Я налил водки и подсел к Егору Никитичу. Леон тоже поднял свою рюмку. Мы выпили. Я подцепил вилкой кусок сельди и спросил:
- А чего Временное правительство так расхваливало староверов? Или владыка путает?
- А бес его знает, - отмахнулся Егор Никитич.
- Может, и не врет, - сказал Леон. - Эта временная шантрапа с кем не заигрывала. И твоими, Жорж, аввакумами не погребуешь, когда казаки нужны.
- Ты циник, Леон, - вяло сказал дядька.
Козлов сидел на другом краю стола, тихий, но дрожал от нетерпения. Я это спиной чуял, но все-таки еще спросил:
- А давно выпустили владыку?
- Года два будет, - ответил дядька.
- Тоже потребовался, - съехидничал Леон.
Я поднялся. Козлов - тот аж вскочил. Чудак, такой был нетерпеливый, еще хуже меня. Все-таки смешно, старше на тридцать лет, знает все европейские языки, кроме венгерского, а лезет к такому неучу, как я. Конечно, гордость меня распирала, хотя понимал, что хвалиться в общем-то нечем. Надоел всем Павел Ильич Козлов, никто его всерьез не принимает.
- Так я поеду, - сказал он дядьке.
- Да, поезжайте. Поезжайте, голубчик. Покомандуйте там.
- Все будет - ол райт! Все будет, как в сытинском имении. Я им накручу хвосты.
Сытинское имение в семье Нефедовых - образец порядка. Первая служба Егора Никитича. Одно лето он даже там принимал Максима Горького, кормил его парниковыми огурцами. Но потом Горький и Сытин не поладили из-за гонорара.
- Накрутите, милый. И про патиссоны напомните. Александра как раз завтра едет. Так что милости прошу к ее лимузину…
Старик улыбнулся, но тут же его лицо перекосилось, словно он выматерился про себя. Как-никак этот лимузин задавил его родную сестру.
- Передайте, прибуду на той неделе, - добавил, отдышавшись.
- Ничего не передавайте, Павел Ильич, - рассердилась тетка.
После ухода попов она незаметно вошла в столовую.
- Лежи, Аника. На него не рассчитывайте, Павел Ильич, - сказала Козлову.
- Хорошо, - кивнул тот. Прямо-таки неприлично торопился.
- Ты что, тоже уходишь? - спросила меня тетка. - Погоди. Как Гапа?
- Зи флигт хойте нах Дойчлянд, - сказал я, выламываясь перед Козловым, который ждал в дверях. Эту фразу я весь день разучивал.
- Сегодня?! - вскрикнула тетка Александра. - Сегодня?! Как же это сегодня? У нас в девять семинар. Какая жалость. Ну, ничего, опоздаю. Подожди.
"Только этого не хватало!" - подумал я.
- Пойдемте, - сказал вслух. - Только она, может, еще и не улетит. Вчера была плохая погода. И сейчас тучи…
Погода вчера и вправду была никудышная, но я не добавил, что вчера мамашина команда улетать не собиралась.
- Нет, не могу… - шепнула вдруг. - Не могу сегодня его оставить.
"Пронесло", - подумал я.
- А ты, Валерий, езжай домой. - Она сказала нарочно во весь голос, чтобы Козлов слышал. - И не вздумай куда-нибудь забрести. А то с тебя станет. Гапа, наверно, перед отъездом сама не своя.
5
Я нагнал Козлова в переулке. Он, понятно, обиделся, но виду не показывал.
- Жаль старика, - сказал для начала. - Не выпутается. Мотор уже еле тянет. И еще эта подлость с автомобилем.
- Да, - кивнул я. - Злая была старуха, на меня крысилась, а все равно жалко. Такое чувство, будто этот драндулет я у Бога выцыганил.
- Брось, - отмахнулся Козлов. - Бога нет. Ему не терпелось поговорить о другом. Бог - не по его ведомству.
- Чего делал? Давно не виделись!..
- По вас скучал!.. Нет, кроме шуток - скучал!
- А чего ж не приезжал?
Я покраснел. Что ж, вопрос был в лоб. Как объяснишь, почему не ездил в Кащенко? Туда трамвай ходит.
- Ладно, - усмехнулся Павел Ильич. - Вопросов не имею. Только зря боялся. Я уже больше месяца оттуда. Здоровым признали.
Господи, меня передернуло, словно сунул пальцы в электрическую розетку. Козлов не обратил внимания.
- Сначала, знаешь, даже жалел, что признали. Там хорошо было.
- Работали?
- Думал.
Я глянул на него. Ростом он мне был до уха, но зато ладный, сбит удачно, плечи широкие. Такой аккуратный. В допотопной гимнастерке с широким ремнем. Социолог Козлов. Полиглот. Но языки, говорит, почти позабыл после контузии.
- Ты что - домой торопишься? - спросил.
- Да нет, наоборот. Время потянуть хочу: лишние проводы - лишние ссоры.
- Все не ладите?
- Да как сказать… Она очень нервная.
- На меня не злится?
- Нет, не до того ей…
- Забыла? Думала, не выйду?
- Что вы! Она вас жалела…
- Жалела, - присвистнул Козлов. - Поблагодари ее. Только Агриппину Алексеевну с ее сестрицей тоже пожалеть можно. За то, что всего боится и ничего не смыслит.
Я поежился. Все-таки ругали мать.
- Ладно, не буду, - проявил Козлов неожиданную деликатность. Может, боялся, что уйду.
- За психушку жалеть нечего. Я снова бы туда пошел, если б жениться не надумал.
- На ком?! - Я обрадовался.
- Есть в квартире одна гражданка.
- Это такая завитая, длинная?
- Да нет. Ты не знаешь. Я теперь на Мархлевского переехал. Пойдем, тут близко.
Мы пошли переулком. Вот какие Козлов номера откалывал.
- Невеста молодая? - спросил я.
- Для кого как. Мне в дочери годится.
Все равно хорошо, что женится, - подумал. Может, из него вся эта ахинея выйдет. А то он почти два года одно и то же поет. С того первого дня, как я попал к дядьке в Воронцовское имение. Козлов там при Егоре Никитиче кормится, вроде младшего агронома. Образование у него, конечно, никакое не сельскохозяйственное, но просто он - то ли брат, то ли свояк того кубанского предколхоза, у которого старик прятался перед войной. В общем, когда в сорок втором был голод, Егор Никитич подобрал Козлова. Пользы от него, ясно, немного, но земля, как говорит дядька, всех накормит.
Помню, в первый раз возвращались мы по шоссе. На мне рюкзак был здоровенный, а я все оглядывался. Козлов такое плел, что прямо подгоняй "черный ворон".
И вдруг ляпнул, да так просто, будто спички возвращал:
- Жену свою - и ту не пожалел.
Меня всего потом прошибло и спине холодно стало.
- Врете, - выдохнул я. - Нету у него жены.
- Потому и нету, - ответил Козлов.
Ну а про деревню чего он врал, передать невозможно. Но про это все язык распускали. Генка Вячин, мой кореш по девятому классу, тогда вернулся из-под Смоленска. Летом у отца на командных курсах служил пожарником. Рассказывал:
- Как освободят село, у баб первый вопрос, как с колхозами.
С Генкой спорить я не стал. Просто скоро пришли праздники, и я подвел его к газетному стенду. Висела речь Сталина, та, где про пироги и пышки. И в ней было черным по белому: "Все наши победы достигнуты благодаря колхозному строю". Вячин, понятно, заткнулся.
А вот Козлова не переспоришь. Он кого хочешь за пояс заткнет, за свой командирский ремень. Его пирогами не корми - дай только доказать какую-нибудь ересь.
Это "жену не пожалел" долго не выходило у меня из головы. Наконец, я под большим секретом спросил у тетки. Сказала:
- Неправда. Она сама отравилась. И вообще, нечего тебе водиться с Козловым. Лучше интересуйся техникой.
Тогда я спросил ее, почему она сама, даром что радиоинженер, не налегает на технику, а балуется стихами.
- Стихи - не политика! - ответила тетка.
- Тем хуже, - сказал я. - Про любовь и природу и без стихов все знают.
- Все равно твоему Козлову место в пандемониуме! - обозлилась тетка Александра.
Вот какой был Павел Ильич. А сейчас мы шли с ним по переулку, дождь накрапывал, и я вправду радовался, что Козлов женится. Его еще до войны жена бросила. Может, поэтому он такой недовольный.
- Все-таки хорошо, что вернулись, - сказал вслух.
- Может быть, - кивнул он. - Но там тоже хорошо было. Знаешь, это только так считают - психушка! психиатричка! А на самом деле порядочному человеку там самое место.
- Так не могут же все туда сесть! - Я засмеялся.
- А по мне, давно сидят.
- Так что - все сумасшедшие?
- А ты думал?
- Вранье!
Господи, и мы это плели на улице! Вот как он меня злил, но я все равно к нему шел. Домой возвращаться было рано, да и, честно говоря, схватываться с Козловым нравилось. В свою дурь он меня не обращал, но мозги оттачивал.
Мы вошли во двор напротив кирхи, где шахматный клуб, и поднялись по черному ходу на четвертый этаж.
- У вас опять угол? - спросил я.
- Бери выше - комната! Старухе какой-то, спасибо ей, грешной, жить надоело, и мне, герою войны, выделили.
Фатера была сразу за кухней. Даже чудно показалось: за дверью раковина, примуса, керосинки, помойные ведра, а тут выбеленная комнатенка, чистая, как палата в госпитале. Стол, топчан, полка книг. Аккуратно все, как в казарме.
- Здорово у вас! - сказал я.
- Ну, давай… защищай, - наскакивал на меня Козлов. - Защищай, защищай, а то моя мадам сюда заглянет, она этих разговоров не любит.
- Не привыкла?
- Женщинам это ни к чему! Ну, давай защищай державу, Валерий Иванович. Не бойся. Соседей нету, на дачах живут.
- А чего защищать, - сказал я. - Она сама себя защитила.
- Конечно! Шлиссельбургская крепость: изнутри не возьмешь и снаружи - тоже.
- Никакая не крепость…
- А что?
- Сами знаете. Не люблю я этих терминологий. Скажу - издеваться начнете.