- Будто свет по глазам ударил? Это с первого взгляда, выходит?
- Смейся-смейся. С первого, с тридцать первого - не знаю, с какого. Тогда не до этого было. Все же - здесь и сейчас; мы сразу - ля-ля, бла-бла-бла. Я им слово, а они мне два; у обеих-то язык подвешен, духорятся, острят. "Ни к чему, - им говорю, - подменять понятия, называя законную передачу собственности бандитским налетом". - "А если вы к виску не пистолет подносите - бумажку, то какая разница?" - "Не в том вопрос, бумажка или пистолет. Вопрос, кто этот пистолет подносит. А подносит его государство - не я". Я в глаза ей смотрю - понимаю: что - то не то. Ну, представь: она для меня - никто… ну, как преграда, как проблема - ничто, ну, вот дунул, и нет ее - перышко, захочу - прямо здесь нагну. Ну, будет суд, ну, будет бла-бла-бла про то, что искусство с насиженных мест выжимают, про то, что русский капитал безнравственно утилитарен и слепо беспощаден, как танк, бульдозер, носорог, про то, что скоро и до Третьяковской галереи доберутся, и всем нам будет очень стыдно… дальше что? Все равно же нагну, я же всю жизнь только этим и занимался.
- А тут - солдат ребенка не обидит? Сердце дрогнуло - растаяло?
- Не в этом дело. Я все делал четко, как всегда. Это же машина: запустил ее - уже не остановишь. Я, не выйдя из кабинета, выстроил схему, примитивную, но безотказную, и она заработала, и итог тут может быть только один: она - без любимой игрушки, а мой заказчик - в шоколаде. Для нее-то, может быть, для Зои, и была вся схватка впереди, но объективно все уже закончилось, остались лишь формальности, вручение ключей от города, и мы за этими ключами и пришли. Но только смотрю ей в глаза - страха в них нет. Бесстрашие, наоборот. Она смотрела на меня с каким-то естествоиспытательским восторгом - не мигая, во всю ширь. Она меня ела глазами, даже можно сказать, жрала. Ну, как будто представителя другого вида… я не знаю… зверька в зоопарке, все же хищника, наверное. Ну, страх - обычная реакция, а она как будто не того боялась. Я ж ее нагнуть мог, повторяю, я ее уже имел, по сути, а она как будто все равно перед мной неуязвимой оставалась. Беззащитная, голая, можно сказать, а все равно как будто в панцире, и ничего я ей сделать не мог. Стена между нами… вот такая, - постучал он по сосновому массиву, - стена. Ну это, знаешь, все равно как мастурбировать на образ по другую сторону экрана, и надо быть не знаю кем, неандертальцем, гоблином, чтоб верить, что ты обладаешь. И ни малейшего стремления понравиться, собой была - вот главное. Ну, знаешь, в этом смысле намекнуть. У них же это в самом корне - нравиться. Они подумать не успеют, а уже выгибаются эротически. Некрасивые давят на жалость, престарелые - на материнство, на единственность кровиночки своей, а красивые и молодые - подсознательно готовы расплатиться этим делом, любую проблему решить. Самый, знаешь, нехитрый и самый надежный инструмент для подчинения мужчины. Большинству мужчинок и неясного намека хватит, туманного, лишь глазками одними обещания - тут же хвостик поджали, к любому капризу готовы.
Они уже стояли на лестничной площадке.
- Сходи по адресу. Пошерсти, повысматривай - тебе, я думаю, не привыкать. Шпион - на загривке написано. Из этих ведь, да? Системы слежения? Недремлющим оком?
- Им самым, оком, да, - Подвигин подтвердил.
Слетели вниз, железной дверью хлопнули, на лавке бабки вечные с соседом поздоровались. "Один живет", - услышали, кума куме докладывает.
- Ну а дальше что? - спросил Подвигин.
- Препирательства дальше, "вы делайте, что хотите, но в ближайшие два месяца мы вынос тел отсюда вам устраивать не дадим, хотите сами - что ж, пожалуйста, но это, между прочим, тоже десятки тысяч денег - все то, что здесь представлено, и если хоть одна вещица пропадет, то вам придется отвечать". - "Вот это - сотни тысяч долларов?" - рукой веду. А там по стенам комиксы из "Крокодила", иначе и не скажешь… ну, картины, известные из Третьяковской галереи, ну, "сестрица Аленушка" там, стрельцы, богатыри, Саврасов, "Грачи улетели", но только в стилистике комиксов, сплошные человеки-пауки со шрэками, и краски, как в компьютере, все неестественно-яркое, кислотное, флуоресцентное. - "Вот этот весь хлам?" - "Представьте себе". Смотрю, она на фоне мозаики позирует, ну, знаешь, как в церквях, как в византийских храмах… нигде такой иконы, прости господи, не видел, ну, знаешь, впечатление, глаза съедают все лицо. Но Зоя-то, она была живая, теплая, смешливая, лукавая. Потом пригляделся к этой самой мозаике у нее за спиной, а там, в сиянии золотистом, не по канону что-то - явно порнуха в полный рост, доярки-нимфы, трактористы-фавны с раззявленными от блаженства ртами. Йа, йа, о, о. Ну смысл такой: высокое и низкое, небесное и скотское - все свалено в одну помойку, и все в этой яме превращается в трэш. Ну, тут я выступил, не зря же в универе курс искусств когда-то проходил, у меня и дружок - кандидатом искусствоведения, пока его не посадили. "Бульон из культурного хлама всех Римов, - говорю, - с первого по четвертый. Ортодоксальная теория обратной перспективы, божественный свет, обязательный, когда внутри картинного пространства пребывает сам Творец, а вот барокко сталинской эпохи и типовые позы, наконец, из журналов для взрослых". Ну, она приторчала маленько, и даже рот свой тонкий в улыбке кривоватой растянула… п…ец я доложу тебе, - улыбка. "Смотри-ка, - говорит, - Татьяна, какой у нас здесь образованный бандит. И правда, времена бритоголовых троглодитов в прошлое ушли". - "Ага, я представляю новую эпоху, - говорю, - просвещенного бандитизма. Мы две недели вам даем на все про все". - "Две мало - надо месяц". - "Не от меня зависит". - "А вы, выходит так - подай-принеси?" - "Конечно, - говорю. - Посредник, призрак я, меня вообще здесь нет, тем более юридически". И тут она меня в сторонку, Зоя. "А кто хозяин, говорит, кто добросовестный? Кто в итоге-то должен наше зданьице получить? Что за фирма икс?" - "У меня, говорю, есть еще инженерные схемы ракетного комплекса "Сатана" - не хотите посмотреть?" - "Ясно. Пожелал остаться неизвестным. Только вот что - вашу схему секретной ракеты я, пожалуй, все-таки беру. Ну? Есть такой человек? Главный?" - "Ну а смысл? - говорю. - На что надеетесь? Увидеть в нем ценителя и покровителя искусств? На мастеров культуры надеетесь, чей гнев вот этого вот дядю затрепетать, одуматься заставит? На коллективное письмо последних, дышащих на ладан гениев?" - "А, не знаю, на что. Ну, надо ведь хотя бы что-то делать. Ага, бороться, не молчать, создавать прецедент… вот жопа, ведь самой смешно… господи, какие же вы все… эффективные собственники". Я смотрю и вижу: не в отчаянии она, а в каком-то… как сказать?., в холодном бешенстве… от того, что сознает прекрасно: эту стену не прошибить. Понимаешь, мы варвары, а она - византийка. Санкюлоты мы, которые ворвались во дворец и нагадили в вазу династии Мин. В такой вот ярости. Красивая до безобразия.
- Веревки из тебя? Глазами душу вытянула?
- Заколебался на секунду: скажу ей "нет", и все, отрезано. Опять неинтересно. Отжал актив, ушел. А тут она, вот Зоя, - мой трофей в известном смысле. Я ж ее еще пониже спины не видел как следует - так я себе говорил.
- Ну и что там пониже?
- Нормально пониже. Ни прибавить, ни убавить. Лишнего нельзя отсечь, как говаривал один пластический хирург. На такой мякине, как ее штаны, не очень чтобы облегающие, и рубашка просторная, меня не проведешь, конечно. Тоже мне хэбэшная броня, аналог хиджаба, гарантия от изнасилования. Сквозь рубашечную клетку секс так и прет. "Не, - говорю - заказчика не сдам. Этика". - "А это деловая, стало быть?" - "Деловая, да. Слово купеческое". - "Никак. значит, да?"
- И посмотрела… глазами?
- Ну, понимаешь, не с этим вот смыслом - "я что, тебе совсем не нравлюсь?" Не знаю, с каким.
- Твоя вон тачка дожидается? - Подвигин кивнул.
- Для тебя подогнал - все условия.
- Сам?
- У самого шило в заднице. Ну и вот. "Убеждай", - говорю. - "Убеждаю". - "Мало, - говорю. - Я ж триумфатор, у меня капризы". - "Не выйдет", - говорит. - "Чего?" - "Того, триумфатор. Если ты любое желание, то я не золотая рыбка, ошибся, извини". - "Ну я ж цивилизованный, интеллигентный, - говорю, - ведь мы договорились. У меня, может, тоже моральные принципы. Ты хоть задумайся, на что меня толкаешь. Если я тебе заказчика сдам, то стану словно рыбка без аквариума. Наказан буду: цену потеряю, спрос. Сам по себе, в открытом космосе, а с непривычки это нелегко. Так что колебания с моей стороны неизбежны. А чтобы легче колебалось-думалось, мне образ вдохновляющий необходим перед глазами постоянно". - "Ну, образом побуду, но недолго. Два дня тебе", - вдруг странную покладистость она тут обнаружила… Садись давай, потом дорасскажу. И в обморок, смотри, не падай - там за рулем Чубайс.