Когда Алексей, наконец, поднял голову от стола, его поразило лицо Виктора. Отсутствующим выражением, блуждающей улыбкой и сияющими от счастья глазами приятель напоминал наркомана или сумасшедшего. Он был абсолютно трезв, словно сегодня ничего не пил, сидел, опершись на руки, и мурлыкал себе под нос:
- "Но только нас соединить паром не в силах, нам никогда не повторить того, что было…"
Алексей подозрительно, с тревогой осмотрел лучшего друга.
- Ты что это, Витя? Вроде и не ложился? - осторожно спросил он.
- Я поговорил тут без тебя сам с собой, Алеша, и понял, что еще не вечер, хотя первый тайм мы уже отыграли, - странно ответил Виктор. - Но обязательно будет второй, и вообще потом могут дать дополнительное время. Я очень на него рассчитываю, Алексис.
"Надо срочно звонить Ане, - решил перепуганный Алексей. - Или нет, не стоит, она только ударится в панику и снова начнет кричать. Вызову Туманова и Геру. Насчет врачей решим с ними вместе".
"А вдруг она больше никогда не придет?" - неожиданно подумал Виктор и взглянул на Алексея в вакууме отчаяния, сменившимся последней надеждой.
Нет, Таня не должна его обмануть. Она просто не сможет этого сделать. Его Таня, Таня Сорокина, которую он сам убил почти двадцать лет назад темным августовским вечером.
Единственная любовь Виктора на Земле…
Он не подозревал, что способен на убийство. Да и кто всерьез будет предполагать у себя такие "таланты"? Бывает, конечно, но редко. Достоевского с его болезненными теориями и бредовыми идеями Виктор не любил.
С Таней он познакомился в студенческой компании, куда и ее, и его привела Татка, сокурсница Виктора.
В крохотной передней, где двое могли разойтись, только стукнув друг друга боками, будущий художник, снимая куртку, успел запросто раскланяться со знакомыми и незнакомыми мордами, то и дело высовывавшимися из комнаты: кто пришел? Неожиданно за спиной что-то тихо, еле слышно зашелестело, точь-в-точь как теперь, появляясь, всякий раз шуршало облачко.
Виктор стремительно обернулся. И застыл.
- Вроде памятника самому себе! - живописала потом Татка, воссоздавая в подробностях эту впечатляющую незабываемую сцену.
- А почему у тебя глаза желтые? - быстро спросил незнакомку Виктор. - Да еще с рыжими точками посередине…
Смешные, словно хной крашенные глаза.
- Потому что осень, - откликнулась она. - Все желтое.
- Они у тебя в зависимости от сезона? А зимой какие будут? А весной?
Незнакомка улыбнулась. Рыжие точки превратились в тире.
- А ты, оказывается, дотошный! Зимой и увидишь, какие. Время терпит?
- Вполне! - радостно согласился Виктор и сразу свободно положил руку на ее плечо. - "Первый вальс я прошу вас со мной!"
- Вальс! - фыркнула наблюдавшая за ними с большим интересом и любопытством Татка. - Это тебе не дом графини Безуховой! Поэтому возможны только танцы-манцы-прижиманцы. Ничего другого столичная жилплощадь нынче не позволит.
- Да что ты говоришь? Неслабо я лопухнулся, лапоть! - воскликнул Виктор, не отрывая от незнакомки взгляда. - Явился сюда как раз в расчете на первый бал Наташи Ростовой! Пилил, валенок, на другой конец Москвы под проливным дождем!
- Перебьешься! - нелюбезно заявила Татка. - А вот скажи лучше, ну, не красавица ли у нас Таня?
Спрашивать этого не стоило. Сердце вдруг с грохотом обрывающегося лифта стремительно метнулось вниз, и Виктор сильно засомневался, что оно вернется на свое место.
- Не красавица! - бестактно брякнул он. - И не дай Бог!
Уже тогда у студента-суриковца вырабатывалась индивидуальная теория красоты и формировалось своеобразное к ней отношение. Таня по-прежнему невозмутимо улыбалась.
- Ты грубый, Витя! - грустно сказала Тата. - И на комплименты не способный.
Она гордилась подругой, как собственным произведением.
- Но самое плохое, что ты, живописец, не в состоянии видеть истину!
- Это не факт, - буркнул Виктор. - Итак, она "звалась Татьяна…" Отвали, Татка! Не видишь, у нас намечается любовь! И ты нам, пожалуйста, не мешай!
Татка прыснула и исчезла.
- Ты забыл спросить у меня согласия, Витя, - спокойно произнесла Таня.
- Согласия? - искренне изумился Виктор. - На что? На первый танец, что ли?
- Ну, хотя бы, - кивнула Таня. - Ты слишком быстро запрягаешь.
- Есть такое дело… Не люблю зря время терять, - признался Виктор. - Было бы куда ехать! Ты смотри на окружающее проще. Думаешь, с годами что-нибудь меняется?
- Иногда бывает, - заметила Таня. - Например, твои прежние понятия и убеждения.
- Правильно говоришь, правильно! - весело подхватил Виктор. - Вот из-за них и кажется, что все вдруг изменилось. А изменились всего-навсего они одни.
- Значит, по-твоему, нет вечных убеждений и понятий?
- Конечно, нет! - Крашенинников решительно положил ей на плечо вторую руку. - Так ты идешь? Народ там уже развлекается вовсю, а мы с тобой торчим в передней, как два пня на опушке!
- Иду! - согласилась Таня с непонятной улыбкой. - Очень хочется послушать захватывающие новости, которые ты мне еще поведаешь.
В маленькую комнатенку набилось столько народу, что танцевать можно было не иначе, как прижавшись друг к другу крепко-накрепко. Виктора такой вариант вполне устраивал. Что устраивало Таню, он выяснять не желал. В этой восхитительной тесноте и давке никто никому не мешал и никто ни на кого не обращал внимания: все были заняты только собой и своими партнершами и партнерами.
- Хочешь, я тебе свою жизнь расскажу? - спросил Виктор, крепко прижимая к себе Таню, и начал, не дожидаясь не интересующего его ответа. - Я один раз целых четыре дня девочку любил. Это у меня рекорд был. Больше четырех дней мне не удавалось. Я ее в театре увидел, вместе с родителями. На "Синей птице". Папа толстый и мама тоже, бегемотов ужасно напоминали, а у нее, знаешь, совсем тоненькие ручки и ножки. Сквозные прямо. И она с бантами. Я за ней из театра до дома шел. Узнал, где живет, и три дня у подъезда караулил. Ждал, когда она пройдет. Всех жильцов наизусть выучил. На четвертый день она только появилась. А мне уже надоело к тому времени. Ей бы раньше выйти… Так все и кончилось.
- Ну, теперь я, по крайней мере, знаю, на что мне рассчитывать, - спокойно заметила Таня, выслушав рассказ и улыбнувшись одними глазами. - Всего лишь на четыре дня! Отсчет начинать с сегодняшнего? Так что тебе никогда не придется узнать, Витя, какие у меня глаза зимой! А уж весной тем более.
- Это не факт! - заявил Виктор. - Просто я малость лажанулся в расчетах. Нерасчетливый я, глуповатый!
- Это видно! - откровенно уронила Таня.
- Ах, вот вы какая, оказывается, миледи! Вострая!
Виктор остановился, но вокруг моментально стали на него шипеть, а Татка даже нарочно больно наступила каблуком на ногу. И Виктор, легко лавируя между танцующими, подтащил Таню поближе к окну. Там он быстро спрятался вместе с ней за портьерами и взял в ладони ее лицо. Рыжие крапинки были совсем рядом, близко-близко, смешные и яркие. Хлопнула форточка и прикусила штору.
- Отдай, нехорошо! - сказал Виктор форточке. - Вы нагло и дерзко ведете себя, мадам! И вы тоже!
Теперь он уже обращался к Тане.
- Тебя нужно писать пастелью, - задумчиво продолжал Виктор, рассматривая ее. - Да, я сильно лопухнулся с тобой, валенок! Чего-то недоучел… Что бы это могло быть? Ты не знаешь?
Таня молчала и смотрела на него так, как она одна на Земле умела: насмешливо и понимающе.
- Поедем ко мне? - вдруг предложил Виктор. - У меня матери сегодня дома нет: ночует у тетки.
Он явно торопил события.
- Ну, вот… - со вздохом разочарования отозвалась Таня. - А я-то надеялась, что ты способен на более увлекательный вариант!
- Не увлекает? - живо заинтересовался Виктор. - Неужели вы, такая юная и прелестная, уже столь пресыщены, мадам, что вас не в состоянии увлечь на редкость обаятельный и талантливый отрок?
- В ход пошли комплименты! - заметила Таня. - Но непонятно кому.
- Чтобы понравиться вам, я способен на все: даже найти несуществующие достоинства в своей серой особе! - продолжал охваченный азартом игрока Виктор.
Его заносило на волне вдохновения.
- Повелевайте мной, миледи! Я готов на любой поступок, и моя жизнь теперь целиком в вашем распоряжении! Могу даже упасть к вашим ногам! - и Виктор сделал решительную попытку это изобразить.
Попытку Таня хладнокровно пресекла.
- Ты слишком увлекся. Паяцев я люблю только в оперном исполнении. Желательно в итальянском, - холодно объяснила она. - И вообще я ухожу.
Крашенинников молча отправился за ней. Они вышли из подъезда. Мелкий, точно просеянный через сито осенний дождик спугнул со скамейки кошку.
- Ну, а ты чего идешь? - скорбно обратился Виктор к дождю. - Тебе чего надо? Не видишь, мы гулять вышли? И ты нам, пожалуйста, не мешай.
Дождь не послушался.
- Не стыдно? - грустно спросил его Виктор и повернулся к неслышно идущей рядом, тихой Тане. - А свой телефончик ты мне дашь?
Дождю стыдно не было. Таня молчала, словно раздумывала, стоит или не стоит давать номер телефона.
- Твердыня! - пробормотал Виктор. - Бастилия! Но, если мне не изменяет память, и ее взяли, Танюша. Вот только не помню, приступом или осадой? Поотшибало память!
- Сбросили атомную бомбу! - сообщила Таня. - Одну - на Хиросиму, вторую - на Нагасаки, а третью - на Бастилию. Вот как обстояло дело, Витюша!
- И все янки проклятые? - легко продолжил обрадовавшийся Виктор. - Неужто до таких кошмариков додумались? Вот ведь до чего докатились!