Коля Хвалов оставил Германа в кафе и вскоре привез деньги. Они лежали в детской обувной коробке, ровно три тысячи, билетами по десять рублей. Герман старательно пересчитал каждую пачку.
– Надежней везти их как есть, в коробке, – сказал Коля Хвалов.
Герман так и сделал. Войдя в купе, он сразу положил коробку под подушку.
Каждую минуту он вспоминал о самых приятных моментах выполненного поручения. Оно казалось легким из-за его умения обращаться с людьми.
Ему хотелось танцевать от восторга.
Перед прибытием поезда он заперся в уборной и заглянул к коробку. Все деньги были на месте.
Когда за окном показался перрон, в купе вошел Витя Каракум.
– Мне поручили следить за тобой, – сказал он. – Что сказать? Ты справился хорошо. Не допустил ни одной ошибки. Глен будет доволен. Думаю, это наведет его на важное открытие: у нашего Геры – это он так тебя сейчас называет, – талант спрашивать долги с населения. Впрочем, один случай еще не закономерность. А теперь погляди в окно: нас встречает дружище Нунс!
Нунс стоял на перроне и улыбался.
Герман появился в квартире Клары-буфетчицы с гордо поднятой головой.
Глен сидел к кресле.
– Удивление! – произнес он, не вставая с места. – Коля Хвалов не стал дожидаться, а взял и заплатил сразу. Какие же слова ты ему сказал, малыш?
– Лучше шутить со смертью, чем с Гленом, – ответил Герман. – Меньше маеты и терзаний.
– Какая фигура речи! А теперь отдай деньги Кларе.
Герман открыл коробку и достал оттуда три пачки аккуратно нарезанной газетной бумаги.
– А где деньги? – прошептал он.
От изумления он издал горлом птичий свист.
Кто-то, стоящий за спиной, сильно ударил его ладонью по затылку и сшиб с ног. Очутившись на полу, Герман увидел, что это Нунс.
– Куда девал три тысячи? – заорал Нунс. – А главное, у кого взял, сука!
Он наклонился и ударил Германа кулаком в скулу. У Германа внутри лопнула щека, кровь полилась в горло и хлынула изо рта.
– А-а! – закричал Герман. – Я не брал денег! Они были в коробке!
Из комнаты вышел Витя Каракум и сделал то же, что и Нунс. Он оказался левшой, но его удар был не слабее.
У Германа в глазах засверкал звездопад.
Он выгнулся, как щука на берегу, сначала в одну, потому в другую сторону.
– Говори, где деньги, – злобно проговорил Витя Каракум.
Клара, неподвижно стоявшая у стены, всплеснула руками.
– Вот гад! А казался таким приличным, – сказала она. – Нужно позвать Сиву. Он вытряхнет из него, где деньги.
Витя Каракум выглянул в окно и позвал Сиву: "Эй, Сива! Твой номер!"
Герман плакал на полу от боли и неслыханного ужаса.
Он несколько раз обращался к Глену – умоляющим взглядом, но Глен был далек от его надежд.
Один раз Герман протянул к нему руки, как ребенок к матери. Это рассмешило всех, а Нунс даже прикрыл ладонью глаза – так ему было весело.
В появившемся Сиве Герман узнал философски настроенного огромного человека из прихожей. Он и теперь был в белой рубашке и с подтяжками.
Сива схватил Германа за горло и поставил на ноги. Герман стал задыхаться.
– Покажи ему, Сивушка, какая он дрянь, – проговорила Клара.
У Германа непослушно задергались ноги, как у веревочной куклы.
– Я не одобряю этих чудачеств, Сива, – насмешливо произнес Глен. – Оставь душить мальчонку.
Герман упал на колени и зарыдал. Он чувствовал, как в нем трясется каждый сантиметр тела. Он еще не видел столько собственных слез.
– Что же ты наделал, Гера! – сказал Глен. – Ах, что же ты наделал! Все разрушил, все разбил.
– Я не брал денег, – истерично прошептал Герман.
– Никто не говорит, что ты их брал. Ты их проворонил. Нужно было быть внимательным, а ты про это забыл. Теперь достань три тысячи в три дня. Отдай то, что не твое. Умри, а отдай.
– Ты не возьмешь с него штрафа? – спросил Нунс. – Триста рублей!
– Надо бы, но не возьму, – сказал Глен. – Вот и все. Вопрос перестал быть вопросом. Гера принесет деньги, а если не принесет, навсегда останется молодым. Подробности меня не интересуют.
Вдруг все ушли, осталась только Клара. Герман еще долго стоял на коленях и плакал.
Клара бросила ему мокрое полотенце.
– Не ной и не терзайся, – сказала она. – Дальше будет еще хуже. Они не позволят тебе жить. Это конец. Я знаю. Я дам тебе элениуму. Сварю тебе суп с курятиной. А ты послушай: три тысячи тебе не достать, поскольку ты не Дед Мороз. Три тысячи – это крест на твоей могиле. Убивают и за меньшее!
– Я не брал денег, это Витя Каракум взял. Он входил в купе!
– Если скажешь это еще раз, не доживешь до рассвета. Витя Каракум потребует доказательств, а если у тебя их нет, рассчитается за оскорбление. Это обернется могилой! Витя живет по закону, а закон утверждает, что за наговор расплачиваются жизнью. Так какие же у тебя доказательства?
Герман молчал. Ему хотелось вскочить, броситься прочь, на улицу, отправиться на вокзал и вернуться домой, к матери.
– Я очень хочу домой, отпустите меня, – попросил он.
– А кто отсидит за чемодан? – спросила Клара. – Три года! Разве это Витя Каракум вытащил из камеры хранения чужую вещь?
Герман снова заплакал.
– В тюрьме тебя раздавят сапогом, как гада, – произнесла Клара. – А ты гад и есть. Проворонил деньги и хочешь свалить вину на другого. Но если уж ты в моем доме, дам тебе полезный совет. Никто тебе не поможет, а только ты сам. Выручит усердие и спокойствие. Пойди к Глену и спроси его, благодетеля, нет ли работы на три тысячи. Такая работа, возможно, и найдется. Если хочешь, я скажу это Глену прямо сейчас, по телефону. Или, если хочешь, отправляйся на тот свет. Или в тюрьму.
– Да, – сказал Герман, – спросите, пожалуйста, нет ли работы.
Поговорив по телефону, Клара сделалась добрее.
– У Глена есть работа на три тысячи. Выполнишь ее и лети белым голубем.
Ее слова стали Герману утешением.
Дрожь его унялась только к ночи. Клара дала ему таблеток, и он уснул не снимая одежды.
Утром Клара подала ему чаю и сказала: "Начни жизнь с чистого листа. Сейчас это вернее всего, уж поверь мне".
Она говорила, как мудрая женщина, умеющая примирить человека с чем угодно.
Появившийся Витя Каракум с презрением поглядел на Германа, не проронив ни слова.
– Поезжай с ним к Глену и будь послушным мальчиком, – сказала Клара. – Это тебя выручит. Сделай все, что скажут. Или верни деньги.
Герману было неприятно ехать в автомобиле с человеком, причинившим ему боль и унижение. Но теперь он боялся его кулаков. Он молча глядел на дорогу и думал о тяжелом разочаровании.
Сива, встретивший его в прихожей, усмехнулся и повел в гостиную.
Глен в задумчивости сидел на кушетке и курил сигарету.
– Работы на три тысячи не бывает, – сказал он. – Но для тебя найдется. Добудь для меня одну вещицу. Пистолетик. Когда принесешь его сюда, три тысячи забудутся, будто их не было. Мое слово. Делай тогда, что захочешь.
– А где можно добыть пистолет?
– Это знает дед Маронов, он расскажет тебе. Но сначала дай согласие.
– Я согласен, – сказал Герман.
После этих слов Герман услышал, как за его спиной задвигались люди. То были Витя Каракум, Сива и Нунс. Они вышли на середину комнаты и расселись на стульях.
– Ты согласился при свидетелях, – сказал Глен. – Учти, Гера, этот важный момент. Теперь, если скажешь "нет", Сива отрежет тебе голову и засолит ее, как кочан капусты. Так у нас поступают с теми, кто плюет на уважение к личности.
Нунс поднялся с места и сказал: "Пойдем, олень, отвезу тебя к деду Маронову".
– Ступай, Гера, и торопись: у тебя только три дня, – проговорил Глен.
Нунс повез Германа на окраину города. Там в одном из унылых и старых одноэтажных домов жил бородатый дед Маронов.
У него были смеющиеся глаза, но никто не видел его улыбки. При ходьбе он делал маленькие шаги. За ним всюду ходил запах нездоровых зубов.
Герман подумал: "Неприятный дед Маронов.
И все здесь чрезвычайно неприятное".
В нем поселилось чувство брезгливости. С этим чувством он сел на лавку у стены и стал слушать, как на крыльце старик разговаривает с Нунсом: "Этого мало, дай еще, Нунс. Прибавь дедушке. Я люблю не деньги, а покой, удовлетворение. Положи еще десяточку, разве для тебя это расходы?"
– Говори в сторону, от тебя пахнет канализацией, – ответил Нунс. – У тебя только день, чтобы научить парнишку, как добыть то, что нужно. Когда научишь, дам еще десятку. Потом получишь еще тридцать.
В доме было так грязно, что казалось, здесь держат коров. Герман боялся взять что-нибудь в руки. Он хотел пить, но не решался дотронуться до кружки.
Когда Нунс ушел, дед Маронов стал разглядывать Германа. Из-за смеющихся глаз казалось, что он сошел с ума и над всем насмехается.
– Подари мне часы, – сказал он. – Вот эти, на руке.
– Зачем?
– А ты не спрашивай.
Герману стало очень тоскливо. Ему хотелось, чтобы старик отошел подальше или ушел куда-нибудь. Он снял с руки часы и положил на край лавки. Дед Маронов унес их в другую комнату. Вернувшись, он положил на лавку плотницкий молоток.
– Вот этим ты и добудешь пистолетик, – сказал он.
Герман догадался, что молотком нужно разбить окно.
– А где это окно, которое нужно разбить? – спросил он.
– Глупый, как утка. Какое окно? Этим молотком ты лишишь человека чувств и памяти, а пока он чухается, заберешь пистолетик.
Герман испугался. Вообразив, что ему предстоит ударить человека молотком по голове, снова задрожал от страха.