– Странный был брак, но по советским меркам вполне объяснимый. Жить негде – родители ютились в коммуналках, а у меня аспирантура, я целыми днями допоздна пропадаю в институте. И вот мы с Леной бродим вечерами по старым переулкам, иногда выбираемся в кино или консерваторию. Так продолжалось года три. Я разглагольствовал о Малере, Шостаковиче, но пальцем о палец не ударил для создания семьи. Одним словом, вел себя, как последний эгоист. В конце концов, Лена не выдержала, и в ее жизни появился реставратор. Ей повезло – у них прекрасный дом, дети, по-моему, они счастливы.
– Вы полагаете, что эгоизм непременно наказуем?
– В моем случае определенно, поскольку с носом в этой истории остался я.
– Мне кажется, дело в другом, – возразил Горелов. – В отличие от вас, я всегда тяготел к дому, а меня упрекали за недостаток карьерных амбиций. Но результат, в конечном счете, был тот же – наш брак распался.
– Кто же стал вашим преемником, если не секрет?
– Представьте себе, дипломат. Правда в крошечном государстве, но зато в ранге посла!
Они рассмеялись.
– Вернемся лучше к литературным пристрастиям, – сказал Шных. – Что вы думаете о современных авторах?
– По возможности, стараюсь избегать оценок, чтобы не попасть впросак, – ответил Горелов. – Нелегко понять масштаб современника. Мне как-то попались на глаза письма одного из русских учеников мюнхенской художественной школы Ашбе. Это конец XIX века. Они там читали по вечерам вслух Мопассана, Чехова и Лугового. И вот впечатления: у Чехова есть скучные длинноты, не совсем выдержано, нет стилевого единства большого писателя. Зато у Лугового все написано с изумительным мастерством, сплошь классика!
– Никогда не слышал о Луговом, – признался Шных.
– Это редактор "Нивы". Одно время был кумиром молодых умов. Они зачитывались его сочинением "Pollice verso". А кто теперь помнит Лугового? Вот и ответ на ваш вопрос.
Кумир
Однажды в сквере речь зашла о миллионерах. Говорили в основном неодобрительно. Особенно кипятился Титов.
– Да полно вам, – попытался возразить Горелов. – Это такие же люди, как мы с вами. Просто они большего добились в жизни.
– Нет, – продолжал гнуть свое Титов. – Миллионер – капиталист в кубе, а капиталист – эксплуататор наемных рабочих и злейший враг трудящихся.
– Где вы это вычитали? – полюбопытствовал Горелов.
– В словаре иностранных слов, – с гордостью отчеканил Титов. – Можно подумать, что вы когда-нибудь видели живого миллионера!
– Не только видел, но даже пальцем потрогал.
– Кого?
– Капабланку!
* * *
Летом 1935 года в Москве проходил крупный международный шахматный турнир с участием ведущих гроссмейстеров мира, в том числе экс-чемпионов Ласкера и Капабланки. Это были давние соперники. Когда закончилась первая мировая война и отгремели выстрелы, шахматное сообщество спохватилось, что Эммануил Ласкер носит титул чемпиона мира целых двадцать семь(!) лет. В скором времени появился и претендент на шахматную корону. Им оказался кубинец Хосе Рауль Капабланка-и-Граупера, шахматный вундеркинд, светский лев и зять миллионера.
В 1921 году в Гаване Капабланка уверенно выиграл матч у пожилого Ласкера и завоевал чемпионский титул. Сторонники Ласкера сетовали на жаркую кубинскую погоду, якобы повлиявшую на исход поединка, но сам Ласкер честно признался: "Мир устал от меня. Он захотел молодого, элегантного кубинца и получил его".
Правда, Капабланка относительно недолго проходил в чемпионах. В 1927 году он был повержен Александром Алехиным в историческом матче, прозванном "битвой титанов". "Я обязан воздать должное моему противнику, – отметил Капабланка в статье "Мое поражение". – То, что он показал, заслуживает полного восхищения".
О, рыцарские времена! Последующие поколения чемпионов намного превзошли своих предшественников в средствах борьбы. Поговаривают, что некоторые пускали в ход гипноз, а иные не гнушались даже пинком ноги под шахматным столиком. Но это уже другая история…
Несмотря на поражение от Алехина и неприятную приставку "экс", Капабланка продолжал оставаться кумиром шахматных болельщиков. Изящество и непредсказуемость игры кубинского гроссмейстера приводили его поклонников в восторг.
И вот Капабланка в Москве!
* * *
Турнир проходил в залах Музея изобразительных искусств на Волхонке. Горелов и его приятель Шура Бергман оказались счастливыми обладателями двух пригласительных билетов, которые им торжественно вручили в школьной секции юных шахматистов.
Когда мальчики вошли в зал, игра уже началась. Присмотревшись, Горелов разглядел за доской чемпиона СССР Михаила Ботвинника, а также известных наших шахматистов Левенфиша, Рагозина и Рюмина, фотографии которых часто появлялись в газете "Шестьдесят четыре". Иностранцев было поменьше. Помимо Ласкера и Капабланки Горелову были знакомы фамилии венгра Лилиенталя, чеха Флора и чемпионки мира среди женщин Веры Менчик. Над шахматными столиками красовались большие демонстрационные доски.
Время от времени кто-нибудь из игроков вставал с места после очередного хода и начинал прогуливаться для разминки. Наконец поднялся Капабланка, и Горелов смог как следует разглядеть своего кумира.
Капабланка был высок ростом и отличался прекрасной осанкой. Безукоризненно сидевший на нем длинный черный пиджак скрывал намечавшуюся полноту. Костюм дополняли ослепительной белизны рубашка и красивый галстук. Кубинский гроссмейстер был разительно не похож на остальных участников турнира, включая весьма скромно одетых иностранцев. Что касается наших шахматистов, то все они были облачены в кургузые пиджачки подозрительно одинакового покроя и цвета.
Лето выдалось на редкость жарким, в залах стало душно, и шахматисты начали постепенно освобождаться от верхней одежды. Первыми подали пример хозяева турнира, которые повесили свои пиджачки на спинки стульев. И хотя их рубашки были плохо выутюжены и кое-где проступали предательские круги, но они явно повеселели, а партии стали более результативными.
Примеру хозяев последовали иностранцы, и только Капабланка ни разу не изменил себе. Все тот же элегантный черный костюм и белоснежная рубашка. Казалось, он вообще не чувствителен к внешним обстоятельствам.
Прогуливаясь, шахматисты перемещались в фойе, где можно было освежиться прохладительными напитками. Капабланка всегда гулял в одиночестве и выглядел верхом сдержанности и высокомерия. Но однажды случай сыграл с ним злую шутку.
Дело в том, что внутреннее убранство музея (увы!) не соответствовало благородному облику здания с его изящной колоннадой, светопрозрачными перекрытиями и изысканными интерьерами. Старинная мебель давно нуждалась в реставрации и не могла использоваться по назначению, а потертая ковровая дорожка, по которой прогуливались шахматисты, пестрела дырами и не внушала доверия.
Правда, незадолго до открытия турнира в музей срочно завезли стулья с прямоугольными спинками и жесткими неудобными сиденьями (стиль "пролетарское убожество" – язвили сотрудники), но на замену дорожки средств, видимо, не хватило.
Тут-то и подстерегла Капабланку неприятность. Неожиданно споткнувшись о пробоину в дорожке, он подался вперед и неловко качнулся в сторону. Горелов и его друг Шура, не спускавшие глаз с экс-чемпиона, мгновенно ринулись ему на помощь, однако Капабланка, слегка пошатнувшись, быстро выпрямился и зашагал дальше. Никто ничего не заметил, но Горелов успел прикоснуться пальцем к длинному черному пиджаку.
– Вот так я дотронулся до миллионера, – завершил он свой рассказ.
Следует добавить, что ни это досадное происшествие, ни поражение Капабланки от Ласкера в Московском турнире не повлияли на Горелова, и он продолжал оставаться почитателем великого кубинца.