Леонид Жуховицкий
Ночлег в чужой квартире
Уже темнело, когда объявили, что рейсы на Москву откладываются до восьми утра.
Огромная стекляшка Хабаровского аэропорта сразу зашевелилась и загудела, повторное объявление исчезло в шуме.
Батышев досадливо поморщился, поднялся с кресла и стал пробираться к полукруглой стойке справочного, автоматически выделяя в толпе людей, протискивавшихся туда же, - это были союзники, но и конкуренты.
Уже отойдя, он подумал, что кресло неплохо бы на всякий случай закрепить за собой. Однако было поздно - его уже занял бородатый парень в грязной нейлоновой куртке. Причем расположился он с завидным удобством, откинувшись на спинку и пристроив вытянутые ноги на рюкзак. Мало того - на коленях у него сидела худенькая очкастая девушка, а на подлокотнике боком примостилась другая, в тренировочном костюме. Она держала в руке бумажный кулек, из которого все трое по очереди таскали дешевые конфеты. Разговаривали они громко, смеялись громко и вообще всячески демонстрировали внутреннюю раскованность и пренебрежение к условностям. Правда, очкастая худышка явно смущалась, краснела и, пока Батышев смотрел, дважды одернула юбку. Зато бородач так и лоснился от удовольствия.
Сорок пять лет Батышева не давали ему морального права одному посягать на уют и благополучие троих.
Впрочем, ночевать в кресле он все равно не собирался.
Проталкиваясь сквозь толпу, Батышев все же сделал крюк, чтобы заглянуть в зеркало. В принципе, к своему виду он относился спокойно. Но в этой поездке нужно было выглядеть хорошо.
В общем, он и выглядел неплохо. Достаточно модный костюм, приемлемая рубашка, галстук в тон и повязан как надо. Живота, слава богу, пока не отрастил. Дочь-девятиклассница, когда бывала в настроении, говорила, что он похож на тренера по гимнастике и что морщины ему идут, потому что они мужские, а не старческие.
С небольшим, вроде спортивного, чемоданчиком Батышев и вправду мог сойти за тренера, если бы не авоська. Она мешала и порядком сковывала, тем более что из болтавшегося в ней свертка отчетливо торчал наружу прорвавший бумагу рыбий хвост. Эта идея - с рыбой - пришла ему в голову в последний момент и была бурно подхвачена женой. Купить чавычу успели. А вот увязать как следует…
Толпа у справочного была неспокойная и густая. Шел сентябрь, но и осенью на Запад летят многие. И у каждого есть причины торопиться.
Батышеву для его дел, в сущности, не было разницы, сегодня лететь или завтра. Но задержка выбивала из колеи. Он уже настроился на вечер в столице, уже послана телеграмма московскому родичу. Да и как решить проблему ночлега, если вылета действительно не будет до утра?
И потому хотелось верить, что, по универсальному закону дефицита и блата, где-нибудь на дальней полосе все же припрятан самолет для тех, кто с командировкой, с записочкой или просто понастойчивей. У Батышева командировка была.
К справочному тянулись две очереди. Какая из них короче, Батышев не разобрал и пристроился за высокой длинноволосой девушкой в свитере грубой домашней вязки просто потому, что за ней было приятней стоять.
Ответы давала крупная блондинка лет тридцати, с лицом довольно красивым, но скучающим и даже надменным. Было своеобразное изящество в том, с какой легкостью, одной-двумя короткими фразами она отбрасывала осаждающих от крепостной стены. Ответы ее были, в общем, точны, тон безлично-вежлив, зато лицо выражало безграничное презрение к бестолковой людской мелочи, копошащейся по другую сторону барьера на уровне ее колен.
Дошла очередь и до высокой девушки в свитере. Она повернулась к окошечку, и Батышев увидел угрюмое худое лицо.
- Двадцать шестой опять откладывается? - спросила девушка резко, словно уличая. Голос у нее был низковатый.
- Все рейсы на Москву откладываются, - поверх ее головы ответила блондинка - без выражения, голосом, словно записанным на пленку.
- Меня все не интересуют, - грубо сказала девушка, - я спрашиваю про двадцать шестой.
- Все рейсы на Москву откладываются, - повторила та, не меняя интонации, однако чуть скосила взгляд вниз на противницу, более упорную, чем остальные.
- А утром точно полетит или, как сегодня? - девушка в свитере явно нарывалась на скандал.
- Утром объявим, - ответила блондинка все тем же пленочно-вежливым голосом. Но глаза ее азартно блеснули, и Батышев понял, что безукоризненный тон в сочетании с презрительным взглядом служат ей немалым развлечением в однообразной работе.
- Весь день объявляете - и все на два часа! - громко сказала девушка в свитере.
Это не был вопрос, и блондинка с удовольствием не ответила.
Очередь сзади уже шумела. Кто-то крикнул по-рыночному:
- Живей нельзя? Не корову выбираешь!
Высокая девушка ни на шум, ни на этот выкрик не реагировала никак.
- А если и в восемь не полетит? - настаивала она, почти с ненавистью глядя на блондинку.
- Полетит в десять.
- Как сегодня?
Это, был уже вопрос, и блондинка тут же включила свой вежливый магнитофончик:
- Возможно, как сегодня.
Девушка отошла от стойки, но вдруг обернулась и зло, в полный голос, бросила через плечо:
- Ох и халтурная контора - Аэрофлот!
Блондинка, и бровью не поведя, посоветовала:
- Езжайте поездом.
И повернулась к Батышеву.
- Девушка, миленькая, - начал он, пытаясь хоть понимающей интонацией выбиться из безликой массы вопрошающих, - а почему отложен двадцать шестой?
- Отложен неприбытием самолета, - отчеканила блондинка. Но, видно, интонация Батышева все же прошибла ее броню - она вдруг добавила просто и вполне по-человечески: - Два дня Москва не принимает. Сколько рейсов в Омске сидит да в Челябинске! Пока в Москву, пока обратно… Депутаты вон сидят с утра, улететь не могут…
Батышев поблагодарил и отошел.
Наверное, можно было сунуться еще куда-нибудь - к начальнику перевозок, например. Но за день сидения в порту в Батышеве произошел какой-то слом. Из благополучного, уверенного в своих правах пассажира он превратился в ожидающего, человека зависимого. В голосе и фигуре постепенно накапливались искательность и покорность.
И теперь, отойдя от стойки, Батышев почувствовал себя не тренером по гимнастике и не привыкшим к уважению университетским преподавателем, каким был на самом деле, а просто средних лет мужчиной с авоськой в руке. В таком состоянии ходить по начальству бесполезно. Батышев огляделся и, как раньше видел людей, протискивающихся к стойке справочного, так теперь увидел сидящих на узлах, теснящихся на лавках, а то и спящих на полу, пристроив под бок плащ, а под голову чемодан. Сейчас конкурентами были они.
Сидящих было полно, даже спящих порядочно. Щетина мужчин не обещала ни скорого вылета, ни койки в комнате отдыха - или как там она называется… Оставалось пытать счастья в городе.
Батышев вышел на улицу и снова увидел высокую девушку. Она стояла на троллейбусной остановке - верней, не стояла, а ходила взад-вперед, и на поворотах подошвы ее ботинок резко скрипели об асфальт.
Она была худощава, в брюках, тесных на бедрах и широких внизу, в жестких туристских башмаках на крепкой подметке с рантом. На плече у нее висела дорожная сумка, конусом сходящаяся кверху и, как рюкзак, стянутая шнурком. Через руку была переброшена зеленая, порядком выцветшая куртка студенческого стройотряда.
Было прохладно и ветрено. В конце концов девушка тоже это заметила, надела куртку, и тогда стала видна живопись на спине: белый след человеческой ступни и, теми же белилами, надпись "Шикотан" - почему-то латинскими буквами.
Впрочем, Батышев не слишком удивился: как в годы его студенчества было принято не выделяться, так теперь положено чудить…
Лицо у девушки было грубоватое, с выступающими скулами, прямые русые волосы казались жесткими даже на вид. Напряженный взгляд узковатых глаз никак не реагировал на окружающее - словно в стену упирался. И лишь пухлые беспомощные губы бросали мягкий отсвет на это замкнутое лицо.
В троллейбусе их притиснуло друг к другу, и Батышев отвернул лицо, чтобы дыханием не касаться ее щеки.
Видно, девушке наступили на ногу - она скривилась и мотнула головой. Батышев вспомнил ее жалкий, бессмысленный скандал у стойки справочного и подумал, что девчонке, видно, здорово плохо - вот и сейчас готова сорваться. Он произнес спокойным тоном товарища по несчастью:
- Что поделаешь - погода! Бог даст, завтра полетим.
Девушка посмотрела на него без особого удивления.
- Я тоже с двадцать шестого, - объяснил Батышев. Тогда она сказала:
- Завтра я, может, сама не захочу.
Больше они в троллейбусе не разговаривали. Но когда Батышев спросил у соседа, где ближайшая гостиница, девушка подняла голову и тоже вслушалась в ответ.
Выбравшись на остановке и повернув к гостинице, Батышев заметил, что девушка идет поблизости, метрах в трех - и рядом, и не рядом.
- Боюсь, все забито, - сказал он. - У вас есть что-нибудь на худой конец?
Не сразу она ответила:
- Лучше бы в гостинице.
В вестибюле гостиницы было посвободней, чем в аэропорту, но ненамного.
Батышев поставил чемодан к стене, сверху примостил авоську и сказал девушке:
- Погодите тут.
Авоська с рыбьим хвостом избавила от необходимости выбирать стиль отношений. Девушка и пожилой человек - другого не оставалось.
У стойки администратора тосковало человек пять. Они просто стояли, даже не в очереди. Вывод напрашивался сам.
- Насколько я понимаю - ничего? - спросил Батышев администраторшу с той же понимающей, даже сочувственной интонацией, что и надменную блондинку в аэропорту.
- Видите, - вздохнула она.