Я кивнул, прикусив губу. Хотелось многое сказать, но страх меня удерживал. Всего год назад один теренурский учитель, мирянин, не священник, за какую-то дерзость шлепнул четырнадцатилетнего подростка по уху, а тот врезал ему кулаком и сломал бедняге нос. Парень был щуплый, но крепкий и заносчивый. Его отец возглавлял отделение международного банка, и мальчишка вечно хвастал, сколько воздушных миль он накопил. В мое время его взашей выгнали бы, но теперь, конечно, все иначе. Учителя, хорошего человека, но абсолютно непригодного к работе уволили, родители подали на него в суд, а школа выплатила парню четыре тысячи евро - компенсацию за "душевную травму".
- Моя бабушка жила на выезде из Теренура, - продолжал архиепископ. - Неподалеку от моста через Доддер. К нашему дому был ближе Гаролд-Кросс, но я полжизни провел у бабушки. Ох, как она готовила! Из кухни не вылезала. За шестнадцать с лишним лет родила четырнадцать детей, представляешь? И никогда не жаловалась. Всех вырастила в домике из двух комнат. Уму непостижимо. В двух комнатах муж с женой и четырнадцать детей. Сельди в бочке, скажи?
- Наверное, у вас полно кузенов, - сказал я.
- Со счету сбился. Одни кузен работает механиком в "Формуле-1". На переобувке, знаешь? Гонщик заезжает сменить покрышки. На все про все, рассказывал кузен, дается ровно сорок секунд, иначе прощайся с работой. Представляешь? Я бы все еще искал баллонный ключ. Не сказать, что я часто вижусь с родственниками. Ты не поверишь, сколько времени отнимает эта работа. Считай, тебе повезло, Одран, что тебя не повысили.
Ответить было нечего. Я с отличием окончил семинарию, и меня отобрали для обучения в Епископальном ирландском колледже в Риме, где в 1978 году мне вдруг предложили одну должность, ставшую благом и проклятьем. Если б я благополучно завершил курс, меня ждало бы быстрое продвижение по служебной лестнице, однако еще до окончания учебного года я лишился своей работы, а напротив моего имени появилась черная несмываемая метка.
Мои однокашники по семинарии были весьма амбициозны, а меня карьера прельщала мало - не припомню, чтоб даже в юности я очень стремился к высоким постам. По-моему, с самого начала было ясно, кому уготовано архиепископство, а кому (как парню всего на курс старше) красная шапка кардинала. Я хотел одного - стать хорошим священником и хоть чем-то помогать людям. На мой взгляд, это было вполне амбициозно.
- Но ты доволен своей жизнью? - спросил архиепископ.
- Да, - кивнул я. - В большинстве ребята славные. Я стараюсь с ними ладить.
- Не сомневаюсь, Одран, не сомневаюсь. Со всех сторон я слышу о тебе только хорошее. - Он посмотрел на часы: - Ох ты, уже сколько натикало. Давай по стаканчику?
Я покачал головой:
- Спасибо, нет.
- Да ладно тебе! Я-то приложусь. Не заставляй меня пить в одиночестве.
- Не могу, ваше преосвященство, я за рулем.
- Пф!
Архиепископ пренебрежительно отмахнулся, словно трезвое вождение было какой-то новомодной причудой, выбрался из кресла и подошел к буфету, где стояла бронзовая статуэтка дублинского архиепископа Джона Чарльза Маккуэйда, на похоронах которого в 1973 году присутствовали все семинаристы. Содержимому буфета позавидовал бы бар "У Слэттери" на Рэтмайнз-роуд. Из бутылки, стоявшей в углу, архиепископ налил себе добрую порцию виски, слегка разбавил содовой и, звучно кряхтя, вновь уселся в кресло.
- Придаст мне сил на остаток дня. - Он подмигнул и отхлебнул из стакана. - После тебя прибудет делегация монахинь, вот уж кара Господня. Что-то насчет новых туалетов в монастыре. Но откуда взять деньги на уборные, если ежедневно названивают священники и требуют скоростной интернет? А это штука недешевая.
- Можно поделить, - предложил я. - Часть денег - священникам, часть - монахиням.
Архиепископ расхохотался, в ответ я вежливо улыбнулся.
- Прекрасно, Одран, прекрасно! Ты всегда был скор на шутку, верно? Слушай, а как ты насчет небольших перемен?
Сердце мое упало. Я готовился к одному разговору, но, похоже, предстоял совсем другой. Меня переводят? После стольких лет? Но я полюбил огороженные поля для регби, длинную подъездную аллею к главному корпусу, тишину моего коридора и покой моей маленькой комнаты, безопасность класса. Я страшился возможного разговора, но беседа оказалась еще хуже. Гораздо хуже.
- Я бы не хотел ничего менять, - сказал я. Все же стоило попытаться. Вдруг он сжалится? - Работа моя не закончена. Многим ребятам нужна помощь.
- Ну, работе вечно нет конца-краю, - ответил архиепископ. - Дело просто переходит от одного к другому. Я хочу послать в Теренур замечательного парня, думаю, ему это будет очень полезно. Отец Муки Нгезо. Может, встречал?
Я покачал головой. Из молодых священников я мало кого знал. Да их и было не так много.
- Он чернокожий, - сказал архиепископ. - Наверняка ты его видел.
Я не понял, была эта характеристика чисто фактологической или несколько уничижительной. Можно ли сегодня говорить "чернокожий" или тебя сочтут расистом?
- Я не… - начал я, не зная, как закончить предложение.
- Он прекрасный парень, - повторил архиепископ. - Несколько лет назад приехал из Нигерии. Ты смотри, что творится: раньше мы посылали своих ребят в миссии, а теперь миссии присылают нам своих парней.
- Выходит, мы превращаемся в миссию? - сказал я.
Архиепископ помолчал и кивнул:
- Я, видишь ли, об этом не задумывался. Наверное, так оно и есть. Этакий странный пас, верно? Знаешь, сколько в этом году я получил заявок на место священника от дублинской епархии?
Я покачал головой.
- Одну, - сказал архиепископ. - Одну! Представляешь? Я встретился с соискателем, и он абсолютно не годился. Придурок какой-то. В разговоре все время грыз ногти и хохотал. Все равно что беседовать с койотом.
- С гиеной, - поправил я.
- Ну да, с гиеной. Я так и сказал. В общем, я дал ему от ворот поворот и велел подумать, есть ли у него призвание к нашему делу, и уж тогда снова поговорим, а он расплакался, и я чуть ли не на руках вынес его из кабинета. В приемной ждала его матушка, и я понял, что это она его настропалила.
- Всех нас настропалили наши матушки, - брякнул я необдуманно.
Архиепископ покачал головой:
- Ну так-то уж не надо, Одран, а?
- Я просто хотел сказать…
- Ладно, ничего. - Архиепископ снова глотнул из стакана, на сей раз от души, и прикрыл глаза, смакуя вкус, а затем проговорил: - Майлз Донлан.
Я уставился в пол. Вот этого разговора я и ждал.
- Майлз Донлан, - тихо повторил я.
- Я полагаю, ты читаешь газеты, смотришь новости?
- Да, ваше преосвященство.
- Шесть лет. - Архиепископ присвистнул. - Как по-твоему, он выживет?
- Он немолод. А в тюрьме, говорят, не жалуют… - Я не смог произнести это слово.
- А что, никакие слухи до тебя не доходили, Одран?
Я сглотнул. Слухи, конечно, доходили. В Теренуре мы с отцом Донланом долгие годы работали бок о бок. Если честно, он всегда мне не нравился: в нем было что-то неприятное, а о ребятах он говорил, словно они одновременно его притягивали и отвращали. Но слухи, однако, доходили.
- Я не очень хорошо его знал, - уклонялся я от ответа.
- Не очень хорошо знал, - негромко повторил архиепископ, в упор глядя на меня. Я отвел взгляд. - А вот скажи, Одран, если б ты слышал разговоры о нем или о ком-нибудь другом, как ты бы поступил?
Честный ответ - никак.
- Наверное, я бы поговорил с этим человеком.
- Поговорил бы с этим человеком. А со мной ты бы о нем поговорил?
- Вероятно, да.
- Ты бы обратился в полицию?
- Нет, - тотчас ответил я. - По крайней мере, не сразу.
- Не сразу. А когда?
Я тряхнул головой, пытаясь понять, что он хочет услышать.
- Честное слово, Джим, я не знаю, что бы сделал, кому и когда рассказал и рассказал бы вообще. Я бы рассудил по обстановке.
- Ты бы рассказал мне, вот что ты бы сделал. - Тон моего собеседника стал угрожающим. - Мне и больше никому. Неужто не видишь, как газеты на нас ополчились? Мы утратили контроль. И должны его восстановить. Репортеров надо прижать к ногтю. - Он глянул на статуэтку архиепископа Маккуэйда. - Думаешь, он бы терпел это безобразие? Нет, позакрывал бы типографии. Перекупил бы аренду студии и разогнал телевизионщиков.
- Сейчас другие времена, - сказал я.
- Паршивые, вот какие. Однако я отвлекся. О чем мы говорили?
- О нигерийском священнике, - напомнил я, радуясь смене темы.
- Ах да, отец Нгезо. В общем, он хорош. Черен как ночь, но это неважно. Он не один такой. В округе Доннибрук три парня из Мали, два кенийца и еще один из Чада. Говорят, в следующем месяце место викария в Тёрлсе займет малый из Буркина-Фасо. Ты когда-нибудь слышал об этой стране? Я - нет, но, выходит, есть такая.
- Кажется, она где-то повыше Ганы? - Я мысленно представил карту мира.
- Не знаю и знать не хочу. Хоть на одной из лун Сатурна, мне все равно. Нынче берем, понимаешь ли, что дают. Пускай юный Нгезо попытает счастья в Теренуре. Ему нужно сменить обстановку, к тому же он заядлый болельщик регби. Ты-то не особо интересуешься игрой, да?
- Кубковые матчи я не пропускаю, - возразил я.
- Вот как? А я думал, ты равнодушен к спорту. Нгезо поладит с ребятами, а им весьма полезно соприкоснуться с иной культурой. Ты не против освободить ему место?
- Я проработал там двадцать семь лет, ваше преосвященство.
- Я знаю.
- Школа стала мне домом.
Архиепископ вздохнул и, пожав плечами, слегка улыбнулся:
- У нас нет дома. То есть своего собственного. Ты это знаешь.