- Нет, - сказала Элен. - Мне что–то не хочется. Можем пойти к Джеку. Он сказал, можно приходить, если захочу.
- Это Джек сказал? - спросил Френсис.
- Это его слова.
- Тогда нечего рассиживаться. Джек - ничего. Клара - стерва бешеная, а Джека я люблю. Всегда любил. Это точно, что он так сказал?
- "Приходи когда захочешь" - я уже в дверях была.
- Хорошо. Тогда мы двинулись, Махоня. Насчет Сандры постараешься?
- Все остальное беру на себя, - сказал Махоня.
- Ты знаешь, как ее фамилия?
- Нет. Никогда не слышал.
- Теперь это не имеет значения.
- И раньше не имело, - сказал Махоня.
Френсис и Элен шли по Пёрл–стрит к Стейт, которая вот уже двести лет была самым центром городской жизни. Один трамвай полз вверх по крутому склону Стейт–стрит, другой скатился им навстречу, свернул на Пёрл. Из ресторана "Уолдорф" вышел мужчина, поднял воротник пальто, запахнул лацканы, поежился и пошел дальше. Пальцы у Френсиса коченели, иней расцветал на крышах автомобилей, прохожие выдыхали зыбкие султаны пара. Из люка посреди мостовой вдруг хлынул пар и растаял в воздухе. Источник его представился Френсису подземным жителем: огромная человечья голова с заведенными в уши трубами, пар бьет из гнойной раны в черепе.
Альдо Кампьоне, шедший по другой стороне Норт–Пёрл, сделал рукой тот же двусмысленный жест, что и давеча в баре. Пока Френсис раздумывал над его смыслом, из тени на свет фонарей вышел тот, кто сидел тогда рядом с Альдо, и жест Альдо стал понятен: Альдо хотел представить Френсиса Дику Дулану, бродяге, который пытался отхватить ступню Френсису мясным секачом.
- Я ходил сегодня к мальчику на могилу, - сказал Френсис.
- К какому мальчику?
- К Джеральду.
- Ты ходил? - сказала она. - Это в первый раз, что ли? Вроде в первый.
- Да.
- Ты думал о нем в последние дни. На прошлой неделе его помянул.
- Я все время о нем думаю.
- Что это на тебя нашло?
Френсис увидел улицу, лежавшую перед ним: Пёрл–стрит, центральный сосуд города - когда–то его города, теперь - чужого. Коммерческая топография ее неприятно удивила Френсиса: столько нового, столько магазинов позакрывалось, о которых он и не слышал. Кое–что осталось прежнего: Уитни, Майер, старая Первая церковь над Клинтон–сквер, библиотека Прейна. Он шел; булыжник под ногами превратился в гранитные плиты, дома - в магазины, жизнь обветшала, умерла, возродилась, и видения того, что было, и того, что могло бы быть, пересеклись в зрачке, не способном припомнить одно и истолковать другое.
Что бы ты отдал, Френсис, чтоб никогда отсюда не уезжать?
- Я говорю, что на тебя нашло?
- Ничего на меня не нашло. Просто думаю о всякой всячине. Вот эта улица. Когда–то она была моя.
- Не надо было продавать ее, если мог обойтись.
- Деньги. Я не о деньгах толкую.
- А я и не думала, что о деньгах. Это я для смеху.
- Смеху мало. Говорю, я был на могиле Джеральда. Я с ним разговаривал.
- Разговаривал? Как разговаривал?
- Стоял и с травой трепался. Умом, наверно, тронулся, как Руди. Он штаны на ходу теряет.
- Ты не тронулся, Френсис. Это потому, что ты здесь. Не надо нам здесь оставаться. Надо уехать куда–нибудь.
- Правильно. Вот куда нам надо. Куда–нибудь.
- Больше не пей сегодня.
- Слушай. Не лезь ты мне в печенку.
- Пожалуйста, не пей. Не надо тебе пить.
- Такого трезвого, как я, ты за неделю не встретишь. Вот какой я трезвый. На той стороне улицы было. Вот что было: Билли мне кое–что сказал про Энни. Я тебе не говорил. Билли мне сказал про Энни: она никому не рассказала, что я его уронил.
- Кому не рассказала - полиции?
- Никому. Ни одной живой душе. Ни Билли, ни Пегги, ни брату, ни сестрам. Ты слыхала что–нибудь подобное? Чтобы женщина пережила такое и не сказала ни одной душе.
- Тебе есть что рассказать об этих людях.
- Да ничего особенного.
- Может, пора повидаться с ними.
- Нет, толку от этого не будет.
- На душе станет легче.
- А чего там тяжелого?
- Ну уж - что есть.
- Ты о моей душе не беспокойся. Чего это ты не осталась в миссии, когда приглашают?
- Не нужна мне их благотворительность.
- А суп их ела.
- Не ела. Только кофе выпила. А потом, я Честера не люблю. Он не любит католиков.
- А католики не любят методистов. Выходит - квиты. Что–то я католических приютов тут не видел. И католического супу давно не ел.
- Не останусь, и все тут.
- Ну и замерзай на здоровье. Цветок твой уже замерз.
- Замерз, и ладно.
- Ну, ты хоть песню спела.
- Спела. Я пела, а Сандра умирала.
- Она бы и так умерла. Срок ей пришел.
- Нет, я другого мнения. Это фатализм. Я думаю, мы умираем, когда больше не можем терпеть. Я думаю, мы терпим, сколько можем, и, когда можем, умираем - вот и Сандра решила, что можно умереть.
- С этим я не спорю. Умираем, когда можем. Лучше не скажешь.
- Я рада, что хоть в этом мы согласны.
- Мы нормально ладим. Вообще ты ничего.
- Ты тоже не поганый.
- Мы оба не поганые, - сказал Френсис, - только у нас ни гроша и ночевать негде. Мы бездомные. Пошли скорей к Джеку, пока он свет у нас перед носом не выключил.
Элен взяла Френсиса под руку. По другой стороне вровень с ними шагали молча Альдо Кампьоне и Дик Дулан, под конец жизни прозванный Бузилой.
Элен отпустила руку Френсиса, стянула на шее воротник, потом обняла себя и спрятала руки под мышками.
- Я продрогла до костей, - сказала она.
- Да, холодновато.
- Нет, я по–настоящему продрогла, насквозь.
Френсис обнял ее одной рукой, и они вместе поднялись по ступенькам к двери Джека. Дом стоял на Тен–Брук–стрит, короткой улице в районе Арбор–хилла, названной в честь героя Революции и известной тем, что в семидесятых и восьмидесятых годах прошлого века здесь поселились новоиспеченные богачи–лесопромышленники, числом до дюжины, и жили стенка в стенку, состязаясь в роскоши. Дома они себе отгрохали каменные, а теперь эти дома были заняты под квартиры, как у Джека, и под меблированные комнаты.
Подъезд у Джека не запирался. По широкой ореховой лестнице, еще сохранившей следы элегантности, несмотря на вытертый ковер, Элен и Френсис поднялись к двери в квартиру и постучались. Джек приоткрыл дверь и выглянул наружу с выражением воинственного ракообразного. Одной рукой он придерживал дверь, а другой держался за косяк.
- Зашли навестить тебя, Джек, - сказал Френсис. - Не найдется выпить бродяге?
Джек приоткрыл дверь чуть шире, заглянул Френсису за спину, увидел Элен и, отпустив дверь, сделал шаг назад. Их встретил голосок Кэт Смит из проигрывателя, подключенного к приемнику. На кого–то, ждавшего Кэт, светила луна в Каролине. Перед проигрывателем на ночном горшке сидела Клара; горшок был обложен пурпурными подушками, и от этого казалось, что она сидит верхом на огромном животном. Ноги ее были прикрыты красным одеялом, но оно съехало на сторону, обнажив голое бедро до самой ягодицы. Рядом с проигрывателем на столике стояла бутылка с белой жидкостью, а на другом столике, поменьше, - четверть мускателя, которую можно было наклонить, не поднимаясь с места. Элен подошла к Кларе и остановилась над ней.
- Ну и холодный же ноябрь выдался. Снег того и гляди пойдет. Ты пощупай мои руки.
- Между прочим, это мой дом, - хрипло сказала Клара, - и руки твои щупать не собираюсь. И голову тоже. И снега никакого не вижу.
- Выпей, - сказал Джек Френсису.
- Ага, - сказал Френсис. - Часов шесть назад я съел тарелку супа, но она уже пролетела насквозь. Не мешало бы скоро поесть.
- Ешь ты или нет, меня не касается, - сказал Джек.
Джек ушел на кухню, а Френсис спросил у Клары:
- Тебе полегче?
- Нет.
- Ее несет, - сказала Элен.
- Я сама скажу людям, что со мной, - сказала Клара.
- Она потеряла мужа на прошлой неделе, - сказал Джек, вернувшись из кухни с двумя стаканчиками. Он наклонил бутыль и налил оба до половины.
- Как ты узнала? - спросила Элен.
- Прочла сегодня в газете, - сказала Клара.
- Утром я сводил ее на похороны, - сказал Джек. - Взяли такси и поехали в похоронный зал. Ее даже не позвали.
- Выглядел совсем так же, как на нашей свадьбе.
- Брось! - сказал Френсис.
- Только волосы - как снег, и всё.
- Ее дети там были, - сказал Джек.
- Чванятся, - сказала Клара.
- Иногда думаю: что, если я удеру или протяну ноги? - сказал Френсис. - Элен, наверно, с ума сойдет.
- Если протянешь ноги, она тебя похоронит раньше, чем завоняешь, - сказал Джек. - Вот и всё.
- Душевный ты человек, - сказал Френсис.
- Надо погребать своих мертвецов, - сказал Джек.
- Это католической церкви правило, - сказала Элен.
- Не о католической церкви речь, - сказал Френсис.
- Короче говоря, теперь она холостая, - сказал Джек. - Я узнаю, какие у ней планы.
- У меня план жить нормально, - сказала Клара.
- Нормально - это хорошо, - сказал Френсис. - Только вот что такое нормально, черт возьми? Холод сегодня нормальный. Адский прямо холод. Пальцы. Все тер себя - проверял, жив ли. Знаешь, хочу задать тебе один вопрос.
- Нет, - сказала Клара.
- Ты сказала "нет". Это как понять?
- Что он хотел спросить? - сказал Джек - Ты узнай, что он хотел спросить.
Клара молчала.
- Как вообще дела? - спросил Френсис.