Если вы думаете, что я ничего не понял
Если вы думаете, что я ничего не понял, то ошибаетесь. Я знаю, что нашел, тут и последний дурак дотумкал бы, - это куски ада.
Черепушки демонов, крылышки демонов, когтистые лапки, державшие маленькие вилы, - вот что лежит на моих полках.
Мы добурились до потустороннего мира. Ад существует, и бур приближается к нему. Он уже достиг периферии, где скопились останки старых мертвых демонов и их старые заржавевшие вилы.
Я - великий первооткрыватель, это я уже говорил, и вот она - моя Америка. Но я открыл не какой-то там континент, полный золота и добрых дикарей. Я открыл Бастилию рая, которую Господь предпочел убрать во тьму земную, чтобы не терпеть ее у врат Своих. Этот гордец не терпит обломов и непочтения, поэтому определил нам под ноги проклятых, презревших милость Его, и их неотесанных тюремщиков с тарабарскими именами - тьфу ты, Сатана, Люцифер, Велиал.
Для поднятия духа
По идее такое открытие должно было нагнать на меня страху. Нормальной реакцией было бы сообщить начальникам, и те вызвали бы военных, чтобы очистить пещеру. Окопавшейся нечисти предъявили бы ультиматум, потом бросили бы пару гранат со слезоточивым газом - и вся банда демонов быстренько вылезла бы наружу, заходясь в кашле и плача серными слезами. Под прицелами девятимиллиметровых "узи" они бы побросали свои вилы и отправились под конвоем в лагеря, где отощали бы как грабли и натерпелись унижений, - то-то солдатня потешалась бы над их рожками, длинными мордами и раздвоенными хвостами. Их бы подвергли пыткам, пилили бы зубы, рвали крылья, ломали ноги, в общем, уморили бы медленной смертью, чтобы они узнали, что такое страдание.
Да, все произошло бы именно так, будь у меня хоть толика злого умысла. Но что-то во мне противилось и мешало их выдать, может быть, моя большая шляпка или остатки корешков - сам не знаю.
Так что я никому ничего не сказал и стал как бы святым Петром наоборот - стражем у врат ада. Но существование моего ада я должен скрывать, чтобы он выжил и избежал ненависти полковников и сержантов, я - буфер между миром мертвых и миром живых…
Для поднятия духа - то, что надо, он у меня на высоте.
Корреляция с субстанцией
Рискую повториться, но все же скажу, что всегда чувствовал себя грибом посреди поля лютиков. У нас была одна земля и одно небо, но я рос безобразным и вонючим, а золотистые цветочки вокруг кокетливо покачивали головками, соблазняя бабочек, которых от меня воротило.
Как я попал на это поле - мне неведомо. Понятное дело, если лютик растет на поле лютиков - тому может быть масса причин, а вот мое присутствие можно объяснить разве что судебной ошибкой. Положение - хуже не бывает: друзей не завести, мучат всевозможные комплексы, ненависть к себе, зависть, обида и все такое.
Жил-был, стало быть, среди беззаботно буйного цвета больной на голову гриб, мечтавший одновременно о щедрых на пыльцу тычинках соседей и об ином мире, где сумрачно, сыро и множество грибов. Я не создан для солнца, для лютиков, я вообще ни для чего на свете не создан. Я гриб, я рожден для влажных глубин земли, для теплого сумрака, неподвижного воздуха и близости мертвой материи. Та самая субстанция, что на глазах покрывала мало-помалу поверхность земли, была симптомом моей, так сказать, случайности: мой организм очень скверно реагировал на плохие условия и, как мог, искал другую, более подходящую среду - подвалы, сточные канавы и друзей-соседей в больших шляпках.
Блудный сын
Субботний вечер здесь - это святое. Все рабочие заливают глаза и рассказывают друг другу между двумя рюмками, кому, когда и как вставили. Дайкири валялся на своей койке и пялился в потолок - под кайфом ему там мерещились всякие похабные штучки.
Я оставил его бредить в одиночестве с порошком и вышел подышать.
Из большого ангара, где собрались рабочие, доносились голоса и простуженная музыка из старенького радиоприемника.
Rock the Cameroun.
Еще не поздно
То dance под небом звездным.
Black ladies love tchick-boum…
Лезвием острым.
Я направился к скважине.
На всякий случай не стал смотреть ни на луну, ни на звезды и даже на бараки не оглянулся.
Наконец я дошел до края ямы. Улыбнулся для блезира - вдруг где-нибудь тут скрытые камеры снимают великую минуту, - подумал даже, что надо бы что-нибудь сказать, но промолчал.
Я еще раз заглянул в яму и представил себе километры и километры, скрытые в ее глубине. Потом сел на край, вспомнил уйму историй, которые со мной приключились, уйму рож, которые мне встречались, всех крольчих, всех водомерок и все лютики, посмеялся тихонько - и ушел, не сказав "до свидания".
Разбор полетов в четверг в девятнадцать часов не состоится
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
По тюрьме Евралилль, одной из крупнейших, имеется следующая статистика. Из ста заключенных каждые пять лет:
18 % кончают самоубийством;
12 % умирают от болезней "Виадука" (сердечнососудистых и желудочно-кишечных заболеваний, связанных с плохим питанием);
16 % погибают в различных межуровневых "гражданских войнах";
14 % умирают от наркотиков и алкоголя;
5% исчезают.
В сумме получается 65 % потерь. Итог впечатляющий, но необходимый в связи с поступлением новых заключенных. Цифры примерно равные, и таким образом достигается более или менее стабильная численность тюремного населения.
Но с некоторых пор меня так и подмывало внести в эту статистику небольшие коррективы. В том смысле, что с сегодняшнего утра хотелось спустить шкуру с двух человек.
Первый - один мудила со второго уровня.
А вторая - Миникайф, из ее красивой шкурки я бы сделал скатерку или коврик для туалета. Еще не решил, что лучше.
Вообще-то во всем виновата продавщица вафель из кондитерской. Это она сказала мне, что Миникайф целую неделю путалась с тем типом со второго уровня.
- А ты знаешь, что Миникайф всю неделю бегала на второй уровень, есть там один тип, он ее уже во все дырки отымел, - сказала продавщица, обдав меня запахом свежих блинчиков.
Бац! Башню мне так и снесло.
Тем более что Миникайф, с тех пор как вернулась, все невинность из себя строила, губки бантиком. И вид такой довольный, аж облизывалась, пройда. Я представил, как ее имеют во все дырки, и мне натурально снесло башню.
И тогда я решил про себя: "Миникайф, ты, конечно, милашка, но я воткну тебе в глотку твои туфельки на шпильках, и твою мини-юбочку с набивным рисунком, и твои браслетки из фальшивого золота. И зубы твои, кариесом подпорченные, я воткну тебе в глотку".
И я поклялся в этом, трижды сплюнув перед геологической колонной первого уровня, которой нечего было мне возразить. Но надо было еще узнать, кто тот мудила со второго, с которым она спуталась. Ему я тоже мечтал все, что можно, воткнуть в глотку.
И я снова трижды сплюнул перед геологической колонной.
Теперь им обоим кранты.
Продавщица из кондитерской ровным счетом ничего - кроме того, что он со второго уровня, - не знала про типа, с которого я хотел спустить шкуру.
Но у нее имелась подружка, продавщица мужского шмотья в "Дрисе", она корешилась со вторым уровнем и, наверно, могла мне помочь.
Я не стал откладывать в долгий ящик и рванул к этой подружке. Нашел ее в дальнем углу магазина, где она колола себе в руку что-то розовое из шприца.
Когда я рассказал ей, что знал про Миникайф и типа со второго уровня, она ответила, что в курсе дела и готова меня просветить - за две сотни монет.
Я возразил, мол, нехорошо это, не по-соседски, мы как-никак с одного уровня.
А эта штучка заявила, что она вообще вся из себя нехорошая, потому и попала сюда.
В общем, она как раз вколола себе всю розовую жидкость, и я дал ей эти чертовы деньги.
Девка припрятала банкноты в ящичек и спросила, знаю ли я гнусную музычку, которая у нас тут играет день-деньской. Как же, говорю, я два года в Евралилле, мне ли ее не знать. А она мне, мол, вот и хорошо, что знаешь, потому что тот паршивец, который нам ее каждый день крутит, вот он-то и трахался целую неделю с Миникайф.
Мне и так было хреново, а уж когда я это узнал - на меня будто целая толпа малую нужду справила.
Так что я пошел к себе, чтобы ни с кем не встречаться; иду, руки-ноги дрожат, плохо, думаю, дело, что-то будет.
В одном ухе окаянная музыка звучит, а в другое, чудится, он свой толстый палец сует. Как, наверно, Миникайф засовывал.
Открыв дверь моего спального закута, я увидел Миникайф - она еще спала среди смятых простыней на моей койке.
Словно букет крапивы, завернутый в газету.
Я, как последний идиот, взял и лег рядом.
Обожгусь о крапиву, будет больно, ну и ладно.
Я уснул, и мне приснился буровой станок.