- Меня заботят не желудки людские, а души! - обидевшись, пастор Крептух недовольно отставил недопитую рюмку и презрительно улыбнулся. - Впрочем, этот спор удобней будет закончить в следующий раз. А сейчас завершим хотя бы утреннюю прогулку. Что скажете, пан брат? - обратился он к патеру Доманцу.
- Как изволите! - кивнул тот.
- Спасибо за угощение, пан учитель, - поблагодарил с иронической ноткой Крептух. - Вы отдохните, а мы двое предадим себя в руки божьи.
- Разве мы не всечасно в них? - спросил учитель.
- Да, несомненно, но не всегда осознаем это! - осадил его Крептух и строго вглянул на него.
- Хм! - хмыкнул учитель Орфанидес, улыбнувшись.
- Гм! - покачал головой священник Крептух и выбрался из пчельника вслед за Доманцем.
- Гм-гм-гм-гм! - приглушенно рассмеялся, сдерживая себя, учитель, когда дверки пчельника затворились. - Ха-ха-ха-ха! - продолжал он громче, сотрясаясь в смехе и с трудом натягивая толстые шерстяные носки и ботинки. - Как бы ты надо мною хмыкал, братец фарар, кабы знал, что я в твоего бога вообще не верю! Ха-ха-ха! Братец святой отец, как бы ты тогда хмы-хмы-хмыкал?! Настанет время - откроюсь тебе, придет час - поведаю! - кричал он и смеялся, потом внезапно притих. Живо налил рюмку красного, как кровь, смородинного вина, встал над колодами и громко крикнул всему пчелиному племени - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
Он поднес рюмку к губам и выпил. Потом, выглянув из пчельника, посмотрел вслед двум священникам и злоехидно рассмеялся.
10
Дежо Мренки и его музыканты не разбудили, даже не удивили Мартина Пиханду. Он уже ждал усталых цыган на придомье - улыбчивый, с распростертыми объятиями. Обнял всех поочередно, пригласил к себе. Расселись они вокруг стола во дворе под раскидистой яблоней. Дежо Мренки играл без устали, скалился до ушей и все строил рожи то Пиханде, то его жене Ружене, собиравшей на стол угощение. Из дома высунулись заспанные Пихандовы дети. Само и Валент подсели к музыкантам, а Кристина лишь глянула из окна заплаканными глазами и тотчас скрылась. Дежо Мренки вдруг, перестав играть, изумленно уставился на яблоню.
- Хорошо ли я вижу, хозяин, путем ли я вижу? - пробормотал он, тараща глаза.
- А что ты такое видишь, если даже и плохо? - спросил Пиханда.
- Яблоню вижу одну, да яблочки на ней трех сортов.
- Верно, Дежо!
- Да возможно ли?
- Раз видишь, значит, возможно! В каждой ветке другой привой, стало быть, и яблоки другие. Это летние, ага, а вот зимние, так-то, а вон те - осенние, ага, крупные, красные, рассыпчатые! Пока они еще мелконькие, только наливаются, округляются. Когда по осени пожалуешь, дам тебе откушать от каждого сорта!
- Приду, побей меня бог, хотя бы ради этих яблочек приду!
Дежо Мренки перестал дивиться и снова заиграл. Он кивнул музыкантам, и все подхватили любезную сердцу хозяина песенку. Пиханда запел. Сыновья присоединились. Музыканты, не выдержав, тоже затянули. Только Ружена заломила руки, словно пришла в ужас от такого пения, однако не сумела скрыть радостной улыбки. Слова, которые мужчины пели, были ей по душе, мелодия ласкала слух:
Эх, какая была любовь,
любовь между мной и тобой.
А теперь, хоть весь свет обойди,
не отыщешь уже такой.
А как допели и доиграли, рассмеялись, да так дружно, словно собственным смехом одобрили свое пенье. Усевшись за стол, закусили, выпили.
После скромного, но вкусного угощения музыканты вежливо поблагодарили хозяев и начали по одному подниматься из-за стола. Но уходить медлили, топтались на месте, все поглядывали то на примаша Дежо Мренки, то на Мартина Пиханду.
- Вот ведь, хозяин, как получается, - высказался наконец примаш, - домой идти надо, а поспать бы куда лучше.
- Так за чем же дело стало, ребятки мои! - рассмеялся Пиханда. - На чердаке места вволю, и сено душистое! Будете дрыхнуть без просыпу!
Озабоченные лица музыкантов тотчас разгладились в улыбке. Мартин Пиханда подвел гостей к лестнице, что вела на чердак.
- Залезайте, ребятки! - махнул им рукой. - Только курить - чтоб ни-ни!
- Боже упаси, хозяин, боже упаси! - уверил примаш.
Музыканты втащили на чердак инструменты и стали укладываться. Покопошились в сене, повозились, брюзжа на свой цыганский манер, да и утихли. Мартин Пиханда вышел во двор, веселый, радостный.
- Ты чего разулыбался? - спросила жепа.
- А чего ж не веселиться, когда дом полон музыкантов и песен, Руженка, пусть-ка они, когда отоспятся, сыграют только для нас двоих! Слышь, только для нас двоих, уж годы, почитай, мы с тобой не отплясывали.
Он подошел к жене, обнял за плечи, ущипнул за щеку.
- Ишь надумал, старый дурень! - оборвала она его, но улыбку с лица стереть не сумела. - Лучше бы инструмент проверил, косы отбил - сенокос на носу.
- Работа не убежит, а трава и подавно! - улыбнулся он жене, - Вот музыки на свете мало!
Она лишь на миг прижалась к нему, улыбнулась, а потом выскользнула из рук и убежала. Но ее догнал и перегнал мужнин веселый, гортанный смех.
11
Пилька Дудачова никак не могла дождаться, пока ее дочь Мария проснется и выйдет из каморки. Громыхала в сенях ведрами, кряхтела, громко кашляла, шлепала ногами по полу, но Мария не высовывалась.
- Что ты тут расшумелась? - накинулся на Пильку муж, Яно Дудач. - Оставь девку в покое, пускай выспится! Небось воскресенье!
- А ты не лезь, куда не след! - обрезала Пилька мужа. - Знай свое дело, а в наше не суйся! Коль девка умеет по ночам невесть с кем колобродить, - повысила она голос, чтоб разносилось подальше, - так пускай и вовремя вставать научится!
- Как это невесть с кем? - подивился Дудач. - Ведь она с Само Пихандой ходит.
- Ну и что? Тоже мне важная птица!
- Самко-то? Да ведь он парень хоть куда. Ремесло в руках, на каменщика выучился, в работе толк знает…
- Ай-я-яй! Вот уж чем удивил! - оборвала Пилька мужа. - А про то не соображаешь, что их в семье трое и жалкий клок поля придется на троих делить? А?!
- Да ты разума решилась! Начисто ей-ей! - изумился Дудач. - Ну, а двух старших дочерей ты как выдавала? По четверо, по пятеро детей в доме, и то так не блажила. Тебе что, захотелось, чтобы к твоей младшенькой помещик из Пешта подкатил?
- То прошло и быльем поросло! Теперь найдутся и единственные дети, вдовцы и то сватаются, да одинокие!
- Пошла ты со своими вдовцами! - гаркнул Дудач на жену. - Девка пусть лучше век не выходит, а за этого твоего мозгляка заразного не отдам! Не было борделя, в который он бы в солдатах не заглянул. Жена у него сама себя порешила, а теперь чтоб дочь моя за ним приглядывала? Чего ради? Из-за жалкого клочка поля? Слепая курица, вот ты кто! Никогда, ясно тебе? Никогда!
- Ну ладно, ладно! - унимала Пилька мужа. - Нечего поносить ни землю, ни меня… Не заслужила небось, - шмыгнула она носом, утерла слезу. - Хочешь для родного дитяти как получше, вертишь и так и сяк, а ты вон что…
- То-то же, поменьше бы вертела!
Скрипнули двери каморки, и выскочила из них развеселая Мария. Остановилась в кухне между родителями.
- Опять ругаетесь? - улыбнулась им. - А день-то какой нынче хороший!
- Хвали день по вечеру, - одернула ее мать.
Дудач, скручивая цигарку, вдруг зашелся в кашле. Дернул ногой, шумно двинул стол, но тут же водворил его на место.
- Вы на меня сердитесь, мама? - прижалась Мария к матери.
- Да - ну! - Мать отстранила ее.
- Что вам опять не по душе?
- Так вот знай, - не сдержалась Пилька, - скажу тебе, что меня мучит. Таскаешься с Само Пихандой, перед людьми с ним крутишься, а он ни-ни! Что ж не женится, коль в открытую срамит тебя? А?! Пойду-ка я к нему да спрошу, что он себе думает…
- Нет, мама, нет! - Мария схватила мать за руку - та уж было идти наладилась. Дудач за столом удивленно поглядел на жену и так сильно затянулся цигаркой, что на конце ее докрасна разгорелся табачный уголек. Он вышел из-за стола и остановился в дверях, опершись рукой о притолоку. Жена испуганно покосилась на него.
- А вот и пойду! - сказала Пилька упрямо.
- Нет, мама!
- Иду!
- Мы уж сговорились! - вырвалось у дочери.
- Сговорились? - опешила Пилька. - Так, значит, сговорились, - пробормотала она и опустилась на стул.
У Яна Дудача пробежала по лицу улыбка. Он вышел в сени, напился воды. Сел на высокий порог сеней, весело потягивая цигарку.
- Да, сговорились! - повторила дочь. - И о свадьбе тоже.
- Когда же играть ее собираетесь?
- После осени, самое позднее - в начале декабря, когда Самко со стройки воротится…
- А хорошо ли ты подумала? - опять слезливо хлюпнула Пилька. - Не жалеть бы после…
- Не заводись опять! - зашумел из сеней Дудач.
- А ты помалкивай! - бойко отбрила его Пилька.
- Подумала, мама! - сказала Мария.
И слезы затуманили ей глаза.
Женщины молча переглянулись и кинулись друг к другу в объятия… Плакали, всхлипывали и нет-нет да и переговаривались.
- Страх божий! - заметил со смешком Дудач. - Вот-вот впору цветы слезами поливать, - добавил он, сплюнул злобно сквозь зубы и выбрался из дому. День был так ошеломительно ясен, что чуть было не свалил его с ног, когда он вышел на придомье.