* * *
В кафе "Пальма" было безлюдно. Талаба-бек Марзук задумчиво глядел на спокойную воду канала Махмудия. Он развалился в кресле, вытянув ноги и подставляя себя теплым лучам солнца. Мы перебрались в этот зеленый район Александрии, чтобы спокойно отдохнуть.
Мне думалось, что, как ни горяч и нервозен мой приятель, он все же заслуживает некоторого сочувствия. Ведь ему приходится начинать новую, трудную жизнь после шестидесяти лет. Он завидует своей дочери, находящейся в эмиграции, и не сомневается, что посягательство на его капитал есть не что иное, как посягательство на незыблемость веры, на законы аллаха, на древние традиции.
- Узнав, что ты живешь в пансионате, я не хотел там оставаться… Я выбрал его, надеясь, что найду там лишь хозяйку.
- Почему же ты изменил свое мнение обо мне?
- Я подумал и решил, что история не знает доносчиков старше восьмидесяти лет!
Я расхохотался.
- А ты разве боишься доносчиков?
- И в самом деле, у меня нет причин бояться, разве что я иногда занимаюсь словоблудием, - ответил он и с возбуждением продолжил свой рассказ: - У меня нет дома в деревне, а воздух Каира все время напоминает о моем унижении. И вот я вспомнил о своей бывшей любовнице и сказал себе: революция отняла у нее мужа и капитал, следовательно, мы найдем общий язык… Почему аллах отказался от политики силы? - спросил он и, видя, что я не понял вопроса, разъяснил: - Я имею в виду бури, ураганы, наводнения и прочие катастрофы.
- Ты считаешь, что ураган может погубить больше людей, чем бомба в Хиросиме? - спросил я в свою очередь.
Он негодующе замахал рукой:
- Ты повторяешь коммунистическую пропаганду, лисица! Беда человечества в том, что Америка не решилась установить свое господство над миром в тот момент, когда она одна владела атомной бомбой!
- Скажи мне, ты что, собираешься возобновить роман с Марианной?
Он звонко рассмеялся:
- Что за идиотская мысль! Я старик, изнуренный годами и политикой, и расшевелить меня может только чудо. Что же касается Марианны, то от всего женского у нее осталась только одна косметика…
И он вновь захохотал.
- А ты разве забыл свои похождения? Я читал в журнале о твоих проказах, о том, как ты гонялся за юбками на улице Мухаммеда Али.
Я рассмеялся, ничего не отрицая.
- Ты вернулся наконец к религии? - спросил он.
- А ты? Мне иногда кажется, что ты не веришь ни во что.
- Как же мне не верить в бога, - сказал он с ненавистью, - ведь я горю в аду!
* * *
Ты и тебе подобные созданы для того, чтобы гореть в аду. Аллах никогда не благословит тебя ни на что. Ты отлучен от чистого источника веры так же, как дьявол отлучен от божьей благодати.
* * *
Часы в холле пробили полночь, им отозвались эхом углы во дворе.
Я сидел, утонув в мягком кресле. Лень и тепло разморили меня, лишили сил подняться и лечь в постель. С тех пор, как я уединился в своей комнате, меня стало тяготить одиночество, но я говорил себе, что после восьмидесяти лет бесполезно жалеть о чем-либо, чего-то желать.
Вдруг дверь без стука отворилась и на пороге появился Талаба Марзук.
- Извини, - сказал он, - я заметил свет в комнате и подумал, что ты не спишь…
Я был очень удивлен этим визитом. Сегодня вечером Талаба-бек выпил больше обычного.
- Знаешь ли ты, сколько я трачу в месяц на лекарства, витамины, духи, бритье и прочее?!
Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он закрыл глаза и молчал. Очевидно, силы его иссякли. Он с трудом доплелся до двери…
* * *
Площадь, где проходили торжества по случаю дня рождения пророка, кишела народом, как в Судный день. В небо взлетали ракеты. Вспыхнул свет, разгоняя вечерний мрак. Перед главным шатром остановился "роллс-ройс". Из него вышел Талаба Марзук. К нему поспешили, кланяясь, какие-то знатные господа. Этот человек совмещал в себе духовную и светскую власть.
Хозяин "роллс-ройса" заметил меня и высокомерно отвернулся. А ведь ты не раз приходил ко мне пьяный, так же как пришел в тот вечер.
* * *
В пансионате не было ни души. Я сидел в холле один, когда прозвенел звонок. Я открыл оконце на двери, как это делала Марианна. Передо мной было лицо, такое прекрасное, что у меня защемило в груди, - смуглое лицо крестьянской девушки с тонкими чертами, с огромными блестящими глазами.
- Кто ты?
- Я Зухра.
Она произнесла это с такой простотой и уверенностью, будто, назвав свое имя, уже объяснила все.
- Чего же ты хочешь, Зухра? - спросил я с улыбкой.
- Мне надо видеть госпожу Марианну.
Я открыл дверь. Она вошла, держа в руке небольшой сверток. С головы до ног она была закутана в черное покрывало. Оглядевшись вокруг, девушка спросила:
- А где госпожа?
- Скоро придет. Посиди…
Зухра села на стул, положив сверток себе на колени. Я вернулся на свое место и предался новому занятию - стал разглядывать девушку. Я любовался ее крепкой гармоничной фигурой, правильными чертами лица, цветущей молодостью. Созерцание ее приносило мне тихую радость. Мне захотелось поговорить с ней, и я спросил:
- Ты сказала, что тебя зовут Зухра?
- Зухра Саляма.
- Откуда ты, Зухра?
- Из Забадии.
- У тебя назначена встреча с мадам?
- Нет.
- Значит…
- Я пришла увидеться с ней.
- Ты с ней, конечно, знакома?
- Да.
За всю свою жизнь я не встречал такой красивой девушки.
- Давно ты живешь в Александрии? - спросил я.
- Я не живу в Александрии, но я бываю здесь с отцом.
- А как ты познакомилась с мадам?
- Мой отец привозил ей сыр, масло, птицу. Иногда он брал меня с собой.
- Понятно. Значит, теперь, Зухра, ты хочешь занять место отца?
- Нет.
Она отвела глаза в сторону, как бы опасаясь сказать больше. Я отнесся с уважением к ее тайне и все больше проникался симпатией к ней.
* * *
- Благодаря твоим молитвам я стал мужчиной, - сказал я, целуя ее огрубевшую жилистую руку. - Поедем со мной в Каир.
- Да благословит тебя аллах и увеличит блага твои, - ответила она, глядя на меня с нежностью. - Но я не покину своего дома. В нем вся моя жизнь.
Ветхий дом с облупившимися стенами, изгрызенный ветрами и просоленный брызгами морских волн. Он насквозь пропитался запахом рыбы, кучи которой громоздились на берегу.
- Но ты же будешь жить здесь совсем одна!
- Со мной творец дня и ночи.
* * *
У двери позвонили, и Зухра пошла открывать. Марианна была изумлена, увидев ее.
- Зухра! Это невероятно!
Девушка, раскрасневшись от радостного волнения, поцеловала ей руку.
- Как это чудесно! Я рада видеть тебя, да пошлет аллах милость твоему отцу! Ты вышла замуж, Зухра?
- Нет!
- Не может быть!
Она звонко рассмеялась и, повернувшись ко мне, сообщила:
- Зухра - дочь хорошего человека, господин Амер.
Они вдвоем направились во внутренние комнаты, а я остался сидеть в холле. В душе моей зрели нежные отеческие чувства.
* * *
- Наконец-то я отдохну, - сказала Марианна, когда мы втроем - я, Талаба и она - собрались вечером в холле. - Зухра будет работать у меня, - пояснила она.
Мною овладело странное двойственное чувство: радость и некоторая досада.
- Она будет служанкой? - спросил я.
- Да. А почему бы и нет? Во всяком случае, она будет работать в приличном доме.
- Однако…
- В деревне она арендовала полфеддана земли и сама обрабатывала ее. Ты думаешь, это лучше для девушки?
- Это прекрасно. Она ведь не бросила свою землю?
Марианна посмотрела на меня долгим взглядом, потом сказала:
- Она убежала.
- Убежала?!
- А я-то считал ее помещицей! - сказал с насмешкой Талаба-бек.
- Дед хотел выдать ее замуж за такого же, как он сам, старика, чтобы она обслуживала его. Остальное вам уже известно…
- Да, такое происходит не часто. Это событие, - событие серьезное. Деревня не оставит ее в покое, - сказал я грустно.
- А если узнают, что она здесь? - встревожился Талаба-бек.
- Возможно. Но тебя-то почему это беспокоит? - повернулась к нему Марианна.
- А ты не боишься?
- Не маленькая. Я не сделала ничего дурного, только приютила девушку и дала ей честную работу.
Господин Амер отстоит ее, - твердо добавила она.