Зато на переменках старшеклассники (и даже те, которых Геннадий Геннадиевич не учил) от души хлопали его по плечу и вели разговоры на равных. И девочки из одиннадцатого класса спокойно и непринуждённо называли его в лицо "Геночка", стремясь понравиться учителю.
В конце января Кочеткова вызвала директрисса:
- Ну, как успехи, Геннадий Геннадиевич? Хорошо? Вот и прекрасно. Я, знаете ли, пока не контролировала вашу работу; давала втянуться. Но со следующей недели – ждите в гости и меня, и завуча.
Генка расстроился. Поделился с Ломовым, и тот успокоил:
- Гингемыч, не парься. Готовь свои конспекты – а мы не подкачаем. Не дрейфь, дружбан, я своих в беде не бросаю!
Первый визит завуча прошёл на "ура": историк заранее раздал друзьям вопросы и ответы, и урок прошёл гладко. Гену похвалили, но, однако, сделали замечание:
- Уж очень, очень заученно дети отвечают, дорогой Геннадий Геннадиевич! Зачем вы заставляете их зубрить учебник? Надо, чтобы ученики умели говорить и от себя, понимаете?
Потом были ещё четыре-пять уроков с директрисой на задней парте, и все остались довольны: замечания старших молодой педагог, кажется, учитывал.
…Вот всё и уладилось, к общему счастью. Скоро экзамены, но Кочетков спокоен: дружба есть дружба. Все ученики знают, кто какой билет вытащит (уже обо всём договорились и отрепетировали до мелочей; на каждом уроке тренируются "билеты тянуть" - это чтоб потом сбоев не было). В результате – ожидаются прекрасные оценки.
Разве Гингемычу что-нибудь жалко для друзей, а?..
Размазня
- Нет-нет, это невозможно! До свидания! – отец кладёт трубку на рычаг и иронически смотрит на Люсю. У девочки в глазах стоят слёзы.
- Что, опять сопли распустила? – злится отец. – Можно подумать, что я неправду сказал!
Завтра опять весь класс над ней потешаться будет, - думает Люся. - И первая – Инка… А ещё – Инкина мамочка, которая явится ни свет ни заря: завтра ведь канун 8 Марта, и родительский комитет купил для классной что-то дорогое (как всегда, в общем); а Инкина родительница – Лидия Антоновна – самый активный член комитета.
Это как раз она сейчас звонила: где, мол, Люсенька? Почему не пришла? Все девочки собрались, только её ждём. А папа ответил: невозможно…
…Ещё в понедельник тётя Лида приходила в школу, таинственным голосом попросила остаться после уроков всех девочек. И предложила:
- Девчонки, а давайте-ка вашей любимой классной руководительнице сюрприз устроим, а?
- Так ведь сдавали уже, Лидия Антоновна! – возмутилась вечно чем-то недовольная Анечка Осипенко.
- Не про "сдавали" разговор, Анюта! – приосанилась мамаша. – Давайте вечером, перед праздником, наведём в классе такой порядок, чтоб Марина Григорьевна ахнула! Мысль, а?
Мысль-то, может быть, действительно неплохая, но кому хочется переться в школу вечером, да ещё и на уборку?..
- Да ну-у-у! – без всякого энтузиазма протянула Света. – Всё равно ведь не все придут, а я что – крайняя?!
- Вот и давайте договоримся, чтоб пришли все, абсолютно все! – не сдавалась тётя Лида. – В классе десять девочек, причём довольно взрослых! К тому же, вместе со своей дочерью приду и я, - это уже одиннадцать. Девчонки, работы всего на каких-то два часа, а Марине Григорьевне будет приятно!
- А что тут делать? – не сдавалась Анечка. – И зачем? И так каждый день в классе дежурим.
Но Лидия Антоновна убеждать умела. Да и как это "нечего делать"?! – парты все размалёванные, занавески давно несвежие; и, кстати, неплохо было бы и под доской подбелить (ну, это Лидия Антоновна однозначно берёт на себя).
- Так что захватите вёдра, тряпки и метёлки, девочки. Порошок и известь я принесу сама. Жду вас в классе в 18.00, в четверг!
Идти, конечно, никому не хотелось. Тоже мне, нашла добровольцев на принудительных началах! Хочет – вот пусть сама и "пашет" вместе со своей Инночкой, ябедой и сплетницей! Но Лидия Антоновна непослушания не простит, в этом уже многие убедились. Вечно она что-нибудь выдумает или навяжет!.. Да не просто так, а с лозунгами. Вот и сейчас:
- Отказаться – это просто преступление, девочки! Ведь Марина Григорьевна для вас времени не жалеет; настоящий фанатик своего дела!
…Что фанатик – так это точно; нет от неё покоя никому. Мало того, что сама в школе торчит чуть не сутками, так и других "грузит" по самое некуда. Уж на что Вовка Великанов – любитель английского, а и тот злится. Ни меры, ни степени, одним словом. Поговаривают, что от неё и муж поэтому ушёл… А теперь она одна осталась – так вообще из школы не выгнать; хоть бы в день этой пресловутой уборки до ночи не засиделась, а то ведь придётся ждать, пока уйдёт. Тётя Лида так просто не уймётся; тоже – фанатик не из последних.
И Люся, конечно, не может не пойти. Она сказала про "сюрприз" маме, и та недовольно буркнула: "Иди". Но папа, когда услышал новость, категорически восстал:
- Это ещё что за беспредел?! Не пойдёшь.
Люся похолодела. Бог с ней, с Лидией Антоновной; девочки её и без "активистки" заклюют! Сказано же было: все – значит, все.
- А я сказал: нет! – отрезал отец. – Нечего ходить позориться! Дома всё у тебя тяп-ляп, лишь бы отстали! А туда пойдёшь лоск наводить?? Это, милая моя, тоже заслужить надо!
А Люся, значит, опять не заслужила. Она вообще редко "заслуживала": что бы девочка ни делала, по мнению отца, это называлось "из рук вон плохо". Люсе исполнилось уже шестнадцать, и она отлично знала, что такое готовка, стирка, глажка и так далее. Родители этим непомерно гордились:
- Вот выйдет замуж – поймёт, что должна нас благодарить. Уж кто-кто, а мы свою девочку превосходно к жизни подготовили. Всему научили!
"Маме надо помогать!" - эту истину Люся услышала так давно, что и забыла, когда. Вот с тех пор и помогала. Отец, который в доме руководил всем, назначил ей два постоянных дня для "большой уборки": вторник и пятницу. В эти дни в Люсины обязанности входило "вылизывание" всей огромной квартиры (полы, ковры, шкафы, окна), а также – "лёгкая постирушка" (того, что накопилось к этому дню в большой корзине для белья). Остальное время считалось "выходным", если не учитывать того, что посуда – всегда и после всех – мылась только Люсей, и никем иным.
Другое дело, если в "уборочный" день Люся отнеслась к своим обязанностям недостаточно хорошо; тогда отец назначал наказание: следующий день – становится уборочным уже автоматически, из принципа. Или если очень плохо – то два дня. А там, глядишь, снова пятница… Короче говоря, редкий день оказывался свободным.
Придираться папа умел ("На пользу!!"): то полировка плохо блестит, ло люстру забыла протереть… Девочка еле-еле вытягивала на хорошистку, ведь времени на уроки оставалось всего ничего; поэтому считалась и дома, и в школе – "так себе", среднего ума. Если б не ёё изумительная память – в отстающих, наверное, ходила бы.
Люся всё время жалела, что нет у неё ни сестрёнки, ни братика. Было бы с кем разделить тогда ненавистный домашний труд…
- Мы тебя кормим, поим, одеваем, родная, - ворковала мама, поручив Люсе очередное дело. – Ты должна это понимать и по мере сил привносить свою лепту.
Самой маме "привносить" было ужасно некогда, как, впрочем, и папе. "Да ладно, пусть так, - думала часто Люся. – В принципе они, наверное, правы. Но хоть бы "спасибо" разок сказали, а то всё плохо да плохо…"
Да, Люсины кухонные изыски оставляли желать лучшего, но, что ни говорите, а первое – второе – третье (да ещё и пирожки, если успеет!) девочка всегда готовила, стараясь.
Мама с папой, пропадая на работе до самого вечера (отсюда – и заработки приличные!), еле-еле находили время, чтоб слегка осведомиться у дочери:
- Ну, как дела в школе?
Услышав неизменное "хорошо", папа быстро и привычно, пробежав по комнатам, делал свои замечания по уборке (может быть, завтра – удастся отдохнуть?.. Вряд ли…), и семья дружно ужинала.
Затем – родители шли к телевизору и к свежей прессе, а Люся отбывала последнюю вахту – мытьё вечерней посуды, - размазывая по щекам тихие слёзы из-за "снова отвратительного ужина".
А её так и звали в классе – "Размазня". Очень подходяще, ведь она всё везде "размазывала": и слёзы свои непонятные, и ответы у доски… И даже толком не общалась ни с кем и не дружила; а так, тоже размазывала. Кличка настолько девочке подходила, что даже мама – и та всё чаще и чаще говорила о ней: "Наша размазня".
Родители Люси были люди интеллигентные, много читающие. Люся тоже с удовольствием читала бы побольше, если б время появилось, а так – только урывками, и всё.
- Наша размазня в вуз не поступит! – была уверена мама. - Хорошо, хоть всё умеет; пристроить её куда-нибудь поваром, что ли?
Иногда в дом приходили гости: тоже все сплошь интеллигентные, интересные люди. Они много спорили о музыке и живописи, о свежих литературных новостях. Люсиной обязанностью в такие вечера было подавать гостям кофе и бутерброды, и она еле поспевала заправлять кофеварку новыми зёрнами.
- Люся!!! – то и дело слышалось из комнаты. Проклятый кофе, как назло, постоянно заканчивался то у Алексея Петровича, то у Сергея Ивановича.
Когда наступала весна, перед своим Днём рождения мама всегда затевала генеральную уборку, подключая сюда и папу. Отец должен был вынести два тяжеленных ковра на улицу и выбить их. Причём мама каждый год патетически восклицала:
- Слава Богу, что у нас в доме есть мужчина! Нам с дочерью такие тяжести поднимать нельзя!!
Отец благополучно выносил и заносил "такие тяжести", сам развишивал их на большой "ковровой" перекладине во дворе и торжественно вручал выбивалку Люсе: