Мне трудно описывать чувства, которые охватили меня в тот момент… Я испытала ужас. Я увидела, что тут нет ничего смутного и неопределенного. Мне стало вполне ясно, что сыночек Миша надолго отправится в тюрьму, и что домой мы вернемся одни, и наша жизнь с этого дня сильно изменится – из нее уйдет такая прекрасная, всегда ценимая нами безмятежности и что все мы будем страдать, и в первую очередь мой сын, а ведь он очень, очень хороший!
Я бросилась к папе и стала говорить ему: "Нет, нет, это невозможно! Мише не место в тюрьме! Нужно что-то придумать! Нужно спасать нашего мальчика!"
Папа согласился со мной.
Мы устроили с ним совет. Позвонили маме и велели ей немедленно расспросить ее знакомых, чтобы они рекомендовали самого лучшего адвоката. Чтобы нашли хороших советчиков в таком трудном деле, как смягчение уголовной ответственности… Или даже избежание…
Мы сильно волновались но твердо знали, что не отступимся от нашей цели.
Домой нам пришлось вернуться одним, без Миши. Кто знает, что такое ходить по квартире из угла в угол, не находя себе места, тот согласится: это страшно. Мы не могли ни о чем думать кроме как о спасении Миши. "Спасение"! Именно это слово мы использовали, рассуждая о наших действиях.
Наконец к нам домой приехал адвокат и сказал, что необходимо пойти к родителям избитой и поруганной девушки и уговорить их забрать заявление об избиении и надругательстве, предложив взамен хорошую компенсацию.
"Предложите им хорошие деньги, – сказал адвокат. – Например, две тысячи рублей. Если они станут упираться, прибавьте еще тысячу. Потом – еще. Положение очень серьезное… Вашему сыну грозит семь лет тюрьмы. Придется раскошелиться…"
Мы сделали, как сказал адвокат, но у нас ничего не вышло. Отец и мать девушки, выслушав наше предложение, захлопнули дверь.
Тогда юрист призвал на помощь какого-то своего знакомого, тот приехал в наш дом и стал рисовать в тетради какую-то схему.
"Вот это – избитая девушка, а это ваш сын, – сказал он. – А это государство, закон. Девушка показала рукой на вашего сына, и государство бросило его в тюрьму. Почему это произошло? Потому что девушке поверили. Потому что она избитая. А еще потому, что у вашего сына нет стены, которая могла бы защитить его от государства. Что же такое эта стена? Это надежные свидетели вашего сына, взрослые и серьезные люди, но при этом случайные, незнакомые. Они сделают важное заявление следователю – такое заявление, которое развалит уголовное дело. Каждый из них заявит о том, что события развивались совсем не так, как рассказывает девушка, а иначе. Они видели это собственными глазами. Я специалист и берусь раздобыть таких свидетелей. За каждого из них вам придется выложить по тысяче рублей, и еще пятьсот сверху, за организацию. Плюс мой гонорар – две тысячи. Если вы согласны, начнем сегодня же!"
В знак согласия мы с папой вскинули руки. Впрочем, мы были согласны уже тогда, когда этот специалист произнес первые два слова.
Мы уплатили ему гонорар, и он начал действовать.
Сначала он распространил объявление – "Ищем свидетелей происшествия". Расклеил объявления на столбах, оградах и стенах домов. Такое же объявление поместил в газету. При этом мы знали, что никто не откликнется, потому что никто ничего не видел. Объявления эти были сфотографированы. Именно это нам и было нужно.
Через три дня объявления "заработали".
К следователю пришел интеллигент почтенного возраста, музыкант, и заявил, что видел в парке странную сцену: нетрезвая девушка четырнадцати-пятнадцати лет приставала к двум парням, делая им вполне определенное предложение и даже уговаривая их. Такая юная и – пьяная! Ах, что за нравы! В это трудно было поверить!
Музыкант гулял с собакой, с маленькой таксой по кличке Муха.
"По-моему, даже моя собака удивилась, наблюдая такую необычайно странную сцену, – сказал он. – Юная особа хватала парней за руки и притягивала к себе. "Ну же, давайте! – говорила она. – Вы же мужчины!" Она укоряла их, упрекала и можно даже сказать, позорила… Вы понимаете? И мальчики решились… Я стоял за деревьями и все видел. Впрочем, я быстро ушел. Я смутился… Надеюсь, вы меня понимаете".
Вскоре после этого нашелся другой свидетель. Старушка. Что она видела? Она не видела, как над девушкой надругались. Она бы это запомнила. И парней она тоже не видела.
Она стала свидетельницей избиения.
"Пьяная девушка в помятой одежде, шатаясь и хватаясь за деревья, шла неизвестно куда и повстречала пьяного мужчину, – рассказала бабушка. – Знаете, такой нечесаный, неопрятный человек лет сорока пяти… Она что-то сказала ему, и он остановился. А потом она стала его оскорблять. Я подумала: "Деточка, что ты задумала? Ведь это может плохо закончиться!" Только я это произнесла про себя, как мужчина кулаком ударил деточку… Потом еще и еще. Я испугалась, попятилась и пошла звонить в милицию. Вышла на аллею и повернула обратно, потому что обнаружила потерю – обронила футляр для очков. А футляр очень хороший, он давно со мной. Я вернулась и нашла его. Искала минут пять или шесть. Нашла и решила взглянут^ не убил ли тот нечесаный пьяница девочку. Пришла на то место, а их уже нет. Ни того, ни другой. Оба куда-то подевались. Скажите, это поможет делу?"
Следователь спросил: "Как вы, бабушка, оказались в безлюдной части парка? Зачем? Разве пожилые люди туда ходят?"
Старушка сказала: "Это, молодой человек, деликатный вопрос… Он имеет отношение к старости. Я гуляла по алее – чтобы сердце не застаивалось не ныло, и задержалась на десять минут дольше обычного. Стала ругать себя: вот растяпа! Потому что у меня возрастное недержание… Мне частенько нужно сходить в туалет… А как это сделать на алее, где всюду люди? И я пошла вглубь. Ведь до дому я все равно бы не дошла".
Вот каких мы "нашли" свидетелей.
Затем, используя систему тайного тюремного оповещения, мы передали Мише и его приятелю инструкцию – что говорить следователю. Они выучили ее наизусть. И теперь твердили только это: "Девушку напоили, верно, но не надругались, а выполнили ее настойчивую просьбу. А потом мы испугались и убежали. А кто ее избил – мы не знаем. Ведь она была пьяная, в задоре, в кураже, в странном неуправляемом порыве…"
С появлением свидетелей в пользу обвиняемых уголовное дело стало разваливаться.
Мы этому очень радовались. Ведь мы спасали нашего сына от беды. Наконец его выпустили из тюрьмы, и он вернулся домой. Этот день был для нас как праздник.
Однако не все в нашей семье согласились с тем, что для спасения "своих" хороши все способы. Моя мама и муж отказались поддерживать меня и папу. Мама сказала: "Это нехорошо. Нечестно это. Получается, что нет правды на земле?" А Дима, мой муж, сказал, что злодеи должны отвечать за свои злодейства, иначе начнется хаос и нельзя будет выйти на улицу. Я ругалась с обоими. Папа тоже ругался. Но мама и муж стояли на своем.
И все же мы победили. Поруганная и избитая девушка не смогла доказать что не призывала парней пойти с нею за деревья и "повзрослеть". Ведь она действительно была пьяная в тот момент. Также не нашлось свидетельств тому, что ее избили именно Миша и его приятель.
Тяжкие обвинения с мальчиков сняли. Обвинили только в хулиганстве. Суд приговорил их к одному году заключения условно.
Вызволив Мишу из беды, мы с папой решили, что нужно уехать и поселиться в другом районе города. Чтобы не бело пересудов и сплетен. Чтобы не шептались за спиной. И чтобы все мы успокоились.
Мы не знали, что нам не избежать ответственности даже и на краю света! Наша жизнь уже никогда не будет прежней, хотя Миша и остался с нами, не угодил в тюрьму. Покой и радость не вернутся. Наоборот, уныние и отчаянье будут всегда рядом с нами – будут дышать нам в затылки.
За что?
Мы сделали свой выбор, кем пожертвовать: нашим сыном и внуком или чужой девушкой, и выбрали девушку. Мы думали, что поступаем правильно, потому что не бросаем своих в беде. И вот мы вернули Мишу домой. Переехали жить в другой район. Миша поступил в техникум, завел новых друзей и новых знакомых.
Не прошло и года, как к нам пришлось расплачиваться.
Первым пострадал папа…
Вечером, под Новый год, его сбила машина. Автомобилем управлял пьяный. Как оказалось он угнал эту машину, и в первые же минуты после происшествия сбежал. Его не нашли.
Папа очутился в больнице с переломами ног и позвоночника. Страдания его были ужасны. Привыкший чувствовать себя сильным и всегда здоровым, а теперь вынужденный лежать в одной позе, он плакал от бессилия и беспомощности. Выписали его только летом. От переживаний он сильно похудел.
Два месяца он ходил при помощи палки и стыдился этого. Он не мог поднимать гири и растягивать эспандер, не мог делать пробежки, и жил с ощущением растерянности.
Перед тем, как бросить палку – можно сказать в последний день, он снова оказался в больнице. Как раз из-за палки.
В дождливое утро папа вышел на прогулку, и его палка застряла в трещине в асфальте. Шел дождь, поэтому папочка не заметил трещину. Он дернулся, рука соскользнула с палки, и равновесие нарушилось. Папа упал и угодил коленом в острую выбоину, сломав колено и разрезав какую-то важную коленную связку. В больнице ему сделали операцию и сказали: "Танцевать вы пока не сможете, бегать тоже. В вашем возрасте организм восстанавливается медленно… Придется потерпеть".
Папа остался хромым. Палка для ходьбы теперь была всегда при нем, как наручные часы.
В это время я уже страдала из-за ожога, который получила от пролитого кипятка.