Последнее убежище
Цирк - центр Цветного бульвара: и географический, и смысловой. Здание было построено цирковым антрепренером Соломонским в 90-х годах прошлого века - год в год с Санкт-Петербургским итальянским цирком. Уже сам выбор места для первого в первопрестольной стационарного цирка характеризует бульвар: ясно, что имелось ввиду место людное, "площадное", с удобными подходами и подъездами, не в самом Центре, но и недалеко от него, чтобы гуляющая публика могла стекаться сюда и с Бульварного, и с Садового кольца. Короче, место демократическое.
Однако стоит вспомнить Оскара Уайльда, он обронил как-то, что цирк - "последнее убежище тонкого человека". Это мог сказать только тот, кто приустал от норм и ритуалов "высокой культуры", от орхидей в петлице фрака и шелковых галстуков бантом, и потянулся к архаическим, "первоначальным и грубым", забавам и формам. Но в данном случае ситуация с цирком на Цветном забавно перевернута: на фоне торжествующего на бульваре маскульта, развалов глянцевых журналов и желтых газет, льющейся Бог весть откуда "попсы", реклам американских боевиков - вплоть до гор разноцветного весеннего мусора, в котором при желании можно угадать тотальную идею одноразовости, столь любезную демократическому массовому производству, - на этом фоне цирк и впрямь покажется последней цитаделью традиции и культурной устойчивости.
Да и культуролог скажет, что уже сам круг арены символизирует вечность и божественную гармонию. А фрейдист увидит в действиях дрессировщика, засовывающего голову в пасть льва, то ли вытеснение страха кастрации (и мальчик на трибуне инстинктивно прикрывается ладошкой), то ли мужскую отвагу при овладении зубастым лоном. И уж совсем понятно, что делает артистка, вращая бедрами, чтоб не упал хула-хуп: один, потом еще один и еще, ей все мало; и что символизирует повисшая под куполом на тонкой нитке хрупкая гимнастка: "она по проволоке ходила"; и что показывают лихие джигиты-осетины, объезжающие норовистых жарко пахнущих лошадей, выделывая на скаку на их спинах самые немыслимые штуки; и на что хочет пожаловаться, бормоча, старый клоун с красным-красным большим носом…
Сидя на бортике арены, под страшный рык и вой сивачей, доносящийся из слоновника, в облаках конского пота - только что здесь репетировали те самые джигиты, - и запаха свежих опилок мы говорим с цирковым гимнастом Виктором Федоровичем Лобзовым, впервые выступавшего здесь, под куполом этого цирка пятьдесят лет назад: "Золотой мой, знаете, ведь сегодня в цирк почти не ходят. А еще совсем недавно билет невозможно было достать". У старого гимнаста фигура юноши, узкие бедра и очень сильные руки; ему семьдесят три, до шестидесяти он работал на воздушной трапеции, его не интересует культурология, он не знает слова "постмодернизм" - а ведь пространство бульвара, где так хорошо себя чувствуют "восставшие массы", вполне постмодернистское - и добиться от него рассказов о бульваре мне не удается: "Ведь я как приду сюда утром, так до вечера и не выхожу" (он теперь репетирует с юными гимнастками).
Я захожу и так и эдак. На мой вопрос о том, как соседствовал Центральный рынок и цирк, он вспомнил, что Юрий Никулин в скудные 70-ые водил туда гостей показывать им "музей питания". "Знаешь, ласка, ведь нынче цирка-то больше нет"…
Я понимаю, о чем он говорит - о цирковом мире, в котором он прожил жизнь. Сегодня этот замкнутый некогда мирок разомкнулся, вышел на паперть, на улицу, как те мохнатые пони, поехал в бутафорском кабриолете по скверу, и бульвар принял его в себя и поглотил. Ведь и сам бульвар сегодня стал во многом цирком: то, что раньше можно было увидеть лишь на арене, сегодня можно и самому проделать на улице. И "питание" повсюду вокруг опустелого цирка - в музей ходить не надо, и полным-полно всевозможных дешевых развлечений: здесь тебе и жонглеры, и шпагоглотатели, и мастера манипуляции в какое заведение ни зайди. Возможно, в скором времени появится на нашем бульваре и цыган с медведем - если будет на то спрос… Время организации и ограничений ушло, пришло другое время - бульвара, толчеи, яркой ярмарки, и никто никуда больше не стоит в очереди за билетами. Мы сами так страстно мечтали об этом некогда. И нынешняя наша грусть - лишь оттого, что удовольствие оказалось отнюдь не таким острым, как грезилось, и, в общем-то, мечтать больше не о чем.
Вокруг одного пруда
Так получилось, что прошлой зимой вокруг пруда у Новодевичьего монастыря сошлись творческие страсти знаменитого кинорежиссера и известного столичного ресторатора
Михалков требует жертв
История фильма Никиты Михалкова "Сибирский цирюльник" давняя и негладкая: сценарий долго отлеживался. Быть может, потому, что уже в названии использован каламбур, а это само по себе дурной признак: игра на звуковых речевых сближениях есть самый низкий тип остроумия. Доступный и любимый, впрочем, самой широкой публикой, а значит, сулящий успех. Если в данном случае предположить, конечно, что массы знают название оперы Россини или на худой конец имя испанского города Севилья.
Картина была задумана больше десяти лет назад, причем ее сюжет явственно перекликается с другим фильмом того же режиссера - по тоже вполне сувенирному названию "Очи черные". Перекликается не только тем, что использует заимствованные мотивы - в "Очах" авторы сценария эксплуатировали фабулу чеховской "Дамы с собачкой". И там и здесь речь об интернациональной любви: итальянца к русской в первом случае, русского к американке во втором. И там и здесь - стилизация: начало этого века, конец века прошлого. И там и здесь попытка явственно работать на экспорт, предлагая западному зрителю сусальные русские картинки и костюмированный быт. Там - цыгане, здесь - юнкера, там - кабацкая удаль, здесь - народная Масленица. И там и здесь иностранные звезды и жгучая русская страсть на морозе на фоне снежных равнин. Недаром продюсер обоих фильмов один и тот же - нефтяной магнат Мишель Сейду. Однако, и разница налицо - в размахе.
"Очи черные" были все-таки более скромным проектом. Столичная пресса, отмечая, что "Сибирский цирюльник" - самый дорогостоящий на сегодняшний день европейский кинопроект, в январе прошлого года называла цифру бюджета 24 миллиона долларов. В феврале фигурировали уже 25 миллионов. В июле цифра выросла до 27 миллионов ("Московский комсомолец"), а через два дня до 28 миллионов ("Комсомольская правда"). Но уже в сентябре в газете "Сегодня" появляется цифра 35 миллионов. Наконец, в январе этого года "Труд" сообщал: "Затраты на фильм уже сейчас превысили 37 миллионов долларов. Значительно удорожила ленту капризная зима". Сейчас в около кинематографических кругах поговаривают, что следует называть окончательную цифру равной 45 миллионам.
На фильм Михалкова работает не только арабская нефть, отечественный налогоплательщик тоже внес свою лепту: около четверти начального бюджета дало Госкино, причем в дело вмешался сам тогдашний премьер, - 5 миллиардов рублей старого номинала. Михалковым задействованы были: премьер-министр страны, министр обороны России, Патриарх всея Руси, мэр столицы, региональные губернаторы и многие-многие фигуры помельче. Съемки шли в Нижнем Новгороде, в Саянах, в Праге, в Португалии, в Москве и постоянно обставлялись самым экстравагантным образом.
"Все, связанное с фильмом, уникально, масштабно, необычно", писала "Комсомольская правда". И это в какой-то степени верно: сам процесс производства фильма смахивал не на работу, а на некий гигантский хэппенинг. Скажем, во время съемок одного из эпизодов на Красной площади были потушены кремлевские рубиновые звезды: чуть не во второй раз за всю их советскую историю, - в первый раз во время немецких бомбардировок в 41-ом году. Как раз в этот день дирекция Исторического музея принимала гостей по случаю завершения реконструкции и открытия обновленного очага культуры. Мало того, что вся площадь была засыпана специальной солью, имитирующей снег, - все пространство перед парадным входом загадили лошади, и гостям приходилось лавировать между кучами навоза…
Во время съемок эпизода на Белорусском вокзале из репродукторов то и дело раздавались обращения к пассажирам с просьбами "извинить за беспокойство". "Беспокойство" состояло в том, что в течении дня работа вокзала была парализована. Но это все пустяки, искусство, мы знаем, без жертв не обходится, и обо всем этом средства массовой информации сообщали с сущим восхищением.
Не с меньшим ликованием пресса писала, что "проект приурочен к празднованию 850-летия Москвы". Однако, это уж был лишь ловкий маневр авторов с целью заручиться поддержкой мэрии. Во-первых, фильм заведомо принадлежит иностранному продюсеру, а значит, довольно странно приурочивать его производство к отечественному юбилею: чтобы фильм попал в наш прокат и дошел до отечественного зрителя, кто-то в России должен, по словам режиссера, выложить за ленту минимум 12 миллионов долларов. Но и этого мало: завершить только съемки, не говоря об озвучании и монтаже, к срокам празднований в Москве в момент, когда делалось это заявление, было решительно не под силу даже Михалкову. Однако он добился-таки от мэра, помимо погашенных кремлевских звезд, чтобы тот, как писали "Куранты", "выделил на помощь съемочной группе милицию, гаишников, пожарных и железнодорожников". Бесплатно надо полагать - помощь и платные услуги вещи разные.