- Ну так попробуй, Серый! Попробуй, а я посмотрю. Так ведь не сможешь… Мажемся? Говорю же: на заводе физики идейные - за родное предприятие радеют. За сплоченность, целостность и неделимость. Да еще и прикормленные.
- Для того чтоб провести собрание акционеров, достаточно и двух акционеров, - говорит Сухожилов размеренно. - Хотя бы ноль целых и двадцать пять тысячных от общего числа.
- Лечиться тебе надо, Сухожилов!
Да, непрост Туровский. Вместо того чтобы выпустить дополнительную эмиссию и уменьшить маловероятный, иллюзорный сухожиловский пакет до нуля, он предоставил Сергею бессмысленно увязать в физическом миноритарном болоте и истощать свои силы в бесплодных попытках перетянуть часть мелких ежиков на атакующую сторону. Ну, конечно, это только с виду сильная позиция: займи ее Туровский, и у Сухожилова тотчас появится возможность симметричного ответа - он кинется опротестовывать эмиссию в суде от имени миноров (двух столичных банков), чьи и так некрупные пакеты размываются стремительным потоком свеженапечатанных бумажек.
Ну что ж, от этого убогого и очевидного размена они совместно, обоюдно отказались. Ну а тогда чего он ждет, чего он добивается? Что за такое вялое и тихое начало? Ну, а что ему дергаться, с другой стороны - ушел в глухую оборону, законсервировал и спрятал под номиналыциком контрольный, на преданность физиков может рассчитывать, как Сталин на электорат тридцать седьмого года. Так, стоп, еще раз. Генеральный смотр. Сухожилов вызывает в памяти круговую диаграмму собственников акций и не хуже, чем на белом и пустом экране современного проектора, видит этот разноцветный, розово-зеленый с прожелтью пирог, поделенный на жирные клиновидные куски и тончайшие, почти условные сегменты. Свист пространств ледяных и как будто со спутника молниеносная наводка на объект, на выбранный сегмент, и резкое увеличение, конкретизация, деталировка до отдельных и неповторимых лиц.
Вот свора крепко сбитых и скуластых, с лоснящимися мордами и гуталиновыми бровками татар - Шамилей Исмагиловичей и Ильдаров Дамировичей с гендиректором ОАО "Нижнекамскнефтехим", педерастом Гафаровым во главе: восседают важно на тюках с тридцатью семью процентами обыкновенных акций, полновластные хозяева завода.
Вот одинокая фигурка как будто постоянно чем-то удрученного Аркадия Исааковича Гольцмана - Евразийский банк развития, одиннадцать и три десятых процента в диаграмме; с татарами имеет дело с середины девяностых, сцепился, переплелся с ними всеми щупальцами, запущенными в кипрские офшоры.
Вот группка "динамичных", сошедших будто бы с рекламы про "путь к успеху" москвичей, лобастых и очкастых, лысых (ох, и яблоку негде упасть между этих отливающих слоновой костью черепов, созревших, народившихся в столице, словно новый морозоустойчивый сорт баснословно спелых помидоров); у этих - инвестиционная компания "Гарант" и банк "Согласие" - по шесть с половиной процентов у каждого, голодный волчий блеск в глазах - мечтают увеличить долю.
А вот, наконец, черно-серая масса бурлит, прет к проходным, как грузно пухнущая каша из кипящего котла, в цеха вползает, по местам расходится - угрюмых словно от рождения гегемонов, кряжистых мужиков, все больше пожилых, полуседых, щербатых; предпенсионная толпа, разбавленная всем довольным жизнерадостным молодняком (а что? зарплаты неплохие - "нефтянка", - сносные жилищные условия). Какое там "бурлит"? - в монолит спрессовались, стена. (Он, впрочем, знает, как на бунт подбить и самых сытых гегемонов. Вся штука в чем: не существует нищеты и обеспеченности, богатства и бедности самих по себе, а только в сравнении, сопоставлении конкретного уровня с уровнем. "Вот что есть у тебя", "вот что есть у него" - покажи им это, гегемонам, и тотчас же появятся и угнетенные, и угнетающие. Чувство социальной справедливости вспыхивает жарким пламенем не потому, что благ и удовольствий мало у тебя, а потому, что у хозяина их слишком много. По сравнению с отцами, с собственными предками гегемоны живут в чудовищной роскоши, но всех, кто на "мерсах", при этом инстинктивно ненавидят.)
- У меня такое ощущение, - начинает Марина, - что рабочих на заводе… ну, как-то физически мало. Как будто, ей-богу, вымерли все. Ведь сколько мы рассылок делали… "Уважаемый акционер! Заставь свои деньги работать! Мы защитим твои законные права! Нет - произволу директоров! Они просто захапали все! Останови зарвавшегося вора!.."
- Ага, и хоть бы хны! - соглашается Разбегаев. - На собрания от силы человек пятнадцать-двадцать приходили.
Где остальные? Их что, Гафаров после смены запирает в стойлах?..
- Ну а чего тут удивительного? - говорит Байтукалов. - Хозяева ведь тоже не сложа ручонки нашего прихода ждут. Поди, под угрозой массовых увольнений велели рабочим ни в какие контакты с пришельцами не вступать.
- Ну, так просто уволить нельзя. Тем более акционера.
- Ага, они-то хоть об этом знают, что они акционеры?
Десяток комбинаций друг за дружкой он нащупывал, и все они с хрустальным звоном рассыпались о надолбы Туровского. Диаграмма собственников акций (а вместе с ней и целый мир) бесконечно дробилась на частности, и не мог Сухожилов найти в этом хаосе единственную точку, из которой развернется гармония, и все возможности, просветы, выходы, едва раскрывшись, схлопывались, и, как мешком, он был ушиблен, оглушен унизительной перспективой ничьей, неотразимой неизбежностью позора. Но вдруг наметилась какая-то наивная и смутная мелодия - смысл Марининых слов наконец-то, как будто сквозь вату, дошел до него, - которую он тотчас выгнал вон, как бедного родственника настоящей идеи, но мелодия вдруг самостийно разрослась в такую оглушительную достоверность победы, что весь он внутренне затрясся от накатившего торжества.
- А-а-а-а-а-а! - возопил Сухожилов истовым шепотом. - Я - мудак.
- Поздравляю - сказал Разбегаев. - Какая, главное, самокритичность.
- Эх, Аким-простота! - продолжал сокрушаться Сухожилов. - Ищу рукавицы, а обе за поясом.
- Все, Кащенко! - констатировал Разбегаев. - Прибаутки в ход пошли.
- Значит, как будто вымерли все? - Сухожилов страшно вперился в застывшую Марину. - На заводе рабочих физически мало, ну-ну. А площади и обороты за последние лет пять не сократились - только выросли?
- Ну да.
- Ну а цифры по приросту и естественной убыли населения Менделеевска? Посмотри, родная, посмотри - я тебе за это ручку поцелую.
- Ну, есть… Семь тысяч умерших с две тысячи шестого.
- Понятно, - усмехнулся Байтукалов, - нефтехимия виновата. Ароматические углеводороды.
- Якут, я тебя сейчас убью. В Менделеевске полсотни тысяч населения. Семь-восемь тыщ из них - рабочие завода. Постоянно. Одно число.
- И что?
- А то - акционеры на заводе мрут. А новые рабочие, которые приходят, молодые, - они уже без акций поголовно все, не собственники. Ну а у мертвых ничего уже нельзя купить.
- Какие мертвые? О чем ты? Бредишь?
- Сорок процентов от общего числа физических держателей - это мертвые души. И это триста тысяч акций минимум!
- Где ты, где ты, белая карета?
- Смотри, дебилоид: по уставу, после смерти физика его бумажки переходят по наследству оставшейся в живых семье покойного, ведь так? А в права наследства родичи покойных не вступали, потому что реестр Нижнекамска ведет эмитент, и выписок из реестра он никому не давал. И акции как числились за мертвецами, так и числятся. Вот поэтому и скупка пыли нам ничего не дала.
- Туровский - идиот, прости? Гафаров - даун?
- Да почему же даун-то? Проверить как? Тем более и проверять-то некому. Не этим же наследникам-колхозникам. Ежемесячные выплаты по акциям - это, в масштабах завода, миллионы рублей. Вот тебе и схема сокращения расходов. Четыре тысячи акционеров как бы есть, и дивиденды им как бы выплачиваются. Второе: если мы через скупку попытаемся зайти, то будем охотиться за армией призраков. Это, брат, не бетон - это белые пятна и черные дыры.
- Ну, ясно. Дальше что?
- Если нельзя купить у живых, то мы у мертвых купим, Теми датами, когда их честные, рябые души еще находились в земном воплощении. А потом - "Гринпис" не спит, природнадзор не дремлет - мы выносим меру об аресте всех оставшихся процентов. И заходим по-жесткому с протоколом о досрочном прекращении полномочий.
- Ты бы, Серый, лучше сразу на себя заяву прокурору накатал.
- Извините, дяди-тети. Акции - ничьи. В буквальном смысле пыль. Ну, хорошо, Гафаров сразу в суд метнется - рассказывать, что он четыре года мертвецов за живых выдавал и дивиденды регулярно им выплачивал. А мы за это время прогоним их активы через три прокладки. И они уже будут никто. И мертвое так и останется мертвым, а съеденное - съеденным. О, боги! Восхваляю безропотность и всепрощение тех, чьи ясные глаза, опустошающие тайной, глядят на нас поверх кладбищенских оград! - Сухожилов, поклонившись, кончил.
- Ну ты и зверь!
- Мы в футбол сегодня играем, - спросил Сухожилов, - или как?
- Это да, - уверил Разбегаев. - Там Шервинский, говорят, каких-то новых монстров против нас привел.
- Это кто ж такие?
- А, хирурги вроде, говорят, пластические. У них своя клиника частная где-то на Новом Арбате.
- И что - такая прямо техника?
- Да нет, Серег, это просто тебя с нами не было, потому и проиграли в прошлый раз.