Трагично объявив: "Следующий!" она тоже увидела Селищева, но на лице ее ничего не отразилось. Исчезнув за дверью, она появилась вновь, выпуская из кабинета пациента.
– Гражданин, – указала она на Селищева, – проходите на повторный снимок.
На сей раз глубокий голос ее окрасился грозовыми нотками, видимо, на случай, если очередь вздумает возражать.
– Спасибо, Нюта, – сказал Селищев, плотно закрыв за собою дверь.
Она поглядела на него в упор. На дне этого взгляда что-то таилось, но что – Селищев не понимал.
– Мы же теперь родственники, – ответила она.
– Как же вы, Нюта, ключ потеряли? Я ведь утром здесь уже был.
– Ничего я не теряла. Я его в халате оставила. Там он себе и лежал.
– Зачем же вы сказали, что потеряли?
– А как бы я тогда смогла со Славиком встретиться… у вас на квартире?
– И тумблер перевели, конечно, нарочно.
– Ну да.
– Вы, Нюта… отчаянная девушка… Ладно. Начнем?
– Прижмите пленку большим пальцем к десне, вот так, – говорила Нюта, не сводя с Селищева все тот же взгляд. И в том же деловом тоне вдруг сказала:
– А вы мне нравитесь.
Развернулась и пошла к аппарату.
"Так вот почему она так смотрела! – оторопел Селищев. – Если это все, конечно, не игра…"
– Держите, не отпускайте палец! – зная, что он теперь в растерянности, выкрикнула Нюта из-за перегородки.
Аппарат сработал. Подойдя к Селищеву, она заученно проговорила:
– Снимаем с пленки обертку. Пленку – мне, бумажку в корзину. Ждем в коридоре.
И ни разу не взглянула на него.
8
Когда Селищев, наконец, оказался в хирургическом кресле, зуб уже ныл не переставая.
Но жаловаться на него было грешно. Сколько ж еще оставаться в забвении?! Он и так слишком долго сдерживался, почти все время молчал, чтоб не омрачать, не отравлять… Но надо ж к нему и уважение иметь. Будто он не больной зуб, а какой-нибудь юношеский прыщ!
Селищев, ожидая приговора врача, скрючил пальцы на ногах: ему очень не хотелось расставаться со своим благородным зубом.
– Ну что ж, – заключила милая докторша, – зуб мы удалять не будем, но его надо лечить.
Я сейчас обработаю десну вокруг зуба, ну а потом – к Додину, он лечением займется. Не возражаете?
Селищев никак не мог унять глупую улыбку.
– Если не возражаете, тогда сделаем замораживающий укольчик. У вас есть аллергия на какие-нибудь лекарства?
– Нету, доктор!
Она склонилась над ним и словно опустила этим движением тишину – плотную, глухую. Селищеву показалось, что он утонул в стоячей воде, но может дышать и ясно видеть через глубину обращенное к нему лицо. Так было, пока губы на этом красивом лице не дрогнули и тревожно не произнесли: "Вам плохо?!" Селищев вынырнул, шум забился в ушах.
– Что?!
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально.
– Ну вот, а сказали, что у вас ни на что нет аллергии…
– А в чем дело?
– Вы ненадолго потеряли сознание – реакция на укол. Сейчас точно все хорошо?
– Точно.
– Больше меня не пугайте. Я уже почти все сделала.
"Надо же, как барышня, в обморок падаю, – подумал Селищев. – А так хорошо, покойно было… Что мне еще этот садист Додин скажет?"
– Как?! – удивился Додин. – Вам хирург не стала рвать зуб? Почему?
– В карточке все написано.
Додин нашел в медицинской книжке нужный лист, поводил коротким пальцем по строкам.
– Ну правильно. Зачем же зуб рвать? И я говорю – не надо. Будем лечить.
Он закрыл карточку, прихлопнул ее и заулыбался мелким бесом:
– Но на сегодня прием окончен. Записывайтесь и приходите в следующий раз.
"Черта-с-два я к тебе запишусь, – решил про себя Селищев. – К любому другому, только не к тебе".
За порогом поликлиники Селищев почувствовал, как поднимается у него настроение. И ведь было отчего! Во-первых, зуб остался при нем, во-вторых, благодаря чудесной докторше-хирургу тот совершенно перестал болеть. В общем, проблема разрешилась. Хоть и не до конца, хоть и ценой немалых усилий…
Селищев начал перебирать в памяти эпизоды минувшего дня и вдруг натолкнулся на… семейку, поджидавшую его дома. Как же он мог такое забыть?! Хорошее настроение вмиг улетучилось: макушку просквозило холодком, и на плечи осела какая-то тяжесть. Что же делать?.. А Вера? Ей-то все это зачем?
Тут же, легка на помине, она и позвонила.
– Привет! Ты скоро домой?
– Иду уже.
– Я в холодильник твой заглянула – там мышь повесилась. Купи по пути колбаски какой-нибудь, сырку…
– Ладно, – сказал Селищев, нажал отбой и подумал: "Отмечать собрались, а сходить за закуской лень. Видно, большой лодырь, этот Славик. Или просто у "святого семейства" денег нет… Скорее, и то, и другое. А где, кстати, Нюта? Поликлиника, наверно, уже закрылась".
Он оглянулся без особой надежды ее увидеть и, конечно, не увидел.
"Папа", – не зло усмехнулся Селищев, вспомнив ее поцелуй.
Первый встретившийся Селищеву гастроном оказался этаким островком прошлого. В нем по старинке возвышались витрины с продуктами, за прилавками стояли продавцы, на расписном потолке цвели узоры, а на стенах рельефно выступали округлыми буквами названия отделов – кондитерский, молочный, бакалея… Да, это была чья-то удачная задумка – открыть в исторической части города именно такой гастроном. А, может, никто ничего не придумывал, и магазин этот существовал всегда? Есть же на Покровке булочная, которая располагается в доме № 1 с незапамятных времен (раньше помещение занимала строительная фирма, о чем свидетельствует кафельная плитка, вмурованная в стену рядом с входом: "Декоративно – Строительная Контора. Артуръ Перксъ. Москва. 1912 годъ", но кто же об этом может помнить?)
И все-таки, если гастроном существовал здесь всегда, почему Селищев обнаружил его лишь сейчас? Странно… И тем более непонятно, отчего ему кажется, будто он уже в нем бывал? Правда, это ощущение, как паутинка, щекочущая лицо, все время ускользало, и Селищев то и дело останавливался, настороженно поглядывая по сторонам, словно можно было увидеть, откуда оно берется… Оказалось, что можно.
Купив бутылку коньяка, сыра, хлеба, фруктов, Селищев подходил к мясному отделу, когда нос его уловил запах языковой колбасы. Вот откуда прилетало к нему его "дежа вю"!
От изумления он замер: все было, как в его сне! И очередь, и продавщица, которая очень походила на его соседку Зою Никифоровну… Несколько секунд Селищев колебался, вставать ему за колбасой или нет. И хотя сон, если он в руку, не сулил ничего хорошего, слишком уж манило его войти в предлагаемые кем-то и неспроста обстоятельства.
Примкнув к очереди, Селищев понял, что дважды ступить в одну и ту же реку можно: как и прежде, он тревожился, продавщица сновала между холодильником и прилавком, очередь росла. В ней он заприметил и мордатого гражданина, и сухонькую старушку, у которых ему не суждено будет вызвать теплых чувств. Когда подошла его очередь, он увидел, что продавщица не просто похожа на его соседку, но она и есть Зоя Никифоровна!
– Ну что, сосед, сколько взвешивать? – громко и весело спросила она, тоже узнав Селищева.
Прилавок, однако, был пуст. "Знаем, чего она так радуется", – отметил про себя Селищев, но решил ответа не менять:
– Килограмм.
Он знал, что сейчас Никифоровна исчезнет, но совершенно не был готов к ее возвращению… с двумя батонами колбасы в руках. Ход событий явно менялся, и рой возникших от этого мыслей сковал Селищеву мозг.
Тем временем Никифоровна резанула здоровенным ножом по батону, бросила отвалившийся кусок на весы и провозгласила:
– Кило двести! Брать будете?
"С весом она ошиблась, – начал растормаживаться Селищев. – К чему бы это? Если сказать, что много…"
– От куска я ничего отрезать не буду! – опередила она заключение его еще вялого мозга и грозно надвинулась:
– Долго думать будем?!
– Мужик! – услышал Селищев позади себя. – Бери или отваливай!
И еще донеслось до него, как шелест:
– Сами не знают, чего хочут…
– Беру! – решительно ответил Селищев.
– Триста двенадцать рублей с вас.
Ровно столько он и отсчитал, чтобы не получить на сдачу какие-нибудь сандалики. Никифоровна, завернув в бумагу колбасу, вручила ее Селищеву, и он вышел из гастронома. Все.
Селищев обернулся: все? Что это было? Просто покупка колбасы?
Опустошенный, не в состоянии понять, что же происходит, он побрел домой.
Единственная только мысль прокатилась посреди бездумья – про реку, в которую, действительно, нельзя войти дважды.
9
Селищев не стал доставать ключи, зная, что дверь откроет Вера, которая всегда чутко улавливает любое движение на лестничной площадке. Он не ошибся.
– Привет, – сказала Вера.
Была в ее внешности какая-то перемена, но какая, Селищев не мог понять.
– Да уж здоровались сегодня, – мрачно ответил Селищев и разглядел: нарядное платье сменила она на строгий брючный костюм.
– Переоделась… Что, праздник отменяется? Зачем же я коньяк покупал?
– Ты, я смотрю, не в духе. А праздник… Почему отменяется? У нас же сегодня день…
– Воссоединения семей! – не пошутил Селищев.
– Да ладно тебе… Я сейчас, погоди, – сказала Вера, заторопившись на кухню.
"А где же семейка? – безрадостно подумал Селищев. – Что-то притихли родственнички".
Он прошел в комнату. Там было пусто. Понимая, как это глупо, кинулся в ванную, в туалет. Оставалась кухня. Он вбежал туда. Сестра стояла с календарем в руках. И больше никого!