто играет в "Позолоченной клетке"? - спросил Махоня.
- Я газет не читаю.
- Оскар Рио.
- Наш Оскар?
- Он самый.
- Что он делает?
- Бармен–певец. Докатился, а?
- Оскар Рио, который выступал по радио? - спросила Элен.
- Тот самый, - подтвердил Махоня. - Фарт свой пропил, но теперь завязал, работает в баре. Не то, что было, конечно, но хотя бы жив.
- Мы с ним и с Махоней дня три гудели в Нью–Йорке. Так, Махоня?
- Если не неделю, - сказал Махоня. - Счет дням потеряли. Но спел он миллион раз и в каждом месте, где пили, садился за рояль. Такого музыкального выпивохи я в жизни не встречал.
- И я когда–то пела его песни, - сказала Элен. - "Возлюбленный индиец", "Джордж, мой пирожок" и эту красивую, протяжную: "С тобой под персиковым деревом". Он сочинял душевные и добрые, я их все пела, когда еще пела.
- Я не знал, что ты пела, - сказал Махоня.
- Я безусловно пела и превосходно играла на фортепьяно. Пока был жив отец, я училась классической музыке. В Вассаре.
- Альберт Эйнштейн был в Вассаре, - сообщил Руди.
- Черт ненормальный, - сказал Френсис.
- Он там речь произносил. Я читал в газете.
- Это могло быть, - сказала Элен. - Там все выступают. Вассар - один из трех лучших институтов в мире.
- Надо пойти проведать Оскара, - сказал Френсис.
- Без меня, - сказал Махоня.
- Нет, - сказала Элен.
- Почему? - спросил Френсис. - Боишься, напьемся, если зайдем поздороваться с приятелем?
- Этого я не боюсь.
- Тогда пойдем. Оскар хороший малый.
- Думаешь, он тебя помнит? - спросил Махоня.
- Может, помнит. Я его помню.
- И я.
- Так пошли.
- Я пить не буду, - сказал Махоня. - Я два года не был в баре.
- Там есть лимонад. Лимонад тебе разрешают?
- Бар, надеюсь, не дорогой? - спросила Элен.
- Смотря что пьешь, - сказал Махоня. - Цены обычные.
- Публика чванливая?
- Бар как бар, в старинном духе. Но половина выручки - от богатых пижонов, которые ходят туда повидать дно.
К ним бодро подошел его преподобие Честер - рот благодушным полумесяцем, широкую грудь расперло добротой - и вручил Френсису пару серых шерстяных носков.
- Примерь.
- Спасибо вам за носки.
- Они хорошие, теплые.
- Как раз то, что нужно. Мои совсем сносились.
- Молодец, что не пьешь. И выглядишь сегодня свежее.
- Это у меня маска для Хэллоуина.
- Не надо себя принижать. Не теряй веры.
Открылась входная дверь, и в проеме возник худенький молодой человек с рыжими вихрами и в бифокальных очках. На нем было синее пальто размера на два меньше положенного. Он стоял прямо под лампой, не отбрасывая тени, и держался за дверную ручку.
- Дверь закрой! - крикнул Махоня.
Молодой человек сделал еще шаг и захлопнул дверь. Испуганный кроличий взгляд его бегал по помещению, лицо было как треснутая тарелка.
- Кранты ему, - сказал Махоня.
Священник решительно подошел к двери, остановился вплотную к пришельцу, вгляделся, принюхался.
- Ты пьян.
- Пару всего принял.
- Э, нет. Это уже через край.
- Честное слово, - сказал молодой человек. - Две бутылки пива.
- Где ты взял деньги на пиво?
- Один там отдал мне долг.
- Ты попрошайничал.
- Нет.
- Ты бездельник.
- Я только выпил чуть, ваше преподобие.
- Складывай вещи. Я сказал тебе: в третий раз этого не потерплю. Артур, дай его чемоданы.