* * *
По окончании застолья мужчины обычно дружно направлялись на лестничную площадку. Это называлось "пойти покурить". На самом деле многие давно уже бросили курить, другие и вовсе не начинали, но всем хотелось выйти из-за стола и расправить плечи. Столпившись у мусоропровода, однополчане могли без помех и от души, с матерком поболтать о чем угодно, в сотый раз слушая одни и те же истории.
– Андрюха, расскажи, как двое связь тянули, – начинает ветеран Леша.
– Когда?
– Ну, когда у одного полголовы на хрен снесло!
– Скажешь тоже, полголовы. Его только слегка царапнуло. Как же он без головы тянуть бы стал?
– Ну, если царапнуло, то и слушать неинтересно. Меня вон сколько раз царапало, я же тянул!
– Не про тебя речь, мать твою, дело в увязке слов!
– Мне ведь что обидно, – встревает ветеран Паша. – Когда Петренко убило, я его автомат новенький хотел себе забрать, а мне трое суток. Ведь автомат-то ему был совсем не нужен!
– Слыхали, ребята? Пятьдесят лет прошло, а ему до сих пор обидно!
Все дружно хохочут. И много еще разных историй можно было услышать возле мусоропровода.
На грани анекдота и парадокса
Горелов не помнил, когда начал сочинять. Сначала ему просто нравилось описывать смешные и неожиданные случаи из военного быта, а потом потянулись и другие сюжеты, стали оживать забытые истории.
Однажды Горелов рискнул послать в один из толстых журналов несколько рассказов из жизни солдат в обороне на Курской дуге и к своему удивлению сразу получил положительный ответ с просьбой прислать что-нибудь еще, ввиду приближающейся юбилейной даты. Осмелев, он направил в журнал и юмористические сценки из фронтовой жизни, озаглавив их "Зарисовки с натуры". Горелов приготовился к серьезной критике и даже разносу, но редакция журнала его озадачила. Ему сообщили, что зарисовки не могут быть приняты, поскольку война изображена в них "на грани анекдота и парадокса", и у читателя может сложиться превратное представление о военных действиях, а, следовательно, и о том, что привело наш народ к победе.
Горелов внимательно перечитал "Зарисовки".
Ни минуты покоя
Сцены в одном действии. Место действия – штаб полка в обороне на Курской дуге.
Действующие лица:
Кутейников, командир полка, подполковник. Краснолицый, коренастый, кряжистый. Голос зычный. Любит пошуметь, но быстро отходит. Подчиненных материт беззлобно, скорее для острастки.
Мотыга, его ординарец, ефрейтор. Внешность неприметная, рябоват. Говор южный, нечто среднее между плохим русским и плохим украинским. Знает цену себе и своему положению. Быстро наглеет, но, если требуется, меняет тактику.
Кочкин, помком роты, лейтенант. Суетлив и говорлив. В полку недавно, старается почаще наведываться в штаб.
Вережа, рядовой. Сопровождает лейтенанта в штаб. Немногословен.
Адъютант командира полка, старший лейтенант. Лицо эпизодическое.
На сцене внутренность большого уродливого блиндажа, обшитого грубо сколоченными досками. Блиндаж вытянут в длину и разделен на две части перегородкой. В центре печка и подобие стола. Справа широкая скамья, на ней куча шинелей, набросанных одна на другую. Слева еще скамья и две огромные немецкие канистры с надписью "Achtung!" и изображением костей и черепа. Вход в блиндаж из левой кулисы по ступенькам вниз. Утро, но в блиндаже полумрак. Вдалеке иногда погромыхивает. Мотыга суетится у печки.
Голос Кочкина из-за кулисы: "Ну вот, прибыли. Ты, Вережа, тут пока перекури". Голос Вережи: "Есть перекурить!"
Кочкин(спускаясь по ступенькам). Разрешите войти! (Никто не отвечает, Кочкин видит движущуюся фигуру Могыги со спины, оправляет гимнастерку и берет под козырек). Товарищ подполковник! С донесением от командира четвертой роты лейтенант Кочкин. (Никто не отвечает).
Кочкин(громко). Есть кто?
Мотыга(поворачиваясь лицом к сцене). Тихо, тихо. Нема пидполковника.
Кочкин. Тьфу, это ты, Мотыга. А где начальство? (Садится на скамью).
Мотыга. Валерьян Павлович боевые порядки проверяють.
Кочкин. И надолго?
Мотыга. Нам про то не докладывають. (Снова поворачивается к печке).
Кочкин(стараясь поддержать разговор). Как подполковнику новый блиндаж?
Мотыга(с гордостью). Шесть накатив. Ни один снаряд не пробье. (Снимает тряпки с двух маленьких оконцев под потолком. В блиндаже становится светлее). Ось, дывытесь. Зараз можно и хватеру обустраивать.
Кочкин. Не хватеру, а квартиру.
Мотыга. Я и кажу: хватеру.
Кочкин. Немного на вытрезвитель смахивает.
Мотыга(холодно). В таких местах не бывали. (Пауза)
Кочкин(меняя тон, доверительно). Вообще-то, Мотыга, я с тобой давно хотел поговорить.
Мотыга(подозрительно). Об чем это?
Кочкин. Да о разных новостях. Торчу, понимаешь, в роте. Ни черта не знаю. А ты все-таки в штабе.
Мотыга(смягчаясь). Яки таки новости?
Кочкин. Ну, всякие. Правда, говорят, у Пашки-повара зрение минус десять, а его на передовую отправляют?
Мотыга(авторитетно). Во-первых, не минус десять, а минус восемь. Минус десять, это когда вин волнуется. А во-вторых, передовой его тилки пужали.
Кочкин. Кто пугал?
Мотыга. Пидполковник. Як рассвирепеет. Что ты, каже, Пашка, одно и тоже варышь: пышано, да каша гречика. Шоб завтра окрошка була, а то на передовую!
Кочкин. Ну, и сделал окрошку?
Мотыга. Само собой сделал. Кому на передовую охота?
Кочкин. Из чего сделал?
Мотыга. Из хрена, кажуть. Я не пробовал.
Кочкин. А хрен-то откуда?
Мотыга. Робята по брустверу с прошлогоднего огорода собирали.
Кочкин. Вот так история. Здорово! Видишь, Мотыга, сколько ты всего знаешь. Потому что больших людей в штабе видишь.
Мотыга. Не жалуемся.
Кочкин (встает и постепенно двигается в направлении канистр). Послушай, Мотыга, а правда, говорят, что подполковник всю полковую водку у себя держит?
Мотыга. То не нашего ума дело.
Кочкин. Почему не нашего? На фронте солдату сто грамм положено.
Мотыга. Сто грамм перед атакой дают. А в обороне Валерьян Петрович водкой отличившихся награждает.
Кочкин. Каких отличившихся?
Мотыга. Ну, например, кто фрица подстрелил или снайпера ихнего снял.
Кочкин. А как узнаешь, снял он или не снял. Может, он с бруствера ихнего кувыркнулся.
Мотыга. Може и кувыркнулся, тильки если комвзвода доложит комроты, а комроты в штаб, то и наградят.
Кочкин (восхищенно). Здорово! А что же подполковник водку сам из канистры прямо в кружку наливает?
Мотыга (презрительно). Валерьян Петрович такими делами не занимаються. Тут есть специальное устройство и замочек. Открыл, нажал и вона цедится.
Кочкин. А ключ где?
Мотыга. А ключ отдельно хранится.
Кочкин (поглаживая канистру). Ну, Мотыга, ты парень, что надо. (Заискивающе). Послушай, а нельзя ли немного того…
Мотыга (настораживаясь). Чего того?
Кочкин. Ну, как бы отлить… во фляжечку, а? Никто и не заметит.
Мотыга. Не положено. Валерьян Петрович каждый сантиметр считають.
Кочкин. Ну, по дружбе.
Мотыга. Яке таке у нас дружба? Вот Валерьян Петрович узнають…
Кочкин (поняв, что водки не дадут, и рассердившись). Он тебе не Валерьян Петрович, а товарищ подполковник.
Мотыга (с издевкой). Между прочим, товарищ пидполковник, Валерьян Петрович, на меня не обижаються. Вот вам у роти находиться положено, а вы у меня тильки время отымаете.
Кочкин (в бешенстве переходит на уставной язык). Ефрейтор Мотыга, как вы разговариваете со старшим по званию? Встать по стойке смирно!
Мотыга. Я и так стою (держит руки в карманах галифе). Ходют тут всякие.
Кочкин (исступленно). Ефрейтор Мотыга, выньте руки из карманов!
Мотыга. Не выниму.
Кочкин (повышая голос). Нет вынете.
Мотыга. Не выниму.
Кочкин (хватается за кобуру). Да я тебя…
В ту же минуту с правой скамьи с шумом сваливается груда шинелей, и из-под нее вскакивает, дико озираясь, заспанный Кутейников. Он в полевой гимнастерке и без ремня.
Кутейников. Молча-а-ть, мать вашу! Что тут творится? Всем по пять суток! Всех на передовую, к едрене матери!