Легко тебе говорить, подумал я, покосившись на бархатные мебельные покрывала и тюлевые шторы.
- Я буду скучать по школе, - сказал я.
- Тебе не помешает на время оставить учительство и вернуться к церковной работе. Всего лишь на время.
- Поймите, ваше преосвященство, я никогда не служил в приходе.
- Джим, - лениво поправил архиепископ. - Джим.
- Я даже не представляю, где я мог бы начать. Вы-то куда хотели меня направить?
Архиепископ потупился и шумно засопел, на лице его промелькнуло легкое смущение.
- Ты, наверное, догадываешься, - сказал он. - Это, конечно, временно. Просто мне нужно кем-нибудь заменить Тома.
- Какого Тома?
- А как ты думаешь - какого?
- Тома Кардла? - вытаращился я.
- Вообще-то он сам тебя предложил.
- Он сам?
- Идея была моя, отец Йейтс, - жестко сказал архиепископ. - Но все варианты обсуждались в его присутствии.
В это верилось с трудом.
- Мы с ним виделись в прошлую пятницу. Он и словом не обмолвился.
- А я с ним виделся в субботу утром. Он заглянул ко мне на разговор. И он считает, тебе это будет по нраву. Я согласился.
Я не знал, что сказать. Быть не может, чтобы Том обсуждал ситуацию с Джимом Кордингтоном, сперва не поговорив со мной. Ведь мы с ним давние и очень близкие друзья.
В 1972 году мы с Томом Кардлом в один день прибыли в семинарию и сидели рядом, когда каноник рассказывал о распорядке нашей жизни на ближайшее время. Том, деревенский парень из Уэксфорда, был чуть старше меня - на прошлой неделе ему сравнялось семнадцать. Я сразу понял, что в Клонлиффе ему не по себе. Он излучал безысходное отчаяние, что сразу к нему расположило - не из-за того, что я пребывал в схожем состоянии, а просто я боялся одиночества и решил как можно скорее завести себе друга. Я уже скучал по Ханне и, хоть еще совсем мальчишка, предвидел, что мне может понадобиться конфидент, потому и выбрал Тома. Вернее, мы выбрали друг друга. Стали друзьями.
- Как ты? - примеряясь к христианскому милосердию, спросил я, когда мы распаковывались в отведенной нам келье (поскольку на ознакомительном собрании мы сидели рядом, нас и поселили вместе). Крохотная комната не впечатляла: узкий проход между койками, притиснутыми к стенкам, один платяной шкаф, на тумбочке тазик с кувшином, на полу ведро. - Чего-то ты маленько сбледнул.
- Самочувствие паршивое. - Его сильный провинциальный говор меня порадовал - я не горел желанием квартировать с дублинцем. Но когда я узнал, что он из Уэксфорда, рана в душе моей вновь открылась, ибо при всяком упоминании этого графства волной накатывала печаль.
- После дороги? - спросил я.
- Наверное. Всего растрясло. Мы приехали на папином тракторе.
Я опешил:
- На тракторе из Уэксфорда в Дублин?
- Ну да.
Я вздохнул и покачал головой:
- Да разве это возможно?
- Мы ехали потихоньку. Часто ломались.
- Да уж, не хотел бы я оказаться на твоем месте. Тебя, кстати, как зовут?
- Том Кардл.
- А меня - Одран Йейтс.
Мы пожали руки, Том взглянул на меня, и мне показалось, что он вот-вот расплачется.
- Ты рад, что ты здесь? - спросил я. В ответ он что-то неразборчиво буркнул. - Тут клево, не бойся. Пару лет назад сюда поступил один мой знакомый, так он говорил, здесь весело. Не одни молитвы и всякое такое. Каждый день игры, спорт, хоровое пение. Тут классно, вот увидишь.
Том кивнул, но, похоже, я его не убедил. Он открыл чемодан со своим барахлишком - рубашки, штаны, исподнее и носки. Сверху лежала роскошная Библия, и я взял ее посмотреть.
- От мамы с папой, - сказал Том. - Вроде как на прощанье.
- Наверное, дорогущая. - Я протянул ему фолиант.
- Возьми, если хочешь. Мне она без надобности.
Я рассмеялся, полагая, что он шутит, но лицо его было серьезно.
- Нет-нет, она твоя, - сказал я.
Том пожал плечами, взял Библию и небрежно бросил ее на тумбочку. За все годы он лишь раз-другой открыл эту книгу.
- В этом приходе Том прослужил всего года два, - сказал я. Столь скорая замена удивляла: и без того за последние двадцать пять лет Том сменил немало мест. Ты живешь на чемоданах, говорил я.
- Восемнадцать месяцев. Приличный срок.
- Наверняка он только обустроился.
- Он нуждается в перемене.
- Конечно, это не мое дело, - начал я, прикидывая, не поможет ли робкое непокорство сорваться с крючка, - но бедняга Том уже достаточно наездился. Наверное, было бы справедливо оставить его в покое, не правда ли?
- Как там у Шекспира? - широко ухмыльнулся архиепископ. - Не наше дело задавать вопросы?
- "Им надлежит не вопрошать, но исполнять и умирать", - поправил я. - Теннисон, "Атака легкой кавалерии".
- Разве не Шекспир?
- Нет, ваше преосвященство.
- Я был уверен, это Шекспир.
Я промолчал.
- Но суть не меняется, - холодно сказал архиепископ. - Тому Кардлу надлежит не вопрошать. - Он глотнул из стакана и добавил: - Это касается и Одрана Йейтса.
- Извините. Я лишь хотел…
- Не волнуйся. - Архиепископ прихлопнул ладонью по подлокотнику и снова улыбнулся - да уж, он умел развернуться на пятачке. - Конечно, тебе понадобится время, чтобы привыкнуть. Эти прихожане, которые каждый божий день дудят тебе в уши. И в первые два месяца море чая, на который зазывают старые склочницы, чтобы тебя оценить. - Он смолк и оглядел свои идеально ухоженные ногти. - А еще тебе придется опекать служек. Но ты умеешь общаться с мальчишками.
Я застонал. Я знал, как управиться с подростками пятнадцати-шестнадцати лет, но никогда не имел дела с восьмилетней мелюзгой. Если откровенно, шумная детвора меня раздражает. На службах дети вечно егозят, а родители - ноль внимания.
- Может, кто-нибудь другой за ними приглядит? - спросил я. - Эти малыши ужасные непоседы. Боюсь, у меня не хватит терпения.
- Так воспитай его в себе. - Улыбка архиепископа опять угасла. - Воспитай, Одран. Впрочем, Том их усмирил, тебе не о чем беспокоиться. - Джим рассмеялся: - Знаешь, как эти служки его прозвали? Сатана! Прости меня, Господи, но это смешно, да?
Я оторопел:
- Это ужасно.
- Будет тебе, они же дети. Безгрешные, когда не врут. Мальчишки всегда выдумывают прозвища. Помнишь, в семинарии мы тоже награждали священников кличками?
- Да, но не столь жуткими.
Повисло молчание; архиепископ явно еще что-то удумал.
- Тут еще кое-что, - сказал он.
- Да?
- Вопрос щекотливый. Не для огласки.
- Разумеется.
Архиепископ поразмыслил и тряхнул головой:
- Нет, не к спеху. Скажу в другой раз. - Он прикрыл веки, и я уж решил, что он собрался вздремнуть, но глаза его вдруг распахнулись. - Все хотел спросить - твой племянник пишет книги, верно?
Я кивнул, удивленный и слегка встревоженный столь резкой переменой темы:
- Да, Джонас.
- Джонас Рамсфйелд. Ничего себе имечко. Отец его швед, что ли?
- Норвежец.
- Нынче парень не сходит с газетных страниц, да? Я тут как-то видел его в вечерних новостях, он говорил о своей книге. Кажется, ее экранизируют?
- Да, верно.
- Похоже, он знает свое дело. Говорил очень хорошо. А ведь совсем молодой. Сколько ему?
- Двадцать один.
- Вот что называется дар Божий, - покивал архиепископ.
- Не знаю, хорошо ли все это в столь юном возрасте.
- Ничего, удачи ему. Правда, я не читал его книги.
- Их всего две.
- Вот обе и не читал. А ты, наверное, прочел?
- Да, конечно.
- И что, хорошие? Я слышал, там полно матерщины. И сплошь про то, как парни с девками кувыркаются. Что это вообще за книги? Грязное чтиво?
- В них все не так уж плохо, - улыбнулся я. - Наверное, он сказал бы, что передает живую речь. И что пишет не для стариков вроде нас.
- А молодежи нравится, да? Но ведь это не творчество, скажи? Не литература. Не помню, чтобы У. Б. Йейтс отплывал в сучий Византий или Пэдди Кавана рассуждал о сраной слякоти Монахэна.
Опешив от грубых слов, я изготовился к защите племянника:
- Но вы сами сказали, что не читали его книги.
- Необязательно есть кошатину, дабы убедиться, что она тебе не по вкусу, - парировал архиепископ. - И раз уж мы об этом заговорили, лучше тебе помалкивать и не афишировать свое родство с ним. Это будет неприглядно.
В голове роилась сотня ответов, но я прикусил язык.
- Послушай, Одран, я понимаю, для тебя все это как гром среди ясного неба. - Подавшись вперед, архиепископ вернулся к теме, которую я счел закрытой, но, видимо, она не давала ему покоя: - Однако мы с Томом все обсудили, и он полагает, что ты - лучшая кандидатура. Он в тебе абсолютно уверен. И я тоже. Доверься мне, хорошо?
- Конечно, ваше преосвященство. Просто я удивляюсь, что Том меня рекомендовал, вот и все. Не поговорив со мной.
- А зачем ему говорить? - Архиепископ откинулся в кресле и, великодушно улыбнувшись, развел руки: - Ведь вы лучшие, ты и старина Сатана, верно?
Представить, что мальчишки боялись и ненавидели Тома Кардла, было трудно, тем более что я-то знал, каким он был в семнадцать лет.