- Николай Николаевич, - сказал он, - мы, то есть комитет комсомола, знаем, что у вас поручение от дирекции. И мы, то есть комсомольцы, хотели бы скоординировать наши действия.
- Как ты важно говоришь. Толя, - заметил я.
- Вопрос требует, - сказал он, слегка насупившись.
- Ты, конечно, имеешь в виду историю с Арсеньевой? О какой координации речь?
- Мы ведь тоже заинтересованы, она наша соученица, - значительно произнёс Маслов.
- А раньше вы знали, что Арсеньева ходит в церковь? - спросил я.
- Я лично нет, - ответил он.
- А если бы да?
- Не понял, - сказал он.
- Если бы ты знал, что Арсеньева ходит в церковь, именно ты один, то как бы поступил?
Маслов нахмурился.
- Что гадать, Николай Николаевич. Факт есть факт. Про это узнали директор и комитет комсомола. Теперь мы должны принять меры.
- Какие же меры?
- Вот здесь мы и должны скоординировать. Вы по своей линии, мы по своей.
- У меня нет никакой линии, Толя, - сказал я. - Дирекция обеспокоена грядущим наездом комиссии. Мне, честно говоря, не совсем понятно, зачем комиссии какая-то ученица. Или тут кроется что-то ещё? Я говорю с тобой доверительно, Толя. В Москве у нас не считалось предосудительным наведываться в церковь. Я, например, сам ходил. На Пасху. Прекрасно поют. Да и вообще это культура, иконопись, зодчество.
- Это я понимаю, - согласился Маслов. - Но Арсеньева вряд ли…
- Откуда ты знаешь? Ты с ней говорил?
- Она не станет разговаривать на такие темы. С ней вообще говорить очень трудно.
- Проработать на собрании легче?
- Но Николай Николаевич! - воскликнул он. - Арсеньева - комсомолка! Что будет, если все комсомольцы станут ходить в церковь?
- Так уж и все.
- Конечно, мы обязаны её обсудить. Поэтому я к вам и подошёл. Ведь вы должны побеседовать с ней. Она вам расскажет. Тогда у нас будет материал. А так у нас нет материала. И нет вообще уверенности, что она придёт.
- Ах, вот что… - я с интересом смотрел на него. - Ученики хотят получить информацию от учителя?
- Но Николай Николаевич, - осторожно начал Маслов, - вы, конечно, учитель, мы уважаем… Но ведь вы ещё в комсомоле? Мы с вами в одной организации, хоть вы и старше…
- Да - сказал я, - в одной, но мненья у нас разные. Я никогда не был сторонником проработок. Тебе, кстати, должно быть известно, что сейчас это не очень модно.
- Вот мы и не хотим, - сказал он. - В конце концов, Николай Николаевич, у нашего класса школьное знамя. Мы не хотим его отдавать.
- Тогда лучше не раздувать дело, - заметил я.
- Согласен, согласен, - быстро проговорил он. - Мы бы и не стали. Но директор-то знает.
- А у директора переходящее знамя района. Ему тоже невыгодно раздувать.
- Эх, Николай Николаевич, - вздохнул Маслов, - он бы, наверное, не стал… - Маслов замолк.
- Кто-то другой?
Маслов молчал. Рагулькин, мелькнуло у меня в голове. Рагулькин метит на место директора…
- Кому-то выгодно это раздуть? - настойчиво спрашивал я.
Маслов опять вздохнул.
- Ладно, Толя, - сказал я. - С Арсеньевой поговорю. Может, дело выеденного яйца не стоит. Кто и когда её видел в церкви?
Маслов пожал плечами.
- Анонимка?
- Может быть, - пробормотал он.
- А если навет?
- Вряд ли. - Он посмотрел вбок и поморщился.
Весьма и весьма осведомлён этот девятиклассник, размышлял впоследствии я. Комсомольский вождь. Похоже, он доверенное лицо. Но чьё? Того же Рагулькина?
Следующим был Камсков. Я начал с того, чем кончил в прошлой беседе.
- Серёжа, меня не в последнюю очередь интересует, откуда известно, что Арсеньева ходит в церковь?
- Не знаю, - ответил он.
- Но тебе-то было известно?
- Да. Она ещё с бабушкой в прошлом году… - он осёкся и быстро взглянул на меня.
- Не волнуйся, Серёжа. Я, как и ты, хочу ей помочь.
Он сжался тоскливо.
- Говорил вам, Николай Николаевич. Они её заклюют. Им только дай…
- Но Маслов утверждал, что не хочет публичных разборов. Ему дороже переходящее знамя.
- Дороже всего ему собственная карьера.
- Какая карьера в девятом классе!
- Вы не знаете? Он уже делегат районного съезда. Через год будет делегатом областного и так далее.
- К Арсеньевой он вроде бы не питает зла.
- Хм… не питает… Главное для него - выдвинуться на этом деле.
- В каком смысле?
- В любом. Как повернётся. Если выгоднее обвинять, выдвинется как главный обвинитель. Если защищать, будет главный защитник.
- Человек без принципов?
- Его принцип - добиться успеха, занять положение. А потом он будет творить добро. Так говорит. Ты, мол, Камсков, не понимаешь. Надо любой ценой занимать посты. Только там мы сможем делать доброе дело. А тут, внизу, мы бесправные мошки.
- Знакомая философия. Но, может быть, ты слишком строг? Он ещё молод, не сформировался. Я видел, как люди меняются даже в зрелом возрасте.
- До зрелого возраста он натворит, - произнёс Камсков.
- Как думаешь, зачем Леста ходила в церковь? - спросил я.
- Да боже мой! - воскликнул он. - Неужель не понятно? С бабушкой там была. Бабушку очень любила. Просто вспомнить, поплакать…
- Но кто же, кто же её там видел?
- Разве имеет значенье? Злых языков много. Главное, замять это дело.
- Серёжа, я сделаю всё, что могу.
Прозвенел звонок, захлопали парты. Я закрыл журнал и произнёс будничным голосом:
- Арсеньева, задержитесь на минуту.
Всех тотчас вымело из класса. Последним вышел Маслов. Он серьёзно, понимающе посмотрел на меня и плотно затворил дверь.
- Присаживайтесь, - сказал я, придвигая второй стул. - Как ваше здоровье?
- Неплохо, - ответила она, глядя в сторону. Лицо бледное, под глазами тени. Бедная моя девочка!
- Вас навещают из класса?
- Да. - Тихо и безразлично.
- Говорят, вы живёте одна?
- Да.
- Вы знаете, у нас, учителей, есть обычай приходить к ученикам в гости. Интересно видеть ученика не только в классе, но и дома. Как он живёт, как занимается… Вас навещал кто-нибудь из учителей?
- Нет.
- А вот мне захотелось… Может быть, вы не против? - Я придвинул ей заранее приготовленную записку: "Соглашайся. Так нужно".
- Я не против, - сказала она.
Я вздохнул облегчённо.
- Это ведь не нарушит ваши планы?
- Нет.
- Я мог бы сегодня после шести.
- Хорошо.
- А где вы живёте?
Она назвала адрес.
- Ну что же, до встречи. Надеюсь, я быстро найду ваш дом.
Перемена кончилась, все хлынули в класс, и Маслов снова посмотрел на меня со значеньем.
Погода в эти дни установилась. Лёгкий малоснежный морозец. Ледок. Схваченная предзимним оцепенением земля. На верёвке болтаются трескучие простыни. Тут же сидит угрюмая чёрная птица. Где-то я видел её. Именно эту. Она косит на меня круглым глазом. Она тоже знает меня. В конце концов не так уж всё просто в этом мире. Может быть, чёрная птица понимает больше в его устройстве, чем я. Может быть, она просто знает. Как Леста. Та ведь тоже взяла привычку отвечать на мои вопросы: "Я просто знаю". Боже мой, да откуда они знают всё? Девочка в красном берете и птица. Эй ты! Грач или ворон? Издали я не вижу. Ну-ка, расскажи мне, что знаешь. Чем кончится эта история? Для чего она завязалась? А вспомнил, вспомнил тебя, чёрная птица! Ты всегда сидишь на ветке большого тополя и смотришь в окно девятого класса. Да, да, я вспомнил. Может быть, ты наблюдатель? "Доверенное лицо"? Тех, кто затеял? А может быть, все они, невидимые взору, устроились, как в театре, и ожидают конца спектакля? Нет, право, я ощущаю чьё-то присутствие. Но чьё? Темнеет…
И вот я вновь в её доме. То есть впервые. Я говорю:
- Ты знаешь, что происходит?
Она прикладывает палец к губам.
- Что, что? - говорю я.
Она показывает взглядом в окно.
- Ты думаешь… - Я замолкаю. Впрочем, как знать. Может, она права. Это как раз тот случай, когда стены могут иметь уши. Что ж, если дело зашло так далеко, мы можем продолжить спектакль, начатый в классе.
- У вас симпатичный, уютный дом, - говорю я громко. - Печь с изразцами. Вы сами топите? Впрочем, лишний вопрос.
Кто может подслушивать, интересно? Какой-нибудь Валет или Петренко, сменные адъютанты? А может быть, сам? Несолидно. Или кто-нибудь из девчонок? Класс, без сомнения, взбудоражен известием, что я направился на Святую. А вдруг они все окружили дом и прилипли к окнам в нетерпении услышать или даже увидеть что-то из ряда вон?
- Вам нравится Чернышевский? - спрашиваю я.
- Не очень, - отвечает она.
- А кто-нибудь из его героев?
- Никто.
- Какой же писатель вам нравится?
Да, всё по-прежнему. Канапе, кушетка, два кресла. Письменный стол, зелёная лампа, подсвечник с оплывшей свечой. Икона в углу. Купина Неопалимая.
- Так какой же писатель вам нравится?
- Не знаю.
- Но ведь должен же кто-то…
- Я мало читала.
- Но, может быть, вас больше интересует история, физика, химия, наконец?
- По химии у меня двойки.
- Прискорбно, прискорбно, - говорю и кошусь на окна. Чёрт возьми, не задёргивать же занавески. А так всё видно. Хоть от самой беседки.
- Это что там в углу, икона?
- Да, икона, - отвечает она.
- Хм… вероятно, она принадлежала вашей бабушке?
Короткий кивок согласья.
- А родители ваши где?