Иногда Ингеборг звонит мне глубокой ночью. Она признается, что это одна из причин, почему она меня любит. Прежние ее кавалеры, по крайней мере некоторые из них, терпеть не могли этих звонков. Некий Эрих разорвал с ней отношения именно из-за того, что она разбудила его в три часа ночи. Спустя неделю он попытался помириться, но Ингеборг не захотела. Никто из них не понимал, что ей необходимо с кем-то поговорить после пробуждения от кошмара, особенно если она одна и ей привиделось нечто совершенно жуткое. Для таких случаев я подхожу идеально: у меня чуткий сон; я мгновенно готов к разговору, как будто мне позвонили в пять часов дня (что маловероятно, поскольку в это время я еще нахожусь на работе); меня ничуть не беспокоят ночные звонки; наконец, когда звонит телефон, я иной раз даже еще не сплю.
Излишне говорить, что такие звонки наполняют меня радостью. Тихой радостью, не мешающей мне уснуть снова так же быстро, как я проснулся. И в моих ушах звучат прощальные слова Ингеборг: "Пусть тебе приснится то, что ты желаешь, милый Удо".
Милая Ингеборг. Никого я так не любил. Откуда же эти взгляды, полные недоверия? Разве нельзя просто любить друг друга, как дети, и принимать такими, какие мы есть?
Когда она вернется, скажу, что люблю ее, что скучал без нее, и пусть она меня простит.
Мы впервые отправились куда-то вдвоем, впервые проводим вместе отпуск, и, естественно, поначалу не так-то просто приспособиться друг к другу. Я должен как можно меньше говорить об играх, особенно о военно-стратегических играх, и уделять ей больше внимания. Если успею, то, сделав эту запись, спущусь в местный магазинчик сувениров и куплю ей что-нибудь, какой-нибудь пустячок, который заставит ее улыбнуться и простить меня. Невыносимо думать, что я могу ее потерять. Невыносимо думать, что я могу причинить ей боль.
Я купил серебряное ожерелье с вставками из черного дерева. Четыре тысячи песет. Надеюсь, ей понравится. Еще я приобрел миниатюрную глиняную фигурку, изображающую крестьянина в красной шляпе, сидящего на корточках во время акта дефекации; продавщица объяснила, что это типичная для данного региона фигурка или что-то вроде этого. Уверен, что Ингеборг она позабавит.
За стойкой администратора я заметил фрау Эльзу. Я осторожно приблизился и, прежде чем поздороваться, некоторое время рассматривал из-за ее плеча раскрытую бухгалтерскую книгу, пестревшую нулями. Видно, что-то в этой книге было не так, потому что, заметив мое присутствие, она явно не обрадовалась. Я собирался показать ей ожерелье, но она не дала. Опершись на стойку так, что ее волосы оказались подсвечены последними лучами солнца, проникавшими в вестибюль через широкие окна, она поинтересовалась Ингеборг и "моими друзьями". Я притворился, будто понятия не имею, о каких друзьях идет речь. О молодой немецкой паре, сказала фрау Эльза. Я ответил, что это не друзья, а просто знакомые, обычное пляжное знакомство, и к тому же, добавил я, они постояльцы ее конкурентов. Похоже, фрау Эльза не оценила моей иронии. Поскольку было видно, что она не собирается продолжать разговор, а мне не хотелось сразу подниматься к себе в номер, я торопливо извлек глиняную фигурку и показал ей. Фрау Эльза засмеялась, сказав:
- Какой же вы ребенок, Удо.
Не знаю почему, но эта простая фраза, произнесенная безукоризненным тоном, заставила меня покраснеть. После этого она жестом показала, что у нее много работы и просит ей не мешать. Перед уходом я спросил, в котором часу сейчас темнеет. В десять, ответила она.
С балкона я могу разглядеть суденышки, катающие туристов. Они отходят каждый час от старого рыбацкого порта, устремляются к востоку, затем поворачивают на север и исчезают за высокой скалой, которую здесь называют мысом Пресвятой Девы. Сейчас девять, и на окрестности постепенно и торжественно опускается ночь.
Пляж опустел. Только кое-где на темно-желтом песке видны ребятишки и собаки. Собаки, которые бродят вначале поодиночке, вскоре сбиваются в стаю и несутся в направлении сосновой рощи и кемпингов, а потом возвращаются, и стая постепенно распадается. Дети играют на одном месте. С противоположной стороны городка, в районе старых кварталов и прибрежных скал, появляется белый кораблик. Это возвращается Ингеборг, я уверен. Такое ощущение, что суденышко почти не двигается. На участке пляжа между "Дель-Map" и "Коста-Брава" знакомый служитель начинает убирать водные велосипеды. И хотя такая работенка не из легких, никто ему не помогает. Правда, видя, с какой сноровкой он перемещает огромные конструкции, оставляющие глубокие борозды в песке, понимаешь, что в помощниках он не нуждается. На таком расстоянии никто бы не догадался, что значительная часть его тела покрыта ужасными шрамами. С балкона я видел только, что он в коротких штанах и что гуляющий по пляжу ветер развевает его чересчур длинные волосы. Ничего не скажешь, оригинальный тип. Нет, не из-за шрамов, а из-за того, как необычно складывает он велосипеды. То, что я уже обнаружил в ту ночь, когда Чарли сбежал от нас на пляж, я вижу снова, только на этот раз с самого начала, и эта операция, как я и предполагал тогда, медленная, сложная и лишена всякого практического смысла, просто абсурдна. Она состоит в том, чтобы составить из велосипедов, глядящих в разные стороны, единое целое, сплотить их таким образом, чтобы в конце концов образовался не традиционный ряд, даже не двойная шеренга, а круг или, вернее сказать, звезда с нечеткими концами. Задача не из простых, что становится ясно, когда прочие служители заканчивают свою работу, в то время как он не сложил еще и половины велосипедов. Однако это, похоже, его ни капельки не тревожит. Как видно, он работает в свое удовольствие в этот вечерний час, когда на пляже дует освежающий ветерок и нет никого вокруг, за исключением нескольких ребятишек, играющих в песке и не приближающихся к велосипедам. Думаю, будь я ребенком, я бы тоже к ним не приблизился.
Странно: на секунду мне почудилось, что он строит из велосипедов крепость. Такую крепость, какие обычно строят именно дети. Отличие состоит в том, что этот несчастный - не ребенок. Но тогда зачем строить крепость? По-моему, ответ ясен: чтобы переночевать в ней.
Кораблик Ингеборг причалил. Должно быть, она шагает сейчас в направлении гостиницы; я представляю ее чистую кожу, ее прохладные и душистые волосы, ее решительную поступь, нарушающую тишину старого квартала. Еще немного, и станет совсем темно.
Хранитель велосипедов продолжает составлять свою звезду. Не могу понять, как это до сих пор никто не обратил внимания на его сооружение; эти велосипеды выглядят как самая захудалая лачуга и портят все очарование пляжа; хотя предполагаю, бедняга тут ни при чем, и, возможно, такое впечатление, будто посреди пляжа торчит какая-то развалюха, возникает только с этой точки. Неужели с Приморского бульвара все выглядит иначе и потому никто не замечает беспорядка, создаваемого на пляже этими велосипедами?
Я запер балкон. Почему Ингеборг так задерживается?
24 августа
Мне нужно написать об очень многих вещах. Я познакомился с Горелым. Попытаюсь суммировать все происшедшее в последние часы.
Ингеборг вернулась вчера вечером сияющая и в хорошем настроении. Прогулка получилась очень удачной, и нам не понадобилось ничего говорить друг другу: примирение состоялось само собой, естественно, что было особенно приятно. Мы поужинали в гостинице, а потом встретились с Ханной и Чарли в баре неподалеку от Приморского бульвара, который называется "Андалузский уголок". В глубине души я предпочел бы провести остаток ночи наедине с Ингеборг, но не стал отказываться, дабы не нарушить только что восстановленный между нами мир.
Чарли выглядел радостным и возбужденным, и я быстро понял, в чем дело: в этот вечер по телевизору показывали матч по футболу между сборными Германии и Испании, и он хотел, чтобы мы вчетвером посмотрели его в баре, среди многочисленных испанцев, дожидавшихся начала встречи. Когда я заметил, что нам было бы гораздо удобнее расположиться в гостинице, он возразил, что это совсем другое дело; в гостинице почти наверняка мы находились бы в компании одних немцев; в баре же нас будут окружать "противники", что усилит наши эмоции. Ханна с Ингеборг неожиданно встали на его сторону.
Я не был согласен, но не стал настаивать, и вскоре мы покинули террасу и переместились поближе к телевизору.
Там-то мы и познакомились с Волком и Ягненком. Такие у них были прозвища.
Я не стану описывать, как выглядел "Андалузский уголок" изнутри, скажу только, что там было просторно, что там ужасно пахло и что одного беглого взгляда хватило, чтобы подтвердить мои опасения: мы были здесь единственные иностранцы.
Публика, своевольно рассевшаяся полукругом перед телевизором, состояла главным образом из молодежи, в большинстве своем мужского пола, по виду - рабочих, только что закончивших свой трудовой день и еще не успевших принять душ. Зимой, конечно, в этом не было бы ничего особенного, летом же находиться здесь было не слишком приятно.