- Я - благодетель, - откликнулся Лецкий. - Поверьте, немного здравого смысла и трезвой оценки происходящего - вот все, что мне требуется от вас. Всевышний в своей неизреченной ошеломительной доброте дал вам божественный инструмент, способный и волновать и излечивать. Но это не только ваш собственный голос. Возможно, что им вещает Некто, вселившийся в вас подобным образом. Не улыбайтесь. Эта улыбка - лишь недостойная вас попытка отречься от своего назначения. Иван Эдуардович, божий дар не может быть личным достоянием. Кто слышит врученный вам орган речи? Вера Сергеевна? Это прекрасно, но даже этой прелестной женщиной еще не исчерпывается весь мир. К тому же освобожденный супруг может лишить вас и этих ушек. Кто остается? Сосед по площадке? Работодатель? Случайный гость? Досадно, но узок круг счастливцев. Стало быть, нужно его расширить. Вам будет восторженно внимать громадное, замершее в ожидании, непостижимое государство. Ему вы откроете горизонты.
- Вы невозможны…
- Но мало того, - продолжил Лецкий. - Сейчас вашу жизнь постигло нелегкое испытание. И я вам предоставляю возможность преодолеть его и избыть. Ведь Некто, который неслышно ведет нас, творит судьбоносную связь поступков. Вы выручаете себя и этим помогаете обществу. Служа ему, служите и себе. Вы сразу становитесь необходимы и через эту необходимость людям и жизни вы вновь воспрянете.
- Бог знает что вы такое несете, - растерянно улыбался Жолудев. - Я даже не знаю программы партии, которую должен представлять.
- Программа самая благородная. Таких программ еще поискать, - решительно заявил Герман Лецкий. - Я мог бы заметить - не без цинизма, - что за программу еще никогда и никому не было стыдно. Стыдно бывает за воплощение, а вам за него не нести ответственности. Но в нашем случае не до ерничества. Партия поднимает свой голос - или свой глас, как вам угодно - за рядового человека. Отнюдь не за маленького, он не мал. Не за простого - он не прост. Но он не из ряда вон выходящий, он честно шагает в ряду с другими. И это ему не мешает иметь свое достоинство, самосознание, иметь свою миссию на земле. Возьмите хотя бы Веру Сергеевну - разве она не воплощает этот высокий и твердый характер? Она ли не заслужила счастья в вашем лице? Но она исторически привыкла мириться с ярмом повседневности, с образом жизни и с обстоятельствами. Ход событий ей кажется неодолимым. Она привыкла ему подчиняться, не может переломить судьбу.
- Как верно, как точно! - воскликнул Жолудев.
Внезапное превращение Веры в своеобразного демиурга сыграло решающую роль. Автоматически он произнес:
- Но вы меня откровенно вербуете…
Однако уже сама эта фраза свидетельствовала о капитуляции.
Лецкий мефистофельски хмыкнул:
- Естественно. Разве я это скрываю? Но вы ничего не потеряете. Наоборот - приобретете. Увидите, партия "Глас народа" умеет быть истинно благодарной тем, кто кует ее победу.
"А в самом деле, - подумал Жолудев, - решительно все за мое согласие. Деятельность, пусть вспомогательная - читать заготовленные тексты, - поможет занять мне ум и душу, возможно, хоть несколько сократит подкрадывающееся ко мне одиночество. К тому же внесу посильную лепту - хоть дикцией - в достойное дело. Разве такие люди, как Вера, не заслужили иметь предстателей?" Он вспомнил, однажды она сказала: "Вот так всегда живу без заступы". Усталое, одинокое сердце! Недолгим же было твое возрождение. "Хоть так я буду твоим заступником", - растроганно сказал себе Жолудев.
Деятельность, которой он должен был себя посвятить, останется тайной - он обязался не нарушать это важнейшее условие. Никто отныне не вправе знать о том, что это он - глас народа. Такое подполье вначале смутило и даже обескуражило Жолудева.
- Видите ли, - сказал он Лецкому, - я по природе не приспособлен к подобной конспиративной жизни. Мне для нее не хватает собранности. Помнится, в своей ранней юности я избегал запрещенных книг. Не из любви к властям предержащим или отсутствию интереса к состоянию общественной мысли. Все потому же - я не способен к какой бы то ни было потаенности. Вы понимаете меня?
- Я вас отлично понимаю, - заверил Лецкий, - я сам таков. Вполне лоялен, законопослушен, живу заодно с правопорядком. Табу, наложенное на ваше имя, вызвано не экстремистскими целями, а чисто рабочими, технологическими. Если хотите - даже идейными. Глас народа не может принадлежать какому-то одному человеку, как это было б в вождистской партии. Глас народа не имеет фамилии и не имеет имени-отчества. Его невозможно персонифицировать. В этом-то - весь пафос проекта. Как видите, ничего сомнительного. Развеял я ваши опасения?
- Да, вы убедительны. Я ведь сказал: мне никакого шума не нужно, безвестность меня не тяготит. Наоборот, для меня органичней по-прежнему пребывать в неприметности.
- Вот и отлично, - одобрил Лецкий.
Денька через два после этой беседы явилась Валентина Михайловна. Чем чаще случались такие визиты, тем она тщательней к ним готовилась. Теперь она редко упоминала о своей опытности и знании жизни - эти бесспорные достоинства могли обернуться против нее, она это ясно сознавала. Соленые шутки о преимуществах зрелого возраста, второй молодости, уже не слетали с припухших губ. Она не шутя занялась собою, сдружилась с владелицей фитнес-салона и истязала себя по утрам с какой-то самоотверженной истовостью. Все это сильно тревожило Лецкого. Что делать, если дама привяжется? Последствия могут быть непредсказуемы.
Он отдал должное ее виду:
- Вы сногсшибательны, моя радость. А уж какие на вас одежды!
Она засмеялась:
- Напрасный труд. Предпочитаешь меня в натуре.
Они продолжали свою игру. Лецкий со старомодной изысканностью всегда обращался к ней на "вы". Она демократически тыкала.
Когда поединок завершился, она его одарила новостью:
- Мордвинов доволен твоей идеей. Сказал про тебя: "Малый не промах".
Прижалась к нему и шепнула:
- Он прав.
- Это он Гунину сообщил?
- Гунину. Кому же еще? "Малый не промах. Теперь посмотрим, какой он спичрайтер. В этом все дело".
Лецкий небрежно пожал плечами:
- По мне - идея дороже слова.
Он усмехнулся. Чтоб скрыть свою гордость. На самом же деле слова магната доставили ему удовольствие. "Слаб человек", - подумал Лецкий. Впрочем, могущественный Мордвинов был прав - торжествовать еще рано. Теперь ему предстоит оснастить сладкоголосого соседа. От этого, в сущности, и зависит успешный исход всего предприятия.
Не дай бог оплошать и порадовать столь уязвленного Коновязова. Естественно, общая неудача на нем отразится еще тяжелее, но так уж бездарно и пошло устроено наше поганое самолюбие.
На днях он знакомил лидера с Жолудевым, и ощетинившийся Коновязов не мог совладать с бушевавшей ревностью. Пытался заслониться иронией:
- Так вот вы какой! Уже наслышан, что вы и есть Орфей наших дней.
Жолудев кротко прошелестел:
- Это чрезмерно. Я вас уверяю.
- Рад за партию, - сказал Коновязов. - Слава богу, отныне в ее арсенале не только золотое перо, - он отвесил поклон в сторону Лецкого, - к тому же еще золотой голос.
Жолудев простонал:
- Помилуйте. Вы меня окончательно сконфузите.
Но лидер только махнул рукой. Душа его обливалась кровью.
"Что с ним творится?" - спросил себя Лецкий. Было обидно за бедного Жолудева, который всерьез принимал это гаерство, румянился и смущался, как барышня. "Какого рожна он так клокочет?" - думал он, глядя на Коновязова.
Теперь, после слов Валентины Михайловны, нервная взвинченность Коновязова стала ему гораздо понятней.
"Все ясно. Верховное одобрение, которого я был удостоен, его окончательно подкосило". Он почему-то разозлился на грешную Валентину Михайловну.
- Зевс-громовержец не запылился бы, если б сказал о своих впечатлениях не вашему мужу, а мне самому.
Она опрометчиво рассмеялась:
- А ты бы их вызвал к себе обоих.
- Благодарю вас, моя дорогая, - проскрежетал он с кривой ухмылкой.
- Это за что же?
- Хотя бы за то, что вы мне напомнили мое место.
Она рассудительно посоветовала:
- Герочка, не валяй дурака. Какое это имеет значение?
Лецкий сказал:
- Имеет значение.
Она притянула к себе его голову.
- Да брось ты… Губы надул, как Федул. Дать тебе зеркальце? Ты как маленький…
Но Лецкий уже вернул равновесие и сам дивился нежданной вспышке.
"Юноша был самолюбив. И горд, - он мысленно усмехнулся. - Сказался дедушка-разночинец. А ты, моя милая, всполошилась. Ну что же… авось на пользу пойдет".
Вслух сдержанно произнес:
- Все в порядке. Но помните - у меня есть достоинство. И поступаться им я не буду.
- А я-то при чем?
- Подумайте сами. Давно могли бы нас познакомить.
Она прижалась еще плотней. Шепнула:
- Суетиться не надо. Все будет. Нужно иметь терпение.
- Терпеть я умею, - вздохнул он горько. - Терпение - мое главное качество. А также - скромность и безответность.
- Здорово ты себя рекламируешь.
Он рассмеялся и веско заметил:
- Шины "Данлоп" в рекламе не нуждаются. Сами за себя говорят.