- Может, и она, - усмехнулся Продюсер. Он потер лоб. - А ты наблюдателен, подмечаешь все мелочи. Профессионал. А у меня к ночи голова раскалывается. И не могу спать. Так и слышу со всех сторон это чавканье. Ты знаешь, им даже двадцать пятый кадр не нужен. Может, в каких-то программах он и нужен, необходим, а в нашей - нет. Потому что всё шоу - это и есть один большой двадцать пятый кадр. И его жрут мозгом. Вернее, тем, что его заменяет. Хотел бы я так же жрать. Чтобы больше ни о чём не думать.
- Ты просто болен, - сказал Режиссёр, осторожно пригубляя коньяк. - Я это давно знаю.
- Мы же на кладбище самоубийц, - напомнил Продюсер. - Не видишь, что ли, как они тут бродят? Вон, вон - ещё один в стену вышел.
Режиссёр поставил рюмку на столик. Достал таблетку и проглотил.
- Тебя, случайно, та собака не укусила? - поинтересовался он.
- Какая собака?
- А та, про которую в вечерних новостях говорили. Она тут недалеко, по Звездному бульвару бегала. Человек десять перекусала. Да тихо так, куснет - и бежит себе дальше. Оказалась - бешеная. Пришлось пристрелить.
Продюсер задумался. Может, о собаке, может, о чём-то другом. Наконец ответил:
- Нет, даже, честное слово, жалко, что не довелось с ней встретиться. Это был бы достойный финал. Рок. Провидение. Один умный философ оставил по себе такую эпитафию: "Жизнь его ловила-ловила, да так и не смогла уловить". Хочу подобную. Только надо вставить: "ловила, как собаку". Ты себе запиши в блокнот. Когда будете ставить памятник.
- Я запомню, - пообещал Режиссёр.
- А хочешь, я тебе расскажу про ту женщину, с зайцем? Сегодня что-то воспоминания накатили.
- Валяй.
К коньяку Режиссёр больше не притронулся, а Продюсер налил себе ещё. Он так и застыл с поднятой рюмкой, глядя на экран. Там красовался Шоумен, беззвучно разевая рот. Допытывался о чём-то у Кати и Алеся. Лицо девушки было взято крупным планом. Потом оно словно рассыпалось на разноцветные квадратики.
- Ну, слушай, вряд ли я так уж сильно её любил. Просто, лет двадцать назад, я понял одну простую истину. Формулу успеха. Если хочешь чего-то добиться в жизни, по-настоящему главного - забудь о её радостях. Вычеркни из неё друзей, отдых, вкусную еду, выпивку. Спи по четыре часа в сутки. Избавься от семьи, как от лишней обузы. Сбрось весь балласт, который тянет тебя на дно. Только тогда устремишься вверх. Это и называется сублимацией творчества. Путь к вершине. С кислородным голоданием, как у альпинистов. Полный аскетизм во всём. Нет, конечно, раз в полгода ты можешь напиться до потери чувств, но это всё, что тебе позволено. Потом снова за ежедневный изнуряющий труд. Нынешние кролики этого не понимают, - Продюсер кивнул на экран, на котором вновь показывали крупным планом лица участников шоу. - Они хотят получить всё и сразу. А за что, за какие заслуги? В лучшем случае дождутся балконной дверью по лбу. И это будет только справедливо.
- А мы с тобой в роли сквозняка, - кивнул Режиссёр. - Я понимаю, о чём ты говоришь. Гений, даже просто талант - это одиночество во всём. Но монахи хоть кому-то молятся. А ты? Хотел рассказать об этой женщине, но не сказал о ней ни слова. Наверное, ты действительно никого и никогда не любил. Вот уж о ком бы я стал делать фильм, так это о тебе.
- Только после моей смерти, - усмехнулся Продюсер. - Чтобы не выдумывать финал. А эпитафию ты уже знаешь.
Некоторое время они сидели молча. Странно было видеть на немом экране пляшущих человечков. Словно это было окно в другой, параллельный мир. В иную жизнь.
- Так что же та женщина? - напомнил Режиссёр.
Продюсер пожал плечами, словно ему это было уже совершенно неинтересно.
- Всё как обычно, - ответил наконец он. - Мы развелись, она вышла за моего двоюродного брата. Конечно, он любил её гораздо сильнее меня. Они счастливы. И я этому только рад.
- И это всё? - спросил Режиссёр, решившись на ещё один глоток коньяка. Он действительно был хорошим профессионалом в своем деле. - Может быть, у тебя дочь осталась?
- Пошёл вон, - сказал Продюсер, ломая мундштук. - Не будет у тебя обо мне никакого фильма.
25
Ночная Москва может быть опасной и жестокой, но она прекрасна именно в эти часы, особенно летом, когда на безлюдных прохладных улицах стоит гулкая тишина и город кажется не пустым, а завороженным: словно он очнётся ещё через много-много лет, и оживут купцы и мастеровые, чиновники и мещане, солдаты и диаконы, цари и бояре и сам Даниил Московский, истинный Хозяин столицы. А пока по городу, по Крымскому мосту, идут три человека. Один слегка прихрамывает, другой снимает на кинокамеру, девушка читает вслух стихи. Внизу проплывает кораблик с яркими огоньками, там звучит негромкая музыка и кто-то машет рукой. От воды веет свежестью, волны лениво бьются о каменные берега реки. Теплые потоки воздуха омывают лицо. Скоро, как всегда внезапно, наступит, полыхнет рассвет. Даже не заметишь, как всё кончилось и начинается что-то новое…
- А вот ещё одно, тоже Бунина, - сказала Катя. - Слушайте:
В вечерний час тепло во мраке леса,
И в тёплых водах меркнет свет зари.
Пади во мрак зелёного навеса -
И, приютясь, замри.А ранним утром, белым и росистым,
Взмахни крылом, среди листвы шурша,
И растворись, исчезни в небе чистом -
Вернись на родину, душа!
- Ничего, - согласился Алесь. - Но это всё лирика, а я её не очень. Мне у него больше нравится "Алёнушка", я его даже своим ученикам читал. Оно какое-то наше, белорусское. Вот, оцени:
Алёнушка в лесу жила,
Алёнушка смугла была,
Глаза у ней горячие,
Блескучие, стоячие,Мала, мала Алёнушка,
А пьёт с отцом - до донушка.
Пошла она в леса гулять,
Дружка искать, в кустах вилять,Да кто ж в лесу встречается?
Одна сосна качается!
Алёнушка соскучилась,
Безделием измучилась,Зажгла она большой костёр,
А в сушь огонь куда востёр!
Сожгла леса Алёнушка
На тыщу вёрст, до пёнушка.И где сама девалася -
Доныне не узналося!
- Скверный из тебя был педагог! - фыркнула Катя. - А ты чего хромаешь?
- Да собака эта, будь она неладна… Не пойму.
- Утром надо сходить к врачу. Хотя зачем идти? У меня же мама сама доктор.
- Ни за что. Стану я ей показывать свою ногу! Это не политкорректно.
- Силой заставим, - пообещала Катя.
- Ты лучше ещё что-нибудь почитай. У тебя это здорово получается. Выразительно.
Маявшийся вблизи Оператор вставил свое слово:
- Вы меня уже перекормили вашими стихами.
- А ты, тень, не подслушивай, - строго отозвался Алесь. - И вообще, отойди на пять метров. Не пересекай границу света и тьмы.
Оператор некоторое время обиженно пыхтел, а потом его словно прорвало:
- Да меня Колей зовут! Ладно, не по правилам это, не должен я вступать с вами в личный контакт, но что я - не человек, что ли? Никакая не тень. И пусть они все катятся к Нельсону Манделе в Караганду!
Он ещё кое-чего добавил, но Катя уже отошла в сторонку и закрыла уши.
- Вот это по-нашему, - похвалил Алесь. - Видно, и тебя достали в этом обдолбанном телеящике?
- А куда деваться-то? Другую работу не найти. Бандитские пьянки снимать, что ли? Ещё хуже. Так вот и живем. Дерьмо это кушаем, вместе со всеми. А я ВГИК заканчивал… Но сегодня - действительно - какая-то волшебная ночь. И ни одного зверя на улице не встретилось. Словно Господь бережет.
- А может, и бережет.
- Я к тому, что славные вы ребята. И хорошо, что мне не надо снимать всякую пакость. Сыт уже по горло. Но просто вам всё равно не победить. Там всё давно решено, заранее. Честно говоря, даже жалко.
- А ты, Коля, не расстраивайся раньше времени, я уже победил, - сказал Алесь и позвал: - Алёнушка!.. Тьфу, Катя! Можешь открыть ушки, он уже выговорился, отвел душу. Хочу сделать тебе один презент, на память. Завтра я всё равно уеду. Но если…
Он достал из кармана колечко с бирюзовым камешком и протянул девушке. Неловко, едва не уронил.
- Спасибо, - сказала она. - А что - "если"?
- Если ты его будешь носить и не выбросишь, я вернусь. Это пярсцёнак для шыпшыны. Знаешь, на какой цветок ты похожа?
- Попробую угадать. Пярсцёнак - это перстенёк. А шыпшына…
- Это шиповник. Он бывает колючим, как кактус, но горит, словно ночной огонек.
- Шыпшына, - повторила Катя и засмеялась. Колечко оказалось на её безымянном пальце.
- Шыпшына, - пробормотал и Коля-оператор. И тоже заулыбался, даже позабыв включить камеру.
26
Никто не слышал, как тихо скрипнула, отворившись, дверь. Кроме лабрадора, но тот лишь повел ухом, вильнул для приличия хвостом, ткнулся носом в колени и плюхнулся обратно на подстилку с чувством выполненного собачьего долга. Электрический свет можно было не зажигать - из-за темного массива леса со стороны Лосиного острова поднималось красное зарево.
- Чай? - прошептала Катя.
- Кофе, - отозвался Алесь. - Желательно с коньяком.
- Мне тоже, - сказал оператор Коля. И прислушался. - А чего это у вас дом трясется? Подземные толчки, что ли?
- А это дедушка иногда похрапывает. Не в полную силу, - ответила хозяйка.