Постепенно дома стали ниже; рельсовоз миновал грохочущий завод с дымящейся трубой, кондитерскую фабрику, от которой тянуло сладким запахом… Приближалась окраина. Уже появились деревянные дома с палисадниками и собаками, которые почему-то облаивали наш рельсовоз - видимо, побаивались подъемного крана. Может быть, принимали его за динозавра?!
Вскоре дома кончились, и дальше потянулись огороды с чучелами - истуканы отчаянно громыхали консервными банками и склянками - явно радовались нашему прибытию и, видимо, крана совсем не боялись.
- Приехали, - сказал дядя Леша и остановил рельсовоз посреди пустыря; впереди виднелась свежая насыпь и вразброд валялись рельсы; несколько рабочих укладывали рельсы на шпалы, выравнивали их, прибивали костылями.
- Там будут строить поселок, - дядя Леша показал на холмистое зеленое поле за насыпью. - Пока будем разгружаться, можете туда сбегать. Запланируйте будущий кинотеатр, стадион, и не забудьте для меня лично - просторный дворец с бассейном. Хочется пожить с шиком. Надоела коммунальная квартира, - дядя Леша засмеялся и подтолкнул нас к выходу из кабины.
На холмистом зеленом поле дул свежий ветер. Мы с Вовкой бегали по холмам, втыкали в землю палки - намечали будущие постройки и уже вполне зримо видели кинотеатр с яркими афишами, многоярусный стадион, кафе-мороженое, киоск с газировкой и розовым сиропом… Конечно, не забыли и про дядю Лешу - для его дворца отвели самый обширный холм. А потом вернулись к рельсовозу и сообщили обо всем дяде Леше.
- Вы толковые ребята, - сказал он. - Это видно и невооруженным взглядом. И за дворец спасибо! Но сказать по совести, он мне ни к чему. Ну, что там в нем делать?! Жир нагуливать?! От скуки окочуришься. А в общей квартире есть с кем побеседовать, обсудить всякие события, сразиться в шахматишки… Я с соседями живу дружно. Так что отдайте мой дворец под детский сад или под дом престарелых.
Обратно мы ехали тем же маршрутом, но странное дело - все улицы видели словно заново. Может, потому что ехали по ним с другой стороны?
Вернувшись домой, я обежал всех родственников, рассказал о поездке и объявил, что, когда вырасту, стану вожатым трамвая, и не обычного трамвая, а непременно рельсовоза.
- Ты же хотел стать капитаном дальнего плавания? - недоумевали родственники.
- И капитаном тоже, - объяснял я бестолковым родственникам. - Немного поплаваю, потом повожу рельсовоз, потом снова поплаваю…
Родственники только качали головами.
Но наша соседка тетя Глаша сказала:
- Я тебя отлично понимаю. Я тоже имею две специальности. Днем работаю бухгалтером, а по вечерам подрабатываю сторожем. Иначе как прожить, верно?
- Угу! - откликнулся я и предложил тете Глаше сразиться в шахматишки.
Фотограф
Я любил фотографироваться. Увижу на улице фотографа и иду за ним. Станет фотограф снимать какой-нибудь памятник, а я - раз! - и встану около памятника в выигрышной позе.
Или фотографируются какие-нибудь туристы, а я растолкаю их и встану впереди. И туристы ничего, улыбаются только. Иногда, правда, прогоняли. Но тогда я заходил к ним со стороны, пристраивался сбоку, и выглядывал. "Может, получусь где-нибудь в углу", - думал.
Долго я просил мать купить мне фотоаппарат, но она не покупала. "Учишься плохо, - говорила. - Вот когда исправишь все тройки, тогда куплю".
Засел я за учебу, много троек исправил, только по пению никак не мог.
- Да-а, эту тройку ты, наверное, никогда не исправишь, - вздохнула мать и на другой день купила мне фотоаппарат "Любитель".
Зарядил я в камеру пленку - целых двенадцать кадров, "вот поснимаю!" - думаю. Вначале снял себя в зеркале. Потом навел объектив на диван, укрепил камеру книгами и к спуску привязал бечевку; сел на диван и дернул. Затем еще раз.
- Что ж ты пленку зря тратишь? - сказала мать. - Ну снял себя один раз, ну два - хватит. Пойди на улицу, сними приятелей, пейзаж какой-нибудь.
Вышел я на улицу, а там - ни одного приятеля. И пейзажа никакого нет. Одни дома и заборы. Пошел по улице. "Что бы, - думаю, - снять такое, поинтересней?" Дорогу перебежала кошка. Я ее - раз! - и щелкнул. К булочной подкатил фургон с хлебом. Я и его запечатлел.
Потом снял точильщика, ларек, дерево. Иду так по улице, снимаю все, что попадется в поле зрения. Вижу - стоят две старушки, беседуют о чем-то. "Что если их снять? - подумал. - Вид у них смешной, старомодный". Подошел и говорю:
- Бабушки! Я хочу вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, поближе и повернитесь.
- С величайшим удовольствием! - сказала одна старушка, достала зеркало из сумки и стала прихорашиваться.
- Фотографироваться - моя страсть, - проговорила вторая бабуся и поправила шляпку. Затем они прижались друг к другу и заулыбались.
Я навел фотоаппарат и щелкнул.
В этот момент мимо прошел какой-то рабочий с ящиком инструмента. "Групповой портрет - вот что надо сделать!" - мелькнуло в голове. Я догнал рабочего.
- Понимаете, - говорю, - я снимаю прохожих. Интересных людей. Не могли бы вы встать на минутку рядом с этими бабушками.
- Нет вопросов, - пробасил рабочий. Подошел к старушкам, хотел обнять их, но передумал; одернул комбинезон, вытянулся и застыл с каменным лицом.
- Пожалуйста, улыбайтесь, - сказал я ему.
- Изобразите радость жизни, - поддержала меня одна из старушек.
Рабочий не успел изобразить радость - появилась шумная ватага студентов; они шли, размахивая книгами, рулонами бумаги.
- Пристраивайтесь! - обратился к ним рабочий. - Здесь бесплатно всех снимают.
- Это идея! А почему бы и не увековечиться?! Может, попадем в хронику! Классно мыслишь юный фотограф! - загалдели студенты и обступили рабочего со старушками.
И только я собрался нажать на спуск, как между студентами вынырнул какой-то мальчишка и встал перед объективом. Да еще в выигрышной позе!
- А ну, отойди! - крикнул я. - Весь вид портишь!
- Пусть стоит! - бросил рабочий.
- Сфотографируй мальчика тоже! - сказали старушки.
- Щелкай, чего там! - закричали студенты. - Все равно не получимся.
Я навел фотоаппарат и щелкнул.
- Спасибо, мы получили огромное удовольствие! - сказали старушки и отошли.
- Будь здоров! - махнул рукой рабочий.
- Пришли карточки! - крикнули студенты, убегая.
Остался только мальчишка. Он долго рассматривал фотоаппарат, потом шмыгнул носом.
- Дай сделать один снимок!
- Ишь, чего захотел! - пробурчал я. - Лезешь, куда тебя не просят, да еще - дай поснимать. Много хочешь. Слишком много! Ты и так уже испортил групповой портрет. И мое настроение.
- Дай сделаю один снимок, - продолжал канючить мальчишка. - Всего один.
- Не дам! Да и кадров мало осталось, - я развернулся и пошел по улице.
Настырный мальчишка поплелся за мной.
- Ну, может дашь снять разочек, а? Сделаю хороший снимок.
Я усмехнулся.
- Хороший?! Разочек?! Ну ладно, так и быть. Сейчас еще кое-что сниму, если останется кадр - дам. Посмотрю, какой ха-ароший сделаешь!
В камере неснятых оставалось три кадра. Я быстро сфотографировал рисунки на заборе и чье-то брошенное колесо с каталкой, и протянул фотоаппарат мальчишке.
- Ну на! Только давай быстрей - у меня мало времени. И ерунду всякую не снимай!
Мальчишка обрадовался, взял фотоаппарат, стал вертеть головой по сторонам, искал, что снять. Я стою рядом, посмеиваюсь.
По улице проехал самосвал с песком. Мальчишка не снял, растяпа. Низко пролетел голубь - он его вообще не заметил. Все вертится, чего ищет - сам не знает.
- Давай быстрей! - тороплю его.
- Сейчас, сейчас, - бормочет и все крутится на месте. И вдруг подбежал к газону, нагнулся и стал наводить объектив.
- Не вздумай снимать цветочки! - почти рявкнул я.
Но он уже нажал на спуск. Я подскочил, выхватил у него фотоаппарат и процедил:
- Так и знал! Только кадр испортил!
- Много ты понимаешь! - заносчиво откликнулся мальчишка и перешел на другую сторону улицы.
Когда я проявил пленку, она вся оказалась темной; в кадрах еле различались предметы. Рисунки на заборе пропали, колесо и каталка слились с асфальтом. Кошка вышла без хвоста, от фургона виднелся один номер, групповой портрет не получился вообще - так, какое-то серое бесформенное пятно. Одиннадцать кадров были темными и расплывчатыми, и только один, последний - светлым и четким. В кадре на тонких стеблях, как на нитках, стояли пушистые шары одуванчиков. И в воздухе замерла стрекоза, словно маленький вертолет над аэродромом-листком.
Балбес
Мать всегда ставила мне в пример Филиппа. Во всем. Однажды я делал планер, и мне нужен был клей; я полез в кухне на полку и нечаянно разбил две тарелки. Мать тут же сказала, что я неаккуратный, непослушный, взбалмошный и так далее, и что вот Филипп никогда не разбивает тарелки - он такой примерный мальчик. Примерный, вдумчивый, воспитанный, вежливый и так далее.
А между тем Филипп был ни с чем пирог; даже не умел играть в футбол - с мячом он был беспомощен, как пес на заборе.
Целыми днями Филипп пиликал на скрипке - его готовили в великие музыканты. Я не любил Филиппа. Он это прекрасно знал. Да и как его можно было любить?! За что?! Всегда идет по двору со своей скрипкой, намурлыкивает что-то под нос и ничего не замечает вокруг, будто он на небе. Чтобы его опустить на землю, я подкрадывался сзади и хлопал его по плечу.
- Привет, Бетховен!
- Привет, - вздрагивал Филипп.
- Ну как? - усмехаясь, бросал я. - Все пиликаешь?
- Пиликаю, - говорил Филипп и робко улыбался.
- Ну пиликай, пиликай, - насмешливо кривился я, а сам думал: "Ну и балбес".