2
Наш ответный удар был нанесен три дня спустя.
Моей группе было выделено три легковые машины, одну из них я добыл сам, взяв у отца.
Мы прибыли к булочной минут за пять до закрытия. По разработанному заранее плану в магазины нужно было войти перед самым концом их работы, дождаться, когда уйдут покупатели, и после этого уже приступить к операции. В эту пору все подсобки с товарами открыты и еще не включена сигнализация, а деньги, как правило, сданы инкассаторам, и никто с улицы не должен нам помешать.
– А вы там что ковыряетесь, эй! – крикнула кассирша, выбираясь из деревянного загончика кассы на волю. – Время уже, все, уйду сейчас – не оплатите!
Уборщица в синем халате, лязгнув щеколдой, выпустила в дверь последнего покупателя.
– Начали! – дал я команду.
Трое из группы тотчас рванулись к двери – оттеснить от нее уборщицу и встать там на страже, а я и другие трое бросились в подсобное помещение – перекрыть рабочий вход и собрать всех магазинных работников в одном месте.
Не очень весело все это было, хотя, конечно, со стороны выглядело довольно комично. Кассирша решила, что ее собираются грабить, и, забыв о том, что денег в кассе три с половиной копейки, рвалась обратно в свой дощатый загон, чтобы нажать сигнальную кнопку, ее не пускали туда, подхватив вдвоем под руки, а она все рвалась. Уборщица, наоборот, попыталась выскочить на улицу, и пришлось втаскивать ее обратно, она раскорячилась в открытых дверях, вцепилась в косяк и все приговаривала с ужасом: "Я ж старая!.. Старая!.. Старая я ведь!.."
Мы перекидали хлеб с лотков в привезенные с собой чистые мешки, взяли десяток деревянных поддонов с кульками сахарного песка, набили пару мешков сухарями вперемешку с конфетами, и, когда все это было загружено в машины, я написал директорше бумагу, короткий текст которой мы во главе с Волхвом отработали накануне до последнего слова: "Реквизировано силой в пользу строителей метро, лишенных властями средств к существованию…" Дальше шел полный перечень реквизированных продуктов, моя подпись – "От имени Инициативной группы" – и дата.
– Что мне с ней делать, с этой бумажкой? – закричала директорша, когда я отдал ей лист. – Вы, что ли, материально ответственное лицо? Пропади оно пропадом, ваше метро!
Я не стал ничего отвечать ей. На у лице уже пофуркивали моторами готовые уезжать машины, и мне нужно было спешить.
В тот вечер мы "взяли" четыре магазина. Кроме булочной два продуктовых и один промтоварный. Для продуктовых, чтобы погрузить мясные туши, коробки с маслом, ящики с крупами, понадобились грузовые машины, и пришлось угнать два пустых грузовика, неосторожно оставленных водителями на улице. В промтоварном нам нужны были самые обиходные вещи – мыло, одеколон, полотенца, материя для тряпок, некоторая хозяйственная утварь, – и там мы обошлись, как и в булочной, легковыми автомобилями.
…Мы еще не успели перетаскать с улицы в надземное здание метро добытые продукты и вещи, на дороге за вагончиками проревели, подкатывая, засветили фарами, выедая тьму, мощные тягачи, смолкли, и из их кузовов посыпались на землю одна за другой. Взметывая длинные полы шинелей, темные фигуры. В правой руке на отлете каждая из них держала тонконосый, длиннотелый предмет, и как-то не сразу, не вдруг до нас до всех дошло, что предмет этот – автомат.
Не более чем через пять минут вся территория стройки была оцеплена. Мы ждали, бросив свою работу, что будет дальше, но дальше ничего не последовало.
Однако некоторое время спустя, когда все, наконец, было перетаскано под крышу и те, кто принимал участие в нынешней операции, но не жил на стройке, попытались выйти наружу, чтобы ехать домой, солдаты их не выпустили. "Стой, не подходи! Стрелять буду!" – звучали то тут, то там команды, и в чистом морозном ночном воздухе сухо и страшно клацали передергиваемые затворы.
3
Утром солдаты не пропустили за свою цепь ни одного человека, приехавшего на стройку. Многие из тех, что лишились работы, перестали ходить к нам, но большинство все же ходило, и снаружи, за линией оцепления, собралась толпа.
Мы, со своей стороны, решили жить так, словно ничего не произошло, и после завтрака все, кто находился внутри оцепления, по-обычному спустились в шахту. Наверху осталось только несколько человек. Остался наверху и я. Хотя мы и решили жить, не обращая внимания на цепь солдат, события каким-то образом должны были развиваться…
Они не замедлили с развитием.
Подкатили две черные машины, прохлопали дверцами, и по снежной укатанной дороге, беспрепятственно миновав оцепление, с неспешной солидной грузноватостью прошествовали к вагончикам трое мужчин в добротных, толстого дорого материала пальто с широкими, серебристо играющими на солнце воротниками из редкого меха.
Все трое приезжали к нам в прошлый раз, сопровождая главу города.
– Бандитизмом занялись? – не дожидаясь, когда мы рассядемся за столом напротив них, с властно-суровым выражением лица, в упор глядя на Волхва, сказал тот, что зачитывал в прошлый раз ультиматум. Видимо, он был нынче старшим.
Волхв выдержал паузу, так же в упор глядя ему в глаза, потом сказал:
– Всякое действие вызывает противодействие. С какой силой вы будете давить на нас, с такой мы и ответим.
– Не позволим! – Ухмылка, вдруг прозмеившаяся по губам этого старшего, была какой-то сардонически-плотоядной, словно б мы все, незнаемо для нас, были, со всеми потрохами, у него в руках, нет, не в руках даже, а в зубах, как мышь у кошки, и это только нам представлялось, что мы можем в любой момент, едва лишь зубы приразомкнутся, убежать, но он-то, державший, прекрасно знал, что никакой возможности убежать у нас нет.
– А мы и не будем спрашивать вашего позволения, – спокойно, не обратив ни малейшего внимания на сардоническую ухмылку представителя власти, сказал Волхв. – Вы решили оставить людей без куска хлеба – мы решили дать им его. Только и всего.
– А мы, – сделав ударение на "мы", вновь каменея лицом, ответил тот, – не позволим вам дать его, никто сюда не пройдет. Для чего, думаете, оцепление? Вас охранять? Еще не хватало! Никого к вам не пропустить, вот для чего. Сидите здесь со своими запасами. Ешьте вволю. Надолго хватит.
– Ах, суки! – ругнулся Рослый.
Он только выговорил вслух то, что каждый из нас тем или другим словом проговорил про себя.
– Ну, – вновь выдержав паузу, произнес Волхв, – и что дальше? Мы, в свою очередь, тоже что-нибудь придумаем, так, значит, и будем заниматься перетягиванием каната?
– Ничего подобного, – сказал все тот же из них троих, что был старшим. – Никто вам такой возможности не представит. Соглашаетесь на прежнее наше условие – и конфликт исчерпан. Все будут восстановлены на работе, а ваш бандитизм предан забвению. Если не соглашаетесь… Во-первых, значит, никого к вам не пропускаем сюда, а во-вторых, не пропускаем транспорт с грузами. Ни сейчас, ни потом. Вообще не пропускаем. Чем хотите, тем и крепите. Чем хотите, тем и бетонируйте.
– Ах, суки! – снова выговорил Рослый.
И снова это было сказано за всех нас.
– Вот вам для первого размышления, – как и в прошлый раз, будто не заметив оскорбления, поднимаясь, сказал представитель властей. – Подумайте, крепко подумайте.
Провожать представителей властей никто из нас не пошел. Никто из нас даже не поднялся из-за стола. И когда дверь вагончика захлопнулась, все так и остались сидеть, и все молчали – что-то невыясненное словно бы висело в воздухе, недоумение какое-то, какой-то вопрос…
Магистр первый сумел нащупать его.
– Странно… – произнес он.
– Что странно? – тут же отозвался Волхв.
– То, что все их санкции не затрагивают нас. Никоим образом. Ведь, казалось бы, можно прижучить и нас каким-то образом, но нет…
– Подвоз материалов они нам блокируют, – сказал Декан, – это что, не против нас санкции?
Магистр отрицательно покачал головой:
– Это все средства давления. Я о другом: чего бы, казалось, им не проучить нас как следует? Чтобы мы на своей шкуре почувствовали: с вами не шутки шутят! Скажем, арестовать. Ну. Не всех, но пятерых, шестерых, десятерых, наконец… нет, не прибегают к такому! Только давят на нас, и все, гнут, но не ломают.
– Ты прав, прав, – проговорил Инженер. – Жмут, но всегда словно б с таким расчетом, чтобы не пережать.
"Но не ломают", – сказал Магистр, и будто рвануло туманную завесу у меня перед глазами, она поползла, полезла клочьями, разваливаясь. "Чтобы не пережать", – сказал Инженер, и туман истаял вконец, исчез – и будто в бездну я глянул.
Вся история нашей борьбы за метро развернулась передо мной – от первой той давней демонстрации перед домом власти до нынешнего визита этих трех его обитателей, – и я увидел ее изнанку.
Ведь мы же все были в ней марионетками, вот что! Все, включая Волхва! Да нами же искусно и ловко манипулировали, а мы и не догадывались о том. Мы думали, что сами по себе, полагали, что в дичайшей борьбе и судорожном напряжении всех сил заставили власти отступить, поддаться нашему напору, а это все заранее было спланировано, рассчитано, заброшен крючок – и мы на него попались, проглотили его и не заметили. Все, начиная с той газетной публикации о метро, было сделано не случайно, все нарочно было сделано, для затравки. Волхв ошибся, посчитав, что властям не нужно метро и оттого они положили его проект под сукно. Ничего подобного! Оно было им нужно. Но они решили построить его задарма. Без затрат. Мы с самого начала были только марионетками, кукловоды дергали нас за ту ниточку, за какую им нужно было, а мы послушно отзывались необходимым действием…